Я сама удивилась своим словам, но, вероятно, во мне говорило то чувство, которое до сих пор таилось в глубине моей души, которому я всегда верила и в котором не могла сознаться даже самой себе.
Молодец Буба!..
Отряд Бакури победил, но ни одна девочка из отряда Бакури не догадывалась, что в этом «повинен» Буба. Весть о победе дошла до Бакури, когда он лежал еще в постели, и, вероятно, эта весть ускорила его выздоровление.
В день, когда боржомский поезд, переполненный пионерами, участниками туристического похода, стоял на Тбилисском вокзале и готовился к отправке, я и Буба сидели на скамейке городского парка и с любопытством разглядывали плавающих на пруду лебедей.
Хочешь, пойдем постреляем в тире? предложил Буба. Ты умеешь стрелять?
Я пошла за ним. Немного погодя Буба спросил:
Мито и Этери едут?
Да!
А ты почему осталась, ты ведь давно завоевала это право!
Да, завоевала. Моя стенгазета оказалась лучшей.
Так в чем же дело?
Не знаю, не поехала, растерялась я, покраснела и отвернулась от Бубы.
А Бакури знает, что?..
Нет, ничего не знает, только немножко удивлен победой.
Очень хорошо, что не знает.
Но, может быть, Мито расскажет ему по дороге!
Не расскажет, обещал не болтать, возразил Буба и вошел в тир, но вдруг остановился на пороге и стал прислушиваться.
Со станции донесся протяжный гудок электровоза.
* * *
Екатерина Ивановна притянула к себе следующую тетрадь. «Хорошо, очень хорошо», почти вслух подумала она. Видимо, это была оценка поступку Бубы, о котором учительница узнала сегодня благодаря сочинению Мзии.
Отар ГоргодзеVII класс АДЕДУШКА ЛУКА
Летние каникулы я всегда провожу в деревне отца. Там отдыхал я и в этом году и, как прежде, вместе с деревенскими ребятами ходил на речку купаться. Выбравшись из студеной воды, продрогшие, мы долго бегали и кувыркались, потом бросались на песок и, вывалявшись в нем, обсыхали на солнце, словно чурчхелы. С утра угоняли вместе с пастухами скот в горы, соревновались, кто сытнее накормит свою корову и кто больше соберет хворосту. А то выбирали сухие ветки и долго терли одну о другую, пытаясь, как наши предки, добыть огонь трением. Как и прежде, шумно играли в лапту. По вечерам ходили в клуб и нередко возвращались домой под проливным дождем, промокшие, босые, неся обувь в руках.
Нынешним летом деревня была такой же, но прежней радости она мне не доставляла. Причиной этому был мой любимый дедушка Лука.
Еще прошлой осенью, когда до начала занятий в школе оставалось не больше недели и отец уже собирался отвезти меня обратно в Тбилиси, дедушка простудился и слег. Он надеялся скоро встать на ноги, но недуг, свалив однажды старика, приковал его к постели.
Дед прохворал всю зиму. Летом, когда меня привезли в деревню, я, радостный, ворвался в комнату, чтобы поскорее обнять старика, и чуть не расплакался: дедушка не взглянул на меня. Лишь после того как я подошел вплотную, он окинул меня блуждающим взглядом и зашевелил губами, словно хотел улыбнуться. А я, обняв его, стал целовать морщинистые щеки.
Дедушка, дорогой, тебе ведь лучше? Не бойся, ты скоро поправишься, говорил я и чувствовал, что вот-вот разрыдаюсь.
В ту ночь меня уложили на балконе. Допоздна я не мог заснуть. Сквозь перила глядел на двор, залитый лунным светом и причудливо разрисованный тенями. Потом я прислушался. Глухо, еле слышно храпел дедушка Лука.
Каждый раз, когда меня на лето привозили в деревню, дедушка дарил мне игрушечную арбу. Я дивился, как угадывал старик день моего приезда и успевал смастерить подарок. Позднее я узнал: это была одна и та же арба. Когда я уезжал в Тбилиси, дедушка прятал игрушку под балконом. На следующий год, узнав о моем приезде, он вновь доставал арбу, в которую был запряжен игрушечный бычок из кукурузных стеблей. А нынче
Бывало, приезжая в деревню, я первым долгом спрашивал:
Дедушка, сколько тебе лет?
И ответ дедушки, сколько я помню, всегда был одинаковый:
Девяносто пять, сынок.
Девяносто пять тебе было в прошлом году.
Дедушка улыбался и говорил:
В прошлом году, наверное, было девяносто четыре.
Помню, как-то решил я смастерить себе лук и без спросу стал шарить в бабушкином сундучкепонадобился воск. Случайно попалась мне в руки небольшая тетрадь в черном переплете, перевязанная бечевкой. Заинтересовавшись, я раскрыл ее. Это была записная книжка с пожелтевшими листами. На некоторых страницах были сделаны карандашом пометки. Вначале я ничего не разобрал, потом постепенно все же сумел прочесть:
Дня 17, месяца августа, года 1878, я, Лука Георгиевич Горгодзе, обвенчался с Ниной, дочерью Кочиашвили.
Через несколько страниц я нашел другую запись:
В поле прискакал князь Микеладзе с всадниками. Отняли шесть корзин кукурузы. СвидетелиКлимент Горгодзе, Чичико Бурджанадзе и пасынок Симона Карчхадзе.
Через две страницыновая запись:
Купил чувяки Копии.
Коциямой дядя.
Десятки лет отделяли эти записи друг от друга.
Января 20, года 1903, родился сын Димитрий.
Этопро моего отца.
Скоро интерес к записной книжке пропал. Забыл я и про воск и побежал к бабушке. Немного поболтав с ней о том о сем, я как бы между прочим спросил, сколько лет было дедушке, когда он женился на ней. Бабушка ответила, не задумываясь:
Деду твоему было тридцать, а мне пятнадцать. Я была еще девчонкой: отец долго упирался
Не дослушав бабушку Нино, я выскочил во двор. Сперва хотел высчитать в уме, но цифры путались. Тогда я взял карандаш, бумагу и стал считать. Получалось, что если дедушке Луке в год женитьбы было тридцать лет, то он должен был родиться в 1848 году, и, следовательно, сейчас ему больше ста лет.
«Вот, оказывается, какой у меня старый дедушка! подумал я. Не многие могут похвастаться таким дедом».
Я побежал искать дедушку. Обычно он работал в колхозном питомнике или на огороде.
Ау-у, дедушка! окликнул я его, а подойдя поближе, выпалил:Дедушка, тебе, оказывается, давно уже сто лет. А ты говорилдевяносто пять!
Дедушка щепкой соскреб с тяпки прилипшую землю, потом медленно обернулся ко мне и спросил:
Ты про что говоришь?
Я тут же рассказал о старой записной книжке и моих подсчетах.
Неужели? удивился дедушка. Выходит, за сто перевалило? Он задумался и долго молчал. Потом вдруг встрепенулся, сильным коротким взмахом тяпки вывернул и разрыхлил ком земли.
Ошибся ты, наверное, неправильно посчитал, пробормотал он и, помолчав немного, добавил:В школе-то вы уже считали до ста?
Считали, дедушка.
Нда-а Ошибся ты, конечно, произнес он уверенно.
На второй день я случайно заглянул в комнату дедушки. Он стоял у открытого сундука и задумчиво листал старую записную книжку.
Многое вспомнил я про дедушку, пока наконец сон не одолел меня. Проснулся я оттого, что во дворе заржал конь. Я приподнялся на кровати и стал глядеть во двор. Под вишневым деревом стоял взмыленный конь. Он то нетерпеливо взмахивал головой, то, насторожившись, застывал, гордо выгнув шею, и всматривался в даль, а порой, словно позабыв обо всем, начинал щипать траву.
«Кто бы мог приехать?»подумал я.
Вдруг скрипнула дверь, и из комнаты дедушки на балкон вышла бабушка с белоснежным полотенцем в руках.
Пожалуйте, батоно, сюда пожалуйте, пригласила она кого-то.
Я прикинулся спящим и молча стал наблюдать. Вслед за бабушкой, распространяя запах лекарства, вышел доктор. Засучив рукава, он перегнулся через перила и стал мыть руки. Бабушка поливала ему из кувшина.
Она пригласила гостя к столу. Очистила и нарезала груши, наполнила рюмки водкой.
Угощайтесь, батоно, обратилась она к доктору.
Не беспокойтесь
Господи, защити меня, избавь от горя, прошептала бабушка Нино и пригубила рюмку. Угощайтесь, батоно, повторила она.
Я видел, что бабушка с трудом сдерживает слезы. Она машинально выполняла обязанности хозяйки, мысли же ее были там, с больным дедушкой. Наконец у нее вырвалось:
Погибла я, погибла, батоно! Что будет со мной, несчастной!