Разве не странно, что я не стала утруждать себя воспоминаниями о последнем вечере, который провела в обществе дяди Макса? Его смерть стала для меня настоящей трагедией, и поэтому события того вечера, когда нам сообщили по телефону об аварии и гибели Макса, моя память старательно стерла.
Был великолепный праздничный вечер накануне Рождества. Выпал снег, и дома и улицы были укрыты белым покрывалом, блестящим от сотен гирлянд (жители города свято соблюдали традицию и не использовали цветные огоньки, отдавая предпочтение обычным). Соседи готовились к празднику заранее, для чего припасали свечи, песок и кувшины из-под молока. Эффект получался волшебным: дорога сияла огоньками свечей. После ужина все высыпали на улицы. Люди прогуливались при свете фонарей после обильной трапезы, приветствовали друг друга и весело болтали. Общая картина производила грандиозное впечатление: даже такая привыкшая к жизни в мегаполисе дама, как я, вынуждена была признать, что в этих традициях есть красота простоты.
Никто, кроме меня, похоже, не заметил, что дядя Макс появился на празднике уже изрядно пьяным. Вернее, может, мои родители и заметили это, но не подали вида. Вы ведь уже поняли, как было принято в нашей семье? И я наконец-то это поняла. Все острые углы тщательно обходились, а неприятные явления игнорировались. Все это приобрело огромные масштабы: любое упоминание запретных тем приводило к тому, что наш дом погружался в тишину или же, наоборот, сотрясался от грандиозного скандала. Неприятности подобны мелкому холодному дождю: они омрачают твою жизнь, но достаточно открыть яркий цветной зонтик отрицания, и ты надежно от них защищен.
Дядя Макс был алкоголиком со стажем. Если бы вы этого не знали, то и не заметили бы легкого пошатывания, небрежности в его голосе, свойственной выпившим людям, и блеска в его глазах. У нас в доме было полно гостей. Отец пригласил молодых коллег из клиники, где он работал, и их жен. Была среди приглашенных и Эсме. Зак тоже оказался в числе гостей. У нас как раз завязывался роман. Хотя он и не таил в себе каких-то сладостных открытий, все же казался мне многообещающим. К нам присоединились соседи. Моя мама лезла из кожи вон, чтобы все было доведено до совершенства. Ее лицо казалось маской сосредоточенности и хмурого внимания среди моря улыбающихся лиц. Она бегала среди гостей, как марионетка, и я помню, что Зак даже спросил: «Что с твоей мамой? Она в порядке?» Я посмотрела на нее. От нее исходило напряжение, словно волна большой ударной силы. Мама постоянно перемещалась из одной комнаты в другую. «Что ты хочешь сказать?»спросила я Зака, пытаясь перекричать разговоры и праздничные песни. «Она всегда такая», добавила я. Мама всегда стремилась, чтобы все, чем она занимается, проходило без сучка и задоринки, и любой сбой воспринимался ею как катастрофа, которая грозила обернуться очередным эмоциональным срывом. Но я к этому уже привыкла.
Оглядываясь сейчас на тот вечер, я вспоминаю, что отец старался держаться от мамы как можно дальше. Я помню, как она выругала его за то, что он вытащил блюдо из духовки не специальной варежкой, а обычным кухонным полотенцем. Потом он провинился, когда неправильно засыпал кофе в кофеварку, да и после этого нашлась тысяча мелких причин, чтобы придраться к нему. Она отчитывала его тихо, но в ее голосе прорывалось яростное возмущение. Отец оценил обстановку и решил держаться подальше от линии огня. Моя ненаблюдательность сослужила мне в тот раз хорошую службу: я ничего не замечала и получала удовольствие от праздника.
Макс появился в доме, словно порыв мощного ветра. Он всем улыбался, всех обнимал и одаривал. Я знала, что он всегда делает немыслимо дорогие презенты. На любой вечеринке он был, как магнит, к которому тянуло гостей. Я не знаю, что служило главной тому причиной, его личность или его деньги, а может, взрывная смесь из названных пунктов. Но как только дядя Макс появился в доме, все внимание было обращено на него и всем стало в десять раз веселее. Его громкий голос, его заразительный смех рассыпались в воздухе, как праздничное конфетти. Даже моя мать расслабилась на мгновение, довольная тем, что от нее больше не требуется показное гостеприимство хозяйки.
Мы с Заком уединились в кухне и раскрыли коробку с печеньем, которую кто-то принес моим родителям в подарок. Мы надорвали красный целлофан и выуживали из коробки маленькие печенья, покрытые малиновым джемом и посыпанные сахаром.
Бог ты мой, твой дядя знает в этом толк, сказал Зак.
Ты о чем? спросила я.
Он посмотрел на меня.
Я говорю о том, что за час он выпил пять бурбонов.
Я пожала плечами.
Он крепкий мужчина.
Да, удивительно, что это на нем не очень сказывается.
Я снова пожала плечами, больше сосредоточенная на печенье, чем на разговоре.
Макс есть Макс.
Вот так я и ответила, как будто этим все сказано.
Спустя пару часов веселье затихло. Эсме и Зак уехали. Мой отец вывел всех на традиционную часовую прогулку. Моя мама осталась в кухне и яростно мыла кастрюли. В ответ на мою робкую попытку ей помочь она сказала, что я не смогу этого сделать так, как она. Я не стала спорить. Я решила еще полакомиться сладким и отправилась в гостиную. Там сидел дядя Макс, один, в неясном свете полутемной комнаты, перед огромной рождественской елкой. Вид рождественской ели в темной комнате всегда приводил меня в восторг. Я села рядом с Максом, и он одной рукой обнял меня за плечи, удерживая в другой руке бокал с очередным коктейлем.
Что-то случилось, дядя Макс?
Нет, детка. Отличная вечеринка.
Да уж.
Некоторое время мы сидели в уютной тишине, глядя на елку, а потом что-то заставило меня взглянуть на дядю Макса. Он плакал, но безмолвно, не издавая ни звука. По его щекам струились слезы, словно дождевые капли, стекающие по стеклу. Я смотрела на него, не скрывая своего изумления, а затем схватила его огромную ладонь и сжала ее обеими руками.
Что случилось, дядя Макс? шепотом спросила я, боясь, что кто-нибудь заметит его в таком состоянии. Мне хотелось защитить его.
Все напрасно, Ридли.
Что напрасно?
Все хорошее, что я пытался сделать. Я все испортил. Бог ты мой, я все испортил.
Его голос дрожал.
Я покачала головой и подумала: «Он просто пьян и больше ничего». Вдруг он схватил меня за плечи, не грубо, но с какой-то страстью. Его глаза блестели от отчаяния.
Ты счастлива, Ридли? Ты выросла любимой? В тепле, безопасности и благополучии?
Да, дядя Макс. Я хотела убедить его в этом, хотя и не понимала, почему мое счастье так много для него значит.
Он кивнул и ослабил хватку, все еще продолжая смотреть мне прямо в глаза.
Ридли, произнес он. Ты, наверное, единственное мое доброе творение.
Что тут происходит, Макс? Мы обернулись, заметив в дверях моего отца. Его темный силуэт отчетливо выделялся на фоне яркого света. Его голос показался мне очень странным. В тоне моего отца угадывались какие-то едва различимые нотки напряжения и ужаса. Макс немедленно отпустил мои плечи, словно они жгли ему пальцы.
Что с ним? спросила я отца.
Не волнуйся, красавица, с нарочитой легкостью произнес отец. Дядя Макс слишком много выпил. Он объят демонами, а бурбон делает их неуправляемыми.
Но о чем он говорил? упрямо повторила я, чувствуя, что от меня скрывают что-то важное.
Ридли, строгим голосом обратился ко мне отец. Видимо, он и сам заметил, что его строгость была неуместна, поэтому сдержался и продолжил ласковым голосом:Ридли, дорогая, не волнуйся из-за дяди Макса. Он просто пьян.
Они ушли в кабинет и плотно закрыли за собой двери. Я задержалась на минуту, прислушиваясь к звукам их голосов. Но я знала, что тяжелые дубовые двери не выдадут ни одного слова. Когда я была ребенком, я несколько раз тщетно пыталась подслушать, о чем за ними говорят. Если прислониться к ним ухом, а внутри люди будут орать друг на друга, тогда, возможно, у вас появился бы шанс. Плюс ко всему, в коридоре меня настиг все тот же знакомый серый мелкий дождь (помните?), от которого я закрылась зонтикомотрицанием. Дождь окутал меня пеленой, выстукивая: «Это просто бурбон. Демоны Макса не дают ему покоя. Завтра он будет такой, как всегда. Макс есть Макс». Отрицание словно плетет вокруг тебя паутину, которую вроде бы и легко разорвать, но для этого нужно приложить усилия. Ты и оглянуться не успеешь, как отрицание уже заворачивает тебя в кокон лжи. В нем тепло и уютно. Зачем суетиться?