И Макаревич всё пропало;
По-прежнему всё тихо стало;
Людмила вновь одна в саду
Скитается из рощи в рощи,
Подсматривает, как пизду
Кокетка в озере полощет;
Как, отражаясь в глади вод
Сатир рачком в тени ракиты
Наяду юную ебёт;
Как нимфа, приоткрыв ланиты,
Под фавном изгибает стан
Княжна взирает на фонтан,
Где заходящее светило
Сквозь фейерверк алмазных струй
Мильоном радуг осветило
Триумф ебущихся статуй;
Бросает жаркий взор Людмила
На пышный зад, на мощный хуй;
Её волненье охватило,
Желанье смутное влечёт -
Приблизившись к скульптурной группе,
Она задумчиво ведёт
Рукой по мраморной залупе.
И вдруг весенний ветерок,
Её на воздух поднимает,
Несёт по воздуху в чертог
И осторожно опускает
Сквозь фимиам вечерних роз
На ложе страсти, ложе грёз.
Три девы вмиг опять явились,
И вкруг неё засуетились,
Чтоб быстро пышный сняв наряд,
Начать божественный обряд.
Теперь под их рукою нежной
Не мельтешит моя княжна,
Прелестна прелестью небрежной,
Сияя кожей белоснежной,
Всё страстно делает она;
Кричит, кусается, вздыхает,
На ласки лаской отвечает
Ну что ж, не та она теперь! -
Потеря скромности бывает
Не самой худшей из потерь!
Но вот богини поклонились,
Со вздохом молча удалились
И тихо притворили дверь.
Проходят в тишине минуты,
И мнитсяшепчет тишина;
И вдруг о Боже! Фу ты, ну ты!
Идутидут к её постеле;
В подушки прячется княжна;
Вот страх! Вот блядство! В самом деле
Раздался шум; озарена
Мгновенным блеском тьма ночная,
Мгновенно дверь отворена;
Безмолвно, гордо выступая,
Хуями толстыми болтая
Арапов длинный ряд идёт
Попарно, чинно, сколь возможно,
И на подушках осторожно
Многометровый хуй несёт
C надетым на конец гондоном;
За ним с парадным закидоном
В дверь входит карлик, "прыщ в коньках",
И два яйца несёт в руках:
Ему-то, как вы угадали
(А если нет, то не беда)
Хуй с яйцами принадлежали.
Уж он приблизился: тогда
Княжна с постели соскочила,
Длиннющий карловый елдак
За край гондона ухватила,
Дрожащий занесла кулак
И в страхе ебанула так,
Что всех арапов окропила
Хуйнёю с головы до ног
И весь испачкала чертог.
Княжны испуганной бледнее,
Завыл горбытый оболдуй;
Зажавши яйца поскорее,
Хотел бежать, но тут об хуй
Споткнулся, ёбнулся и бьётся;
Арапов чёрный рой ебётся;
Шумят, толкаются, бегут,
Хватают колдуна за грудки
И вот распутывать несут,
Презерватив забыв у Людки.
Но как наш витязь? Ждёт ли нас?
Вы помните нежданну встречу,
Когда горланил пидорас:
"Не обессудь, что покалечу!"?
Итак, рисую ночь и сечу:
При перепуганной луне
Схлестнулись парни по крутому;
В крови по пояс и в говне
Ломают рог один другому;
Уже давно истёрты в прах
Мечи, щиты, ножи и копья.
Осталось биться на хуях!?
Дерьма взрывая к небу хлопья,
На вдрызг заёбанных конях
Они съезжаются вплотную,
Друг друга измеряют стать
И молча предпочтенье хую
Решают всё же не давать:
А вдруг при выходе удачном
Хуй пригодится как-нибудь! -
И напружинив с треском грудь,
Идут "на вы" в бою кулачном.
Хрустят сопатки, вверх летят
Соплей кровавые ошмётки;
Тяжёлый трёхэтажный мат
С напором прёт из каждой глотки;
Из недр выходит молодых
Здоровый дух пердячим паром;
Удар сменяется ударом;
И каждый витязь с юным жаром
Стремится пиздануть под дых;
Вот недруги сплелись, как братья,
Сжимают мощные объятья,
Гвоздят противника к седлу;
В натуге члены костенеют;
Огнём злым очи пламенеют;
Пот катит градом по еблу;
Трещат кольчуги; и ребятам
Не сахар под двойным захватом -
Слабеют прямо на глазах -
Кому-то пасть, нет больше силы
Вдруг в мутном свете витязь мой
Увидел прелести Людмилы!
И в тот же миг огонь живой
По жилам быстро пробегает;
Руслан железною рукой,
Вскипев, врага с седла срывает,
Подъемлет, держит над собой,
"Так кто из нас городовой
Японский?!" грозно вопрошает, -
Так захлебнись своей хуйнёй,
Завистник неразумный мой!" -
И в волны с берега бросает:
Ничто не вечно под луной.
Ты догадался, мой читатель,
С кем бился доблестный Руслан:
То приключений был искатель
На свою жопу, как баран,
Людмилы мрачный обожатель,
Рагдай, защитник киевлян.
Ревнивому поддавшись бреду,
Он шёл соперника по следу
Вблизи днепровских берегов;
И, хоть в натуре был здоров,
Нехилая доселе сила
Шальному лоху изменила:
Самоуверенный нахал
Нашёл на жопу, что искал.
И слышно было, как Рогдая
Тех вод русалка молодая
На груди пышны приняла
И, жадно витязя лобзая,
На дно со смехом увлекла,
И долго после, ночью тёмной
Пугал людей до пиздеца
Бродячий силуэт огромный,
Как призрак Гамлета отца.
Душенька
Песнь первая
Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои,
Еблися боги, и еблись герои, -
Но Душеньку пою,
Тебя, о! Душенька, Амуру на хуй призываю:
Готовь пизду свою,
Не сам я еть хочу, но сводничать желаю.
Не лиры громкий звукуслышишь ты свирель.
Стремлюся я воспеть твою растленну щель.
Не робок молодец, ебака наш не трусит,
Хоть вдруг дай три пизды, по яйцы всем влупит;
Венерин сын давно уж дрочит свой хуишко,
Увидишь, как забьет елду свою мальчишка.
Так взачесть не еблась и мать его Венера,
Хотя ее ебли все боги и зефиры,
Вулкан ее ебал, ебли ее сатиры,
Но ебле против сей все дрянь и все химера;
Ведь он в числе богов, по-божески ебет,
Пускайся, не робей, бог фрянок не привьет:
Хуй держит в чистоте, муде перемывает,
Поганых не ебет, все целок проебает.
Издревля Апулей, потом де Лафонтен,
На память их имен,
Ярились и трясли на Душеньку мудами,
Воспели Душеньку и в прозе и стихами.
Помедли, Аполлон, Парнасских муз блудить,
Дай помощь мне пропеть,
Как Псишу будет еть:
Успеешь им еще десяток раз забить.
Во Древней Грециипрошло тому давно,-
Как царских жен ебли с боярскими равно.
Ебали их цари, ебали и жрецы,
Ебали баре их, ебали кузнецы.
Царицы не гнушались,
И мелкие дворяне,
Купцы, жрецы, мещане
С царицами тогда до страсти наебались.
И в царское то время
От ебли таковой размножилося племя.
Меж многими царями
Один отличен был
И плешью и мудами;
В три пяди хуй носил,
В оглоблю толщиной,
Был тверд, как роговой;
И к масти сей в прибавок
Под сотню бородавок
Круг плеши украшал.
Был обществу полезен
И всем богам любезен.
Чужих жен не ебал.
За скромность такову Юпитер в награждение,
Царице и ему под старость в утешенье
Трех дщерей ниспослал.
Прекрасных он имел всех трех сих дочерей,
Счастливей ими был всех греческих царей.
Меньшая двух была пригожей и белея,
Примерна красотой, как белая лилея,
Прекрасные соски на титечках сияли,
Коричневы власы лоб пизд ей покрывали,
И промеж мягких губ пизденки секелек
Кивал, блистал, сиял, как розовый цветок.
Красы ее такой не знаю дать примеру.
Едина мысль моя,
Что с задницей ея
Забыт Венерин храм, забыта и Венера.
Наполнен был людьми отца царевны двор,
Веселия, игры, утехи стал собор.
Подобен царский двор там божеским стал храмам,
Чистейша жертва ей курилась фимиамом.
Забыты храмы все Цитерина страны,
Забыты и жрецы и все оставлены.
Народ не стал их чтить, не в моде они стали.
Им негде взять пизды, друг друга уж ебали.
Все храмы сиротели,