Саша Миллер - Ничего личного. Только секс стр 15.

Да, Джим. Веселая игра, заебись. Но тупая Жанна получила то, чего добивалась. Когда я увидела эту красивую суку, голую, с повязкой на лице, с раздвинутыми ногами и размазанной по щекам помадой, я сразу представила наш с Джи­мом будущий разговор.   ...Покури со мной. Последний раз.

Что за бред ты несешь?

Не отворачивайся от меня, когда куришь... Пусть со мной останется хотя бы запах твоих сигарет...

Крошка, не хнычь. Живо просохни, слы­шишь? Хочешь, я отвезу тебя в колледж?

Хули я там не видела?

Ну... может, ты надумала учиться. Освоить профессию, и все в таком духе...

Да, я все понимаю. Яуродка, мне не пой­мать на передок какого-нибудь богатого ушлепка, вроде тебя.

Жанка, сейчас дам по роже.

Дай, дай мне по роже! Я ведь уродка, у кою на меня встанет?! Дай мне еще раз, еще нос мне сломай, блядь, чтобы стала, как баба Яга! Я знаю, что никогда не смогу, как твоя Лапа, сосать бабло из мужиков! Поэтому мне надо вернуться в заню­ханный колледж и осваивать невьебенно инте­ресную специальность, от которой меня тошнит. Потому что мне, с моей рожей, не освоить главиую, блядь, науку русских бабловить богатых ушлепков! Эта наукане для меня, рожей не вы­шла...

Хорошо, только не реви, идет? Ты такую туфту гонишь, крошка. Ты вовсе не урод, про­сто они тебя не видят.

Но ты-то видел. И хули толку? Ты такой же, как они. Такой же набитый баблом, обкурен­ный буратиио, которому каждый день нужна но­вая пизда, а на самом деленикто не нужен.

Я не курю вашу гадость, ты же знаешь. Мне нельзя.

Джим, не гони меня. Я не знаю, что со мной. Я постоянно тебя хочу. Можешь не ве­рить, по я сижу на полу, возле этого гребаного красного телефона, качаюсь и пою ему песни. Чтобы он поговорил со мной твоим голосом.

Я тоже тебя все время хочу...

Джим, ты ведь женишься на ней, да?

Ты с дуба упала? На ком?

Это неважно. Не эта Лапа, так другая лапа. Думаешь, я ни хера не понимаю? Думаешь, я не вижу, что ты играешь в игрушки? И тачка твояигрушка, и шмотки твои мажорные, и хата этавсего лишь понты. Мол, зацените, какой я чет­кий демократ, гоняю тусу в скрипучих питер­ских трущобах, пускаю к себе пожить нищих гопников, забиваю косячки с соседом, старым хипарем! А на делевсе вранье, Джим. У тебя навороченные предки, малыш, и ты сам такой, ты уже не изменишься. Тебе нужна сисястая блондинка, на новом «мерсе», как у Лапы, тоже с хатой и набором кредитных карточек. Что ты молчишь?! Признайся, ты ведь женишься?

Хорошо. Я не женюсь.

Врешь.

Это все?

А что еще надо? Я так и знала. Ты снова врешь.

Ну, прости...

Ты ведь никогда не женишься на мне, да?

Я пока не могу на тебе жениться. Ты моя сестренка.

Заткнись! Я серьезно говорю. Сделай одол­жение, Джим, не зови меня на свадьбу. И избавь от общения со своей невестой. Иначе я выколю ей глаза.

Злишься...

Ах, еще, будь добр, не забудь пригласить меня на мальчишник...

Иди сюда...

Погоди ты... Слушай, а ведь свидетели те­перь необязательны, да? Тогда, может, у вас их не будет, а?

Ревнуешь...

Нет. И еще: сколько у тебя сейчас любов­ниц?

-Ты.

Я не спрашиваю, кто, я спрашиваю, сколько!

Одна. Ты. Тупой вопрос.

Ни хрена не тупой. Слушай, а познакомь меня с ними, чтоб мне не чувствовать себя оди­нокой на свадьбе!

Глупая трехглазая птичка. Да еще и ревни­вая.

Я не ревнивая.

Ревнивая.

Не ревнивая!

Хорошо. Жениться я не собираюсь. По­вторяю тебе в сотый разя не могу, меня пет. Нету меня, поняла? Папочка сделал так, будто меня нет. После того, как я случайно грохнул несколько человек, меня чуть не замели, поня­ла?! И папа сделал единственное, блядь, доброе делоустроил серьезную катастрофу с участи­ем Женечки. Это его профессия, втыкаешь? Он спец по катастрофам! Теперь я не могу женить­ся, ничего не могу. Надо подождать и еще пора­ботать. Когда-нибудь мы уедем, но не сегодня. Чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я спал с те­ми, с кем скажешь ты?..»

Так мог бы выглядеть наш базар.

Но ничего этого не будет. Потому что я ухо­жу. Совсем. Я больше не могу спать в этой узкой комнате с гипсовыми ангелочками. Поэтому разговор короткий и сухой, как цветы, сплюсну­тые в альбоме,

Джим, мне плевать, если ты по ней сох­нешь. Можешь на ней жениться и трахаться до ста лет. Только до ста лет не получится, Джим. Даже до сорока лет не получится.

Это еще почему?

Потому, идиот. Когда тебе будет сорок, этой старой жопе стукнет семьдесят. Она будет страшная, как моя жизнь. Впрочем, она и сей­час страшная.

Она старше меня всего на пятнадцать лет. Вчера ты не говорила, что она страшная. Вчера ты ее называла иначе.

Вчера я была пьяная. И не смотри на меня так.

Мне казалось, что ты против алкоголя.

До вчерашнего дня.

Так ты выпила... нарочно? Жанна, что с то­бой?

Назло тебе, блядь. Чего ты ржешь, как при­дурок?

Я не ржу. Я всего лишь улыбаюсь. Это раз­ные вещи. Разве тебе вчера не понравилось?

Мне... не знаю. Джим, я ухожу. Совсем. Только вот не надо пиздежа про вечную любовь. Дело не в тебе и не в самой Лапе. Кстати, я все же рассмотрела ее лицо.

Это как? Она же была в...

Джим, почему она так заорала? Я думала, она обосрется от страха. Я что, на самом деле такой урод?

Да нет, вовсе нет. Жанка, да в чем дело? Ла­па ведь уже извинилась. Она просила передать те­бе, что просит прощения, что все было классно...

Ни хуя не было классно. Джим, я сперла у нее из сумочки снимок.

Несколько секунд он тормозит.

Что-о?! Ты лазила по чужим вещам?

Да. Пока ты отмывал ее сопли в ванной. Я открыла сумочку, нашла портмоне и фото.

Жанка, ты ебнулась. Я что, мало денег тебе даю?

Заткнись. Мне насрать на деньги.

Погоди-ка... Что там было? Кажется, его пробирает.

Там Лапа со своим мужиком. В обнимку. Кстати, у нее там глаза, почти как у меня...

Не реви, слышишь?! ПодумаешьЛапа с мужиком. Наверное, это ее муж.

Этот тип меня изнасиловал. Его молчаниевязкое, как мед.

Ты мне не рассказывала. Когда это?..

Когда было совсем херово, Катька, ты ее не знаешь, позвала в массажный салон. В бор­дель, короче. Я там ничего не делала, Джим, клянусь тебе...

Его лицооловянное. Как у игрушечного сол­датика.

      Джим, честно! Я там только пожила несколь­ко дней, с девчонками. Я все равно бы не смогла. А потом... потом они приехали. Менты, или хуй знает кто, вроде налета... Вот и все, Джим.

Ты могла ошибиться. Особенно если мен­ты. Они часто похожи в форме.

Какая в жопу, форма? Он насиловал меня два часа! Ты думаешь, я его не запомнила?!

Ты мне покажешь снимок?

Он хватается за спинку стула. Он садится ря­дом, белый-белый.

На хера тебе?

И тут до тупой Жанны доходит. «Джимми, если ты долго смотришь на фото, что случается с этими людьми?»

Джим, это не твое дело. Я не покажу.

Но я уже знаю, что онзаставит. Я этого хо­чу. Я хочу отомстить.

И тогда я лезу в тайник и достаю мятую кар­точку...

Лапа

Утром муж приготовил мне завтрак и кофе. Мне следовало сообразить, насторожиться. Но голова жутко болела после вчерашних ле­карств.

      Что с тобой происходит?

Только после второго его вопроса я поняла, что он не уходит. Что ему давно пора свалить на службу, а он торчит в опасной близости.

Со мной? Ничего особенного.

Мы, кажется, договаривались, что не бу­дем врать друг другу.

Он очень спокоен. Примерно так спокоен удав, когда охотится.

Я неважно себя чувствую. Этого недоста­точно?

Этого недостаточно. Одевайся, прокатим­ся. Заодно поговорим.

Куда прокатимся?У меня внутри начина­ет бухать сваезабивочная машина. Разумом я по­нимаю, что бояться мне нечего, что этот чело­век именно потому со мной нянчится, что привык меня защищать. Разумом понимаю, но внутри растет тупой животный ужас.

Я усаживаюсь на остывшую за ночь кожу, он выводит «мерседес» из подземного гаража. Ох­ранник шутливо козыряет нам. Я ловлю себя на идиотской мысли, что нас видели вдвоем. По­том муж несколько раз коротко говорит по сотовому. Я ловлю себя на следующей дурацкой мысликто же будет выгуливать Степашу, коли мы оба уехали?

Мы еще далеко, но я уже догадываюсь, куда он ведет машину. Мы направляемся к «нашему» месту, к жалкому островку романтики, в дебрях лесополосы. У меня подгибаются колени. Дро­жат. Машина плавно покачивается на кочках.

Глухое место. Выключает мотор.

Что с тобой происходит?

Это так важно? Я никуда не ухожу от тебя, ничего не замышляю...

Я следил за тобой.

Я знаю. Этого идиота невозможно не заме­тить.

Ты общаешься с опасными людьми.

Это что-то новое. Я теряю бдительность, по­ворачиваюсь к нему. Муж смотрит прямо перед собой. Изваяние, а не человек. Тутанхамон. Он непрерывно жует, стачивая себе челюсти. Жует так, что седеющие короткие волосы движутся вместе с кончиками ушей.

      Я тебя уверяю, что с опасными людьми я не общаюсь.

Я делаю попытку вывернуться, спустить на тормозах. Раньше это получалось, но не сегодня. Сегодня произошло нечто неординарное. Что меня бесит и пугает больше всегоон не хочет поговорить честно.

Ты не спала ночью.

Вчера... вчера со мной случилось нечто не­понятное... Я принимаю решение сказать поло­вину правды, или, скореечетверть правды. Я столкнулась с одной девушкой... девочкой. Она меня напугала, вот и все.

Это все? Сколько успокоительного ты вы­жрала ночью?

Ты что, копался в мусоре?

Что тебе сделала эта девушка?

Мы переспали.

Ты была с ней раньше знакома?

Нет... практически нет.

Я жду реакции. Ее нет. Видимойнет.

Вы переспали, и поэтому ты едва не отра­вилась таблетками? И скурила пачку сигарет? А до этогонапилась?

Я не напилась.

У тебя под сиденьем пустая бутылка.

Ты обыскивал мою машину...

Он только делает вид, что хочет честно. Зна­чит, он боится еще больше, чем я. Вот такая ве­селая идейка заползает мне в мозг. Мы все вре­мя обманываем друг друга и себя.

Дорогой, лучше ты мне скажи, что с тобой случилось?

Он включает кондиционер. Поправляет зер­кала. Достает пилочку и долго шлифует ногти. За пределами машины дети играют с собакой. Меня не убьют, я почти уверена в этом. Я совер­шенно сбита с толку. Он молчит, пыхтит, крас­неет, словно впервые собрался поцеловаться.

Помнишь, я тебе говорил о своем сыне?

О том... который погиб?

Да. Только он не погиб.

Я осмысливаю новость. Осталось услышать, что неизвестный сын едет к нам с женой и тре­мя малолетними детьми, все они счастливо по­селятся у нас и станут звать меня бабушкой.

И где он, твой сын?

Сейчас я не знаю. Он потерялся.

Муж поворачивает ко мне пустые глаза. В зрач­ках я встречаю свои крохотные отражения.

Я хочу тебя.

Нет. Я ухожу.

Со школьниками связалась? Ну, хорошо же...

Он схватил меня за руку и выволок из маши­ны, прямо в мокрую траву, в грязные тракторные колеи. Кричать я не могла. Он дотащил меня до полянки, совсем близко хохотали дети. Спокой­ный внешне. Я молчала, отвернув в сторону го­лову. Уступить?! Чтобы яему? Я не двигалась.

      Не хочешь сама рассказать? «Отпусти меня, пожалуйста». Мысленно я молилась всем богам о своем спасении из этой ситуации, в которую сама же себя и загнала. Он потащил меня дальше, от рас­пахнутой дверцы машины, от работающей маг­нитолы. Поскользнулся и в своем дорогущем костюме грохнулся прямо в грязную лужу, где плавали разводы бензина.

Хотела меня унизить?

Он говорил тихо. Очень тихо и неторопли­во, позволяя моему ужасу поудобнее размес­титься внутри моего тела. Так же медленно он намотал мои волосы на кулак, и тогда мне дей­ствительно стало страшно... Страх легко подчи­нил мое существо себе.

Проости, пожалуйста, я не хотела...

Он поставил меня на колени перед собой. Брюки испорчены, ноги заляпаны, все в зелени, мазуте и земле. Его рука расстегнула брюки. Не­ожиданно резко он толкнул мою голову себе в пах. Лицо тут же перепачкалось грязью, в нос ударил запах мазута. Он молча засунул мне в рот.

Одно слово, и я прибью тебя.

Очень похоже в детстве говорил мой папа. Это въелось в душу, и, похоже, детство не отпу­стит нас никогда. Это продолжалось полчаса или даже дольше. У меня болели колени, затек­ли мышцы лица, онемел язык. Он не давал себе кончить, но иногда начинал яростно трахать мой рот сам, не давая мне отодвинуться. И тог­да я задыхалась от спазмов в горле.

Когда он все-таки кончил, я была вся в со­плях, слюнях, слезах, сперме и мазуте. Он под­нял меня и посмотрел на меня. Провел с нежно­стью по волосам. А потом резко оттолкнул.

Иди отсюда. Вечером. Мне пора.

В другой раз я бы непременно взбрыкнула, потому что это подловышвырнуть меня в сто­роне от дороги, в сыром лесу. Правда, здесь пол­но народу, и до гудящей улицы топать не больше десяти минут, но...

Это наказание. Это было наказание, непо­нятно лишь, за что. Зато я вспомнила, я сообразила, в какой мо­мент муж нас вычислил.

...Когда зазвонил телефон, я стояла в интимшопе, в подвале. Рыжая лесби гренадерского роста в прозрачном сетчатом топе и зализан­ная под Гитлера, помогая мне выбирать аналь­ный вибратор, пыталась прикоснуться, якобы нечаянно. Потом я еще поспрашивала ее про нефритовые яйца, но она сама путалась в пред­мете.

Я увидела его номер на дисплее и сбросила звонок. Муж ждал меня на улице. Я разозлилась, я просила Джима не звонить на этот номер. Для него был другой, отдельная симка, которую я прятала и переставляла только в машине.

Но он звонил и звонил.

Тем временем рыжая буч сделала мне экскурс по кремам и таблеткам, я купила какой-то тю­бик, чтобы отвязаться, рассчиталась за вибра­тор. Высокий пожилой дядька у кассы ловил каждое мое движение, теребил в руках книжку у кассы, забыв, зачем пришел.

Сновазвонок, тот же номер, те же цифры, пять, шесть... Проверила свои ощущениядо­сада, злость. Он вторгся в мою жизнь, в ту сто­рону, которая не для него.

Забрала покупки и вышла в гарь и жару. Па­кет мне не дали, и все водители в пробке наблю­дали, пока я переходила дорогу с веселенькой коробкой в руках, в которой гордо торчал смач­ный перламутровый хуй.

Спустя полчаса, оставшись одна, я перезво­нила Джиму. А еще спустя час распечатка наше­го безумного трепа оказалась на столе у мужа.