Одному Господу Богу, брат, ведомо, что нас еще ждет! Одному Богу ведомо
Подводы! Давай подводы! Подъезжайте к хатам! Подъезжайте! Быстро! Быстро!
Мужики хватали вожжи и, яростно матерясь, вымещали жгучую злость на вязнущих в сугробах конях.
2
Восходящее солнце показалось над Червонным Яром только на мгновение, его багряный диск возвестил приближающуюся метель.
Длинный обоз саней, с трудом пробирающийся сквозь снежные заносы на станцию в Ворволинцах, то и дело застревал в глубоких ярах и оврагах. Заиндевевшие, дышащие паром кони не справлялись с дорогой и тяжестью перегруженных саней. Небо затянуло темными тучами, сорвался ветер, повалил густой снег. Видно было не дальше протянутой руки. Конвоиры растерялись в этой обезумевшей стихии и, боясь, как бы люди не разбежались, поминутно палили в воздух из ружей.
Данилович был по-своему счастлив в несчастьеему удалось в последний момент упросить комиссара, чтоб он позволил Наталке с сыном ехать с ними. «Будь, что будет, главное, мы все вместе». Укутанный в перину сынок сладко спал, оберегаемый заботливыми материнскими объятиями. В ответ на улыбку Наталки Ежи погладил ее разрумянившуюся щеку, поправил одеяло на коленях матери и шел дальше рядом с санями, следя, чтоб они не накренились да не перевернулись.
Сразу за Даниловичами тащились сани с семейством Калиновских. А у них, когда они прощались с домом и выносили парализованную бабушку за порог, случилась еще она беда: бабушка Калиновских умерла. Что делать, как быть с похоронами?
Позвольте, пан комиссар, отвезти бабку на кладбище в Тлустов, похороним по-христиански, а там и поедем, куда прикажете.
Комиссар Леонов, руководивший акцией выселения Червонного Яра, не согласился.
Тут и попрощайтесь. А похоронами мы сами займемся. Гмина все устроит. Советская власть со всем справится. Не впервой. Ну, прощайтесь с бабушкой, не буду из-за вас весь конвой задерживать.
«Вечный покой пошли ей, Господи»
Преклонили на снегу колени Калиновские, преклонили соседи. Перед величием смерти и украинские возницы сняли с голов высокие бараньи шапки.
Комиссар позволил закончить молитву, и тут же сани с телом бабушки Калиновской двинулись в сторону Тлустова.
Разбушевавшейся метелью воспользовался Янек Калиновский. Присел в овраге под снежным навесом, а когда мимо него проехали последние сани, со всех ног пустился полем в сторону Ворволинцев. Было у Янека два делаприсмотреть за похоронами бабки Люции и попрощаться с Оксаной. А потом пусть его везут, куда хотят. Он и так от них убежит.
Ворволинцы, широкое украинское село. Знакомая хата Олийников. Янек остановился. Потянуло дымом, наверное, уже встали. Где сейчас может быть Оксанка? Наверное, спит еще. Сколько же раз стучал он в это окно условным стуком, сколько раз затаскивали его в комнатушку жаждущие ласки девичьи руки. Не успел он постучать в окно, как услышал скрип ворот коровника. Оксана вышла оттуда с подойником молока. Цветастый платок на голове, овчинная шубейка на плечах. Тихонько позвал:
Оксана! Оксана!
Испуганная Оксана уронила подойник; белое молоко впиталось в белый снег. Янек обхватил ее рукой и затащил в теплый коровник. Оксана ничего не знала. Только теперь она поняла, куда забрали ночью отца с подводой.
В Червонном Яре его не было, Наверное, на Ворволинецкие выселки или в Якубовку поехали.
Куда вас везут? Почему?
Куда, зачем?.. Думаешь, они тебе скажут? Эх, девонька ты моя Всех поляков вывозят, и все тут.
Гладил ее смоляные волосы, сцеловывал слезы со щек.
Будешь обо мне вспоминать?
Вспоминать? Я сюда вернусь, Оксанка, вернусь! Сбегу и вернусь к тебе. Да я с конца света от них сбегу! Только бы ты меня не забыла!
Ой, Янек, Янек, соколик мой родной
В спешке путались в хаосе слов, клятв, прощальных поцелуев. В отчаянии Янек оторвался от нее и выскочил за дверь. Непроглядная метель поглотила его, укрыла и вихрем погнала в сторону местечка.
Костел в Тлустом стоит на пригорке, в самом центре городка. Рядом приход. И отделение полиции тоже недалеко. Теперь тут разместились НКВД и украинская милиция. Они, конечно, разъехались по округе выселять поляков, но надо быть осторожным. Руслом речки Дубной Янек пробрался к костелу. Остановился за каштаном.
Перед милицией стояли сани, узнал на них по клетчатому одеялу тело бабушки Люции. Фыркающий паром конь лениво потряхивал мешком с кормом. Ни возницы, ни милиционеров. Недавно приехали, пошли, наверное, в отделение. Метель кружит снежную дымку. Сумеречно, в шаге уже ничего не видно. Янек подскочил к саням. Конь фыркнул, зыркнул налитым кровью глазом. Тело бабушки Люции, окоченевшее от смерти и мороза, было на удивление легким. Янек взвалил его на плечо и побежал в костел. На главном алтаре мигала красная лампадка. Костел был пуст. Янек крался боковым нефомтам был вход в ризницу. Обходя исповедальню, заметил священника. Ксендз Бохенек, казалось, дремал, прикрыв глаза епитрахилью. Янек положил тело бабушки возле исповедальни, перекрестился и опустился на колено, как к исповеди. Не успел еще и слова сказать, как ксендз Бохенек тихонько постучал по решетке.
Во имя Отца и Скажи, сын мой, что привело тебя ко мне в эту пору? Ты, кажется, Калиновский из Червонного Яра?
Да
Ксендз Бохенек уже знал, что в околице что-то недоброе с поляками творится. Из Тлустого этой ночью тоже людей вывозили. Но у него ни в костеле, ни в приходе еще не были. Ксендз положился на волю Божью, хоть готов был к худшему.
Если за мной сейчас не придут, если успею, и Господь позволит, похороню твою светлой памяти бабушку в земле освященной. И в молитве не откажу, набожная была женщина. Зачтется тебе это у Бога, сын мой.
Ксендз вышел из исповедальни, и они с Янеком занесли тело в ризницу.
А ты, бедолага, что теперь будешь делать?
На станцию в Ворволинцы пойду. Там же вся наша семья
Да, да, семья Ну, с Богом, с Богом, сын мой. Ни помочь тебе, ни посоветовать ничего тебе не могу. Да свершится воля Божия!
Столько хлопот у ксендза из-за меня.
Ступай уже, сынок, ступай! Долг свой христианский перед бабушкой ты исполнил: «Предай земле умерших» Обо мне не беспокойся, все в этой земной юдоли в деснице Господней.
Обоз ссыльных из Червонного Яра медленно приближался к Ворволинецкой Поселению, которое перед самой войной стали заселять прибывающими из центральной Польши крестьянами. Княгиня Любомирская делила свои подольские земли и продавала их полякам. Только полякам. На поселении в Ворволинцах обустраивала свое новое гнездо семья Долины, выходцев из самого Жешовского воеводства. Ворволинецкое Поселение разместилось между Тлустым, Каролювкой и Ворволинцами, у государственной дороги из Черткова и Залещик. На черноземной равнине в строгую шеренгу выстраивались аккуратные, крытые красной черепицей дома польских колонистов. До войны не все успели заселиться. Хозяйственные подворья, конюшни, коровники поселенцы строили сами, в соответствии со своими потребностями и возможностями. Сами копали колодцы, ставили плетни и сажали сады. Костел и школа были по соседству в Тлустом. «Колонисты» или «Мазуры»так их называли местные украинцы. Так и прижилось на Подолье: «Дидковы Мадзуры пришили нашу украиньску землю забираты!»
Враждебный ропот недовольства украинских соседей часто доходил до поселенцев. Ян Долина тоже не раз это слышал. Поинтересовался как-то у Мартынюка, разумного украинца, соседа из Ворволинцев.
Скажи-ка мне, Петр, в чем вы, украинцы, в чем ты меня, как мужик мужика, упрекаешь? Видишь ведь, как я живу? А живу я так же, как ты и твоя семья; и ты и я горбатимся без устали под одним солнцем, спины не разгибая с утра до ночи. А вы нам все пеняете, что мы землю у вас отобрали? Да я своим кровавым потом за эти пару гектаров Любомирской заплатил.
Петр свернул самокрутку, прикурил и махнул рукой в сторону Ворволинцев.
Видишь там мою хату, узнаешь?
Ну, узнаю.
Знаешь, значит, что поля пани княгини Любомирской, на которых мы теперь стоим, на которых стоит твой новый дом, через межу соседствуют с моим полем. Богачом меня не назовешь, но немножко деньжат поднакопил, дочку пора замуж выдавать Вот я и подумал, когда эти ваши дома тут начали ставить, землю нарезать, что хорошо было бы прикупить кусочек земли. Очень кстати была бы мне эта пара моргов по соседству, опять же для Ксении, дочки моей, приданое. Недолго думая, пошел я в Тлустов, к войту, спросить у него, как это дело обстряпать. И с кем. Войт, пан Дзенгелевский, заставил себя немного подождать, ну, ничего не скажу, принял, вежливо выслушал. Потом встал, похлопал меня по плечу и говорит: «Очень жаль, пан Мартынюк, но вы эту землю купить не можете». «Почему, пан войт, мне эта земля очень подходит, как раз возле моего дома поля нынче нарезают? Хоть два морга». «Очень жаль, Мартынюк, повторяет войт, открывает дверь, надевает шляпу и торопится куда то. Наделов украинцам не продаем». Теперь понимаешь, Долина? Украинцам земли не продаем! Выходит, поляк лучше. А я что, не польский гражданин?