* * *
Я отправилась в Вест-Виллидж. Сначала я сделала нечто странное: поехала на метро до Девяносто шестой улицы, после чего поднялась наверх и поймала такси. Доехав до большого магазина, я зашла в него со стороны Бродвея, а потом вышла через другой вход. В ближайшем банкомате я сняла несколько сотен долларов, сколько позволяла моя кредитка. Затем я села еще в одно такси, все время оглядываясь по сторонам в поисках скинхеда или копов, или неизвестно кого, кто мог бы вызвать у меня подозрения. Я убедилась, что никто за мной не следит. Все казалось мне непривычным, а предостережение Джейка все время звучало у меня в голове. И думаю, что я не удивлю вас, если скажу, что была напугана всем происходящим до дрожи.
Я остановилась в каком-то третьеразрядном отеле неподалеку от площади Вашингтона, мимо которого проезжала пару раз. Этот отель выглядел так, как и положено выглядеть месту временного пребывания людей определенного сорта. Зато вы платили наличными и вам никто не докучал никакими вопросами. За стойкой администратора сидел пожилой мужчина в джинсовой рубашке с пятном от кетчупа на нагрудном кармане. Он даже не взглянул на меня, а просто взял мои деньги и протянул ключи со словами:
Комната двести три. Лифт справа. Лестница слева.
Я думаю, что через десять минут он бы меня не узнал. Но таковы были принципы работы этого заведения. Сама не знаю почему, но мне вдруг захотелось, чтобы он посмотрел на меня. Я хотела, чтобы он осознал, что я не призрак.
Желаю вам приятного вечера, сказала я, задержавшись у стойки.
Мужчина не сказал ни слова. Просто отвернулся от меня и прошел в свой кабинет.
Номер оказался относительно чистым, хотя шторы пожелтели от сигаретного дыма, на полу и на стенах ванной была отбита плитка, а на потолке виднелись пятна от подтеков. Лежа в ту ночь на кровати, я смотрела в окно, и оранжевый свет уличных фонарей навевал на меня грусть. Мне казалось очень странным, что никто в мире понятия не имеет о том, где я. Я ощутила, что такое полное одиночество. Как будто в моей груди сделали прокол, и сквозь меня свистел ветер, заунывный и холодный. Я так и не смогла уснуть.
Глава двадцать четвертая
Утро понедельника. После бессонной ночи я взяла такси, которое довезло меня как раз до автостоянки, на которой я оставила арендованный джип, и я направилась в Нью-Джерси. По дороге я остановилась в Интернет-кафе на Третьей авеню, где распечатала карту, позволявшую мне доехать прямо до дома Линды МакНотон. Если подумать, то получается полная ерунда: любой незнакомый человек может воспользоваться компьютером, и вот уже нет никакой гарантии безопасности. Но так как в данном случае система работала на меня, то мне было грех жаловаться. Здесь мне пришлось расплатиться кредитной карточкой, другого выбора у меня просто не было. В любом случае, события минувшего вечера уже казались мне далеким прошлым, и я с удовольствием отметила, что мне все легче удается справляться с потрясениями. Как много всего случилось с того момента, как я набрала номер телефона Линды МакНотон. Мне нужно было забыть о том, что мой парень (ведь он был моим парнем?) скрывается от полиции, а мой брат всю жизнь меня ненавидел.
Когда я оказалась на трассе, я решила позвонить отцу по мобильному телефону.
Ридли, ответил он мне, и в его обращении послышался и сдерживаемый гнев, и волнение, и облегчение, и любовь одновременно. Ты немедленно должна рассказать мне обо всем, что с тобой происходит.
Все нормально, а что? спросила я.
Ридли!
Папа, все в порядке, солгала я. Я хотела узнать у тебя обо всем, что касается проекта «Спасение».
Наступила пауза.
Ридли, ты должна немедленно приехать к нам. Мы беседовали с Александром Гарриманом. А утром у нас была полиция.
Как грустно, когда родители отдают тебе приказы, которые ты не станешь выполнять, потому что давно уже вырос. Это подчеркивает, насколько их представления не совпадают с тем, как ты сам себя воспринимаешь. Они все еще видят в тебе маленького ребенка, который нуждается в контроле и участии, и пройдет немало времени, прежде чем ты сумеешь доказать, что имеешь право на самостоятельность.
Я не могу появиться дома, папа. Я должна выяснить, что со мной происходит. Расскажи мне о проекте «Спасение».
Но, Ридли, о чем ты говоришь?
Папа, расскажи мне! я кричала в трубку.
До этого я ни разу не повышала голоса на отца, но теперь вдруг осознала, что этим, может, и стоит гордиться. Он замолчал. Его молчание длилось так долго, что я решила, что он повесил трубку. Затем я услышала его дыхание.
Папа.
Это была группа, которая занималась лоббированием закона «Безопасность женщин в семье».
В его голосе появились странные нотки, и мне показалось, что он произносит отрепетированный текст.
Нет, сказала я. Это не все.
Я вдруг поняла, что веду машину на бешеной скорости. Я сбавила ход, потому что не хотела полететь в кювет.
Отец вздохнул.
Я не знаю, что еще сказать. Раньше в рамках проекта работали приюты. Они были открыты при церквах, клиниках, иногда они работали на основе сотрудничества с государственными домами малюток. Так как закон еще не был принят, мы не нарушали закон, но действовали все же несанкционированно, поэтому приюты спонсировались.
Кем? Максом?
Да, и другими людьми.
Наверное, отец устал: мне показалось, что его голос немного дрожит, но, может, это было из-за плохой связи.
Что же происходило в этих приютах?
В основном то же, что и сейчас. Родители могли оставить там малыша на трое суток на попечение профессионалов. Если в течение этого времени мама ребенка возвращалась за ним, ей отдавали его после бесплатной консультации.
Но если она не возвращалась?
Тогда ребенка передавали в органы государственной опеки.
Ты имел к этому отношение?
Не совсем. Некоторые клиники, в которых я работал, были открыты в рамках проекта «Спасение». Если ребенка не забирали из приюта, я осматривал его, как и всех остальных детей.
Ты нарушал закон?
Я бы не сказал. Не было ведь закона, который запрещал бы осмотр и оказание медицинской помощи ребенку. Его считали брошенным только по прошествии семидесяти двух часов.
Мне кажется, что ты шел по узкому мостику.
Отец снова вздохнул.
Да, но не забывай, что дело касалось интересов детей.
Я понимала, что мой отец, как никто, видел несовершенства государственной системы и старался сгладить углы, но его логика все равно выглядела несколько странной. Я хотела сказать, что смысл всех этих беспокойств сводился к нулю. Зачем идти на риск и пытаться спасти детей от потенциально неблагополучных родителей, чтобы потом передать их в органы государственной опеки, недостатки которой были всем известны? Я вспомнила мытарства Джейка.
Я пропустила что-то важное. Ответы были у меня перед носом. Но я так устала, что не в силах была этого увидеть. Это напомнило мне ситуацию с уборкой. Ты решаешь выгрузить все из шкафов и навести там порядок. Вот с невероятной энергией ты сбрасываешь все с полок, но потом тебя охватывает внезапная апатия. Ты думаешь: а зачем я затеяла все это? Завершить начатое оказывается просто выше твоих сил. Но отступать уже слишком поздно. Я понимала, что должна настаивать, задавать отцу еще миллион вопросов, но у меня уже не было ни желания, ни сил.
Что мне сказать, чтобы ты приехала домой? спросил отец.
Я подумала еще минуту.
Прошу тебя, скажи мне, что ты не скрываешь от меня ничего такого, без чего я не смогу жить дальше. Что имеет ко мне прямое отношение.
Он колебался всего секунду.
Нет, Ридли, я ничего от тебя не скрываю.
Не знаю, почему я решила, что отец мне лжет, но я была уверена: сердце меня не обманывает. Вдруг я услышала голос матери, словно издалека:
Скажи Ридли, что ее комната готова. Алекс все уладит. Ей просто необходимо переждать какое-то время, пока все не утрясется само собой.
Я позвоню, папа. Постарайся не волноваться из-за меня.
Уже отключая телефон, я услышала его голос, и он показался мне далеким и слабым. Я поняла, что с этого момента в мире не было никого, кому я могла бы доверять.
* * *
Дом миссис Линды МакНотон находился в хорошо охраняемой зоне по маршруту двести шесть, в пригороде с названием Потерянная Долина. Миссис МакНотон жила в широком трейлере, который был укреплен по бокам алюминиевыми рейками, а на окнах были установлены добротные створки. Трейлер стоял напротив районной библиотеки. Линда приоткрыла мне дверь, изобразив на лице улыбку, но выглядела нерешительно. Я не предупредила о своем приезде, так как боялась, что она мне откажет.