1
В высокие окна малого лекционного зала сочился желтоватый свет, наполняя пространство мириадами танцующих пылинок, окружая силуэты сгорбившихся над листками студиозусов сверкающими ореолами и делая их похожими на ангелов. Нелепость сравнения была столь очевидна, что профессор не сдержал желчной усмешки.
«Издевается, сволочь!»тихо-тихо, себе под нос и совершенно походя пробубнила пышногрудая светловолосая девица с одной из задних парт. Он услышал, но не подал виду. В конце концов, она не хотела хамить. А за «сволочь» можно будет и немного позже поквитаться.
Было холодно. Эти огромные окна, забранные расшатанными, дребезжащими рамами с толстыми стёклами, выпускали всё тепло, которое, усердно урча, производили старомодные батареи: устройство зала не менялось, кажется, с позапрошлого века, и все собравшиеся коллективно мёрзли. Самое тёплоев буквальном смыслеместо было у доски, где и стояла преподавательская кафедра (поручиться было сложно, но, судя по виду и предполагаемому весуиз дуба). Так что условия подобрались примерно равные: учащиеся ёжились и зябко передёргивали плечами, пропуская по спинам хлещущие во все щели сквозняки, зато прекрасно видели традиционную грифельную доску, занимающую полстены, ту самую кафедру, ну и лекторадля полного счастья. А тот, соответственно, большую часть времени находился в самой тёплой, изолированной от сквозняков части зала, зато вынужден был смотреть на аудиторию против света, и созерцать кружащиеся в медленном вальсе пылинки в потоках света, оседающие на понуро склонённые головывместо того, чтобы зорко выискивать шпаргалки.
Натан снял очки. Пылинки пропали, головы, к сожалению, тожевсё расплылось до состояния светлых и тёмных пятен, скрипящих гелевыми ручками и шуршащих тонкой второсортной бумагой. Человек сам не замечает, как обостряется его слух, если зрение постепенно отказывает, погружая обладателя в мир неясных образов, перемежающихся столь же неопределенными просветами. Но ничего. Ему не обязательно их видеть, чтобы нагнать положенное количество страха, так что очки только помешают, скрадывая суровость сдвинутых к переносице бровей. Натан встал, опёрся ухоженными ладонями о столешницу, внушительно расправил плечи и устремил взгляд поверх студенческих голов, куда-то в район галёрки.
Господа студенты, сдавайте работы.
Возмущенный ропот перекрыл нахальный, почти мальчишеский голос:
Но, профессор Мартен, мы ещё не дописали!..
Этот голос он узнавал легко: очень характерный, чуть хрипловатый, но высокий. Его обладатель мог присниться хорошему педагогу в кошмарном сне.
Натан поморщился, вспоминая их первое знакомство с господином Петером Цверстом.
Всё было как обычно, как и должно быть на скучной, никому не принципиальной лекции. Для большинства из учащихся предмет был не профилирующий, так что и ждать с них чего-то особенного не стоило: в самом деле, литература и философия в наше время стали не модны. Кажется, это была третья, может, четвёртая лекция курса, когда галёрка уже приноровилась втихую играть в морской бой, средние парты с оглядкой переписывали другие лекции, а на переднихдве барышни старательно ловили и записывали каждое слово, демонстрируя при этом полнейшее отсутствие понимания, и ещё однастоль же усердно трясла волосами и выставляла на обозрение лектора бюст. Это была та самая пышная блондинка, что обругала его десять минут назад, ибо внимания к ней профессор не проявил никакого.
От начала лекции прошло уже минут двадцать, когда дверь приоткрылась (без предварительного стука, зато сопровождаемая въедливым визгом несмазанных петель) и с утвердительной фразой: «Здравствуйте, разрешите», в аудитории возник Петер. Педагог даже встал, и немедленно поправил на носу немного сползшие очки, чтобы внимательно рассмотреть это явление. А посмотреть было на что!
Рослый, хотя и пониже лектора, хорошо сложенный парень с открытым, круглым лицом и наглой, самодовольной улыбкой. Несколько чрезмерная худоба обещала с возрастом пройти, сменившись вполне рельефной мускулатурой. Волосы очаровательного подростка были подстрижены по модному фасону, оставляя «шапочку» на макушке, но, практически оголяя шею, и мелированы «пёрышком». Глазатут Натану стало совсем нехорошоаккуратно подведены по краю чёрным карандашом. Хорошо хоть губы не накрасил и ногти не чёрные. Одето это чудовище было в ультрамодные бежевые штаны с бретельками, свисающими по бокам до самых колен и камуфляжного цвета майку с розовой надписью «Kiss». Почти все не скрытые майкой участки тела покрывали цветные татуировкихозяин аудитории с изумлением обозрел надписи «Knight of heart», «King of sword», тянущиеся от запястий к локтям, дракона в китайском стиле, кельтский орнамент, игральные кости на левой кисти и бабочку, примеривавшуюся к розена правой. На безымянном пальце, где нормальные люди обычно носят обручальное кольцо, красовался тяжелый перстень из чернёного серебрас перевёрнутым крестом. Клетчатый пиджак, который должен был дополнять этот великолепный ансамбль, оказался вальяжно перекинут через плечо.
Натан усилием воли заставил себя не смотреть на студента как на экспонат кунсткамеры.
Пожалуйста. Входите.
Дальше события развивались по такому сценарию, предположить который профессор не мог, несмотря на десятилетний педагогический опыт.
2
Под воодушевленные смешки сокурсников (очевидно, господин Мартен был не первым, чью выдержку проверяли на вшивость таким немудрёным способом) возмутитель спокойствия уселся на первую парту, достал из кармана пиджака помятый блокнот и, попросив у кого-то из девушек ручку, выжидательно уставился на лектора. А тот, разумеется, уже забыл, о чём говорил. Пришлось вспоминать. Так что он купил себе минутку на раздумья, вдумчиво кашлянув и пригладив большим пальцем аккуратно подстриженные волосы на висках. Студенты терпеливо ждали.
Мало-помалу ток лекции восстановился, Натан почувствовал привычное воодушевление от знакомой темы, расцветил теоретические рассуждения реальными подробностями из жизни исторических личностей и даже почти не отвлекался на пристальный взгляд серых глаз, оценивающий и скептический. Традиционное домашнее задание в этот раз представляло собой эссе. В нём предполагалось поразмышлять об освещенных в ходе лекции теориях, высказать и обосновать своё мнение. Оставаясь внешне спокойным, в душе Натан очень злорадно ухмыльнулся: собственные мысли и их выражение никак не могли считаться сильной стороной современной молодёжи.
Он очень надеялся, что этот кошмар преподавателя засим завершится. Но жестоко ошибся. На следующей же лекции Петер появился снова, в ещё более похабной футболкеи опять опоздал. Господин Мартен последние двадцать минут как раз пытался обнаружить в сочинениях сорока оболтусов хоть одну крупицу разума или понимания, но пока услышал только два сносных пересказа собственных рассуждений на прошлом занятии. Остальные шедевры радовали ещё меньше. И тут козёл отпущения явился сам! Укрывшись за кафедрой, профессор украдкой потёр руки: «Ну, голубчик, сейчас ты у меня узнаешь, что такое позор и общественное презрение». Техникой высмеивания и размазывания с пылью Натан владел в совершенстве, иначе не сидел бы последние пять лет в комиссии при защите дипломов; доведенных до истерики студентов на его счету было уже больше десятка, чем профессор в глубине души гордился.
Господин Петер, не соизволите ли вы поделиться результатами своих глубочайших размышлений на заданную на прошлой лекции тему?
Оk. - равнодушно ответил нахал. Выйти к доске?
Если хотите, с радушием скалящегося крокодила процедил сквозь улыбку угнетатель юных лоботрясов
Мальчишку это нисколько не смутило. Одёрнув футболку и раскрыв на середине тот самый помятый блокнот, в котором не сделал ни одной записи на предыдущей лекции, он вышел вперёд, расправил плечи, тряхнул мелированной чёлкой и начал.
Со страниц его рассказа хлестала кровь (а ихисписанных мелким неразборчивым почеркомбыло немало). Тираны попирали ногами священные свободы людей, власть имущие садисты-извращенцы пытали и мучили до смерти ни в чём неповинных граждани всему виной оказалось вполне нейтральное философское учение, которое и было задано на обдумывание. Всё вышеперечисленное шло со ссылками на исторические факты, так что свою более чем оригинальную точку зрения мальчик умудрился, если не убедительно, то хотя бы аргументировано доказать.