Деньги, выделенные тебе, поступали в твое распоряжение напрямую, заметил отец. Ты их получала сразу после смерти Макса. Деньги, предназначенные для Эйса, передавались ему на определенных условиях: он должен был доказать, что вылечился от наркомании и прожил пять лет, не употребляя наркотиков. Наверное, Эйс до сих пор злится.
В этой ситуации я была на стороне Макса. Он действовал в интересах Эйса. Мне показалось, что его условие было вполне оправданным.
Но при чем здесь я?
Отец пожал плечами.
Злые, рассерженные люди часто поступают необъяснимо жестоко.
Ты намекаешь на то, что Эйс имеет какое-то отношение к тем письмам и фотографиям?
Я ни на что не намекаю. Я говорю о том, что это не исключено.
Нет, этого не может быть, твердо сказала я.
Отец посмотрел на меня грустными глазами, как на ребенка, который все еще верит в существование Санта-Клауса.
Не может быть, повторила я.
Отец положил руку мне на плечо.
Я дал тебе пищу для размышлений?
Я быстро закивала.
Мне пора, сказала я, поднимаясь.
Мне показалось, что он хотел остановить меня, обнять, но потом передумал.
Позвони мне сегодня вечером, сказал отец. Мы можем продолжить с тобой этот разговор.
Разве в этом есть необходимость? глядя ему в глаза, произнесла я.
Я не знаю. Ты сама должна решить.
Я быстро обняла его, не желая поддаваться грустным мыслям. Я понимала, что должна была сама найти выход из сложившейся ситуации, поэтому быстро выбежала из кабинета. Я уходила еще более растерянная, чем пришла. Ответы, которые дал мне отец на мои вопросы, посеяли в моей душе новые сомнения. Я вышла из клиники на улицу, где зима постепенно вступала в свои права.
Ридли, подожди.
Я оглянулась и у входа в здание увидела Зака.
Подожди, повторил он. Мы можем поговорить?
Я посмотрела на него и покачала головой. Увидев его, я снова ощутила приступ гнева. Когда я представила, что все это время он выдавал мои секреты отцу, я вспыхнула от негодования. Последний же случай, который произошел утром в моей квартире, вообще привел меня в бешенство Я не хотела его видеть.
Прошу тебя, Рид, сказал Зак, направляясь ко мне.
За ним мелькнуло лицо Эсме, которая держала в руках папку с изображением медвежонка. Эсме была миниатюрной женщиной с розоватым оттенком кожи и со светлыми, уложенными в стильную прическу, волосами. Она прижала к себе папку, бросила в нашу сторону взволнованный взгляд и исчезла в здании, грустно улыбнувшись мне на прощание.
Я молча смотрела на Зака.
Мне очень жаль, что все так вышло, сказал он. Я знаю, что не должен был так поступать.
Я кивнула, но все еще молчала. Его глаза казались небесно-голубыми, а на его мощном подбородке уже пробивалась дневная щетина. Тепло его руки отдавалась на моей ладони. И я вспомнила, как я любила его. В его объятиях я всегда ощущала, что жизнь безопасна и предсказуема, что он будет меня лелеять и беречь. Но только в том случае, если я не стану разочаровывать его и обманывать его ожидания. Я должна была всегда оставаться той Ридли Кью, которую он создал в своем воображении.
Все в порядке, ответила я.
Это было неправдой. Я сказала это, чтобы не обострять и без того осложнившиеся отношения.
Увидимся. Пока.
Я отвернулась и зашагала прочь. Зак не стал окликать меня снова. Небо в просвете двух зданий казалось темной серебристой полоской. Машины ехали и сигналили одна другой, какофония уличной суеты звучала, как обычно, но я вдруг сильнее, чем когда-либо, ощутила, как меня заполняет одиночество. Оно словно хотело пронзить меня вместе с резким порывом ветра.
Глава двенадцатая
Я нажала на кнопку у красной двери, но мне никто не ответил. За то время, пока я ждала, я успела дать доллар бездомному мужчине, который толкал перед собой тележку с консервными банками и куклами, и поприветствовать копа и его напарника, которых я знала благодаря тому, что они, так же как и я, были частыми посетителями пиццерии «Пять роз». С игровой площадки в парке на площади Томпкинса доносились крики детей. Я вспомнила о Джастине Вилере и подумала о том, где он сейчас может быть. Я снова позвонила, а потом дернула за ручку. Я очень удивилась, когда она подалась и дверь открылась.
Здесь есть кто-нибудь? крикнула я в темноту, в которую вела крутая лестница. Когда мне никто не ответил, я снова вышла на улицу, чтобы посмотреть, есть ли в здании еще один вход. Нет, эта дверь была единственной. Я снова заглянула внутрь.
Джейк?
В этот момент я услышала мерный стук металла о металл. Я снова зашла в дом. Дверь за мной закрылась. На ощупь я поднялась по темной лестнице. Она была такой узкой, что если бы я расставила локти, то могла бы упереться в стены. Наверху я остановилась: передо мной открылась огромная студия. Там царил полумрак, кроме дальнего угла, ярко освещенного прожекторами. Джейк стоял здесь же, но он не слышал, как я вошла. Большим молотком он обрабатывал металлический лист, который был в два раза выше его.
Писатели относятся к категории самых внимательных наблюдателей. Они выжидают, и только потом, на основании своих впечатлений от увиденного, делают выводы. Впечатления рождаются из мелочей. Именно здесь и проявляется художественная натура. Писатели отдаются наблюдению со страстью, а потом с такой же страстью стараются передать свои ощущения миру. Я наблюдала: передо мной был незнакомец, который накануне ночью оказался для меня самым близким человеком. Мускулы на его спине напрягались и извивались под гладкой упругой кожей. С каждым ударом молотка его тело все сильнее блестело от капель выступившего пота, который напоминал росу в ярком свете ламп. Пальцы Джейка крепко сжимали деревянную рукоятку молотка. Я еще раньше заметила, что у Джейка натруженные ладони, а вены на руках были толстыми, словно веревки. Каждый раз, когда молоток опускался вниз, в воздухе ощущалась вибрация. Я осмотрелась. В углу студии я заметила готовые формы: они были рождены таким же жестоким способом. Джейк словно наказывал металл, наказывал себя. В нем ощущался гнев, подавленная эмоция, которая оставалась нерасшифрованной. Меня пронзил страх, но вместе с тем и волна желания.
Джейк снова поднял молоток, но не опустил его с привычной резкостью. Он оглянулся. Его лицо пылало от напряжения. Оно хранило такое выражение, как будто я застала Джейка во время секса.
Ридли, произнес он, хотя трудно было представить, как ему удалось рассмотреть меня.
На мгновение я застыла. Мне показалось, что он уличил меня в подглядывании.
Привет, наконец вымолвила я и двинулась ему навстречу.
Мои шаги гулким эхом раздались в студии.
Джейк вытер пот со лба тыльной стороной руки и отложил молоток в сторону.
Все в порядке? спросил он.
Конечно, ответила я, шагнув в полосу света.
Забыл тебе сказать, что звонок не работает, произнес он, глядя на меня. Я оставил дверь открытой, надеясь, что ты догадаешься войти.
Я кивнула.
Я так и сделала.
А я на это и рассчитывал.
Джейк казался мне другим. Что-то в его лице выражало перемену. В ярком обличающем свете ламп все его шрамы словно кричали о какой-то опасности. Шрам от пулевого ранения придавал ему еще более яростный вид, хотя я не могла бы точно сказать, как выглядит пулевое ранение. Кем был этот парень? Почему я так доверилась этому незнакомцу?
Я невольно отступила на шаг, но Джейк успел дотянуться до меня рукой и мягко обхватить мою кисть.
Все хорошо, сказал он, как будто прочитал мои мысли и почувствовал мою неуверенность. Когда я погружаюсь в работу, я забываю обо всем на свете.
Я снова кивнула. Я поняла его.
Я коснулась шрама на его шее, и он вздрогнул. Я остановилась, но потом снова протянула к нему руку. Мои пальцы тронули белую полосу, которая показалась мне на ощупь мягче остального тела. От моего прикосновения по коже Джейка пробежала дрожь. Он закрыл глаза. Я прикоснулась к шраму на его плече, к толстому, похожему на мячик уплотнению. В моем сознании звучало только одно слово: боль.
Я прильнула к Джейку, и мне было все равно, что он покрыт многочисленными капельками пота. Я не стала спрашивать его, откуда у него шрамы. Я не хотела об этом знать, потому что не могла бы ответить точно, кто он для меня. Задавать вопросы означало вмешиваться в чужую жизнь. Мне казалось, что этим я нарушила бы равновесие, которое установилось в наших отношениях. Джейк и сам со временем расскажет мне все, что посчитает нужным. Можно ли бояться и любить человека одновременно? Он еще крепче прижал меня к себе, а затем отпустил меня и начал яростно срывать с меня одежду. Он целовал меня в шею, и я ощущала головокружение.