О чем это я говорил в прошлый раз?
Ты сказал: «Стремление к недозволенномувеликая добродетель. Когда появляется такое стремление, не следует медлить». С этими словами ты закрыл книгу и тотчас вышел. Наверное, за дверью появилось нечто недозволенное, только я не заметил...
Джоти было еще далеко до двадцати. Волнение в душе Омито затронуло и его. До сих пор он видел в Лабонно только учительницу, но теперь благодаря Омито обнаружил, что она женщина.
Есть совет, который ценится, как золотая монета с изображением Акбара. Вот он: «Когда есть дело, надо всегда быть к нему готовым». Но на обратной стороне следует выгравировать: «Когда безделье вызывает на бой, принимай геройски его вызов»,весело парировал Омито.
Понятно. За последние дни я убедился в твоем героизме!
Омито похлопал Джоти по спине.
Когда в календаре твоей жизни настанет чистый аштами, немедля почти богиню, пожертвуй ради нее всеми неотложными делами. Ибо сразу за этим наступит победный дашами.
Джоти ушел. Дух искушения резвился вовсю, но та, что выпустила его на волю, не показывалась. Омито вышел в сад.
Ветки вьющейся розы были усыпаны цветами. С одной стороны дорожки росли подсолнухи, с другой, в деревянных квадратных вазонах, цвели хризантемы, напоминающие луну. В верхнем конце отлогой лужайки возвышался могучий эвкалипт. Под этим деревом, прислонившись к стволу, сидела Лабонно, закутанная в сари пепельного цвета. Лучи утреннего солнца освещали ее ноги. На коленях у нее был расстелен платок с кусками хлеба и колотыми грецкими орехами. Она собиралась с утра покормить животных, но позабыла об этом. Омито подошел и остановился перед ней. Лабонно подняла голову, Омито сел напротив.
У меня хорошие вести,сказал он,я получил согласие твоей маши-ма.
Не отвечая, Лабонно бросила расколотый орех под персиковое дерево, на котором не было плодов, и тотчас по его стволу соскользнула белочка. Это была одна из многих подопечных Лабонно.
Если ты не против, я придумаю тебе особое имя,снова заговорил Омито.
Придумай.
Я буду звать тебя Бонно-Лесная.
Бонно?!
Нет, нет, это тебе совсем не подходит! Такое имя годится только для меня. Я буду звать тебя Бонне-Поток. Что ты скажешь?
Что ж, зови, только не при тете.
Конечно, нет. Это имя как мантра, только для посвященных, оно только для моих и твоих ушей.
Пусть будет так.
Мне тоже нужно иное имя. Как тебе покажется Брахмапутра? Внезапно в нее вливается Поток-Бонне и переполняет берега.
Слишком тяжелое имя для каждого дня.
Ты права. Придется нанимать кули, чтобы его носить. Тогда сама придумай мне имя. Пусть оно будет создано тобой.
Хорошо, я тоже сделаю из твоего имени уменьшительное и буду звать тебя Мита-Друг.
- Превосходно! В стихах это слово звучит: «товарищ». А почему бы тебе не называть меня так при всех? Что в этом за беда?
Боюсь, то, что дорого для одного, покажется дешевым для других.
Гм, ты, пожалуй, права. Бонне!
Что, Мита?
Если я напишу поэму, знаешь, какую рифму я поставлю к твоему имени? Несравненная.
Что это значит?
А то, что ты такая, какая есть,и больше никакая.
В этом нет ничего удивительного.
Как ты можешь так говорить! Наоборот, это очень удивительно. Волею судеб я встречаю человека и до того поражен, что не могу удержаться от крика: «Она похожа только на себя и ни на кого больше!» Знаешь, что я скажу в своей поэме?
О Бонне, твоя красота совершенна
Тем, что она ни с чем несравненна!
Надеюсь, ты не собираешься писать стихи?
А почему бы нет? Кто может мне помешать?
Откуда такая отчаянная решимость?
Сейчас объясню. Сегодня ночью я не мог уснуть до половины третьего, но вместо того, чтобы переворачиваться с боку на бок, я перелистывал страницы оксфордской книги. И я не нашел там стихов о любви, хотя раньше они попадались мне на каждом шагу, Тогда я понял, что мир ждет таких стихов от меня.
Он взял руку Лабонно в свои и продолжал:
Мои руки заняты, как же я возьму карандаш? Лучшая рифмаприкосновение рук. Твои пальцы,как они шепчутся с моими! Ни один поэт не может писать выразительнее и проще.
Ох, Мита, ты так разборчив, так требователен, что я просто боюсь!
Но подумай о том, что я говорю. Рама хотел испытать чистоту Ситы огнем, обыкновенным материальным огнем костра, и потерял ее. Чистота поэзии тоже испытывается огнем, но огнем души. Чем же будет испытывать стих тот, у кого в сердце нет огня? Ему придется довериться чужим словам, а они зачастую лживы. Сейчас в моем сердце горит огонь. При свете этого огня я перечитываю все, что читал раньше. Как же мало из этого остается. Почти все сгорает и превращается в пепел. Сегодня этой шумной толпе поэтов мне пришлось сказать: «Умолкните, не кричите! Тихо произнесите единственно правильные слова:
Ради бога, молчи и дозволь мне любить!»
Они долго сидели молча, потом Омито поднял руку Лабонно, тихонько провел ею по своему лицу.
Подумай, Бонне,заговорил он,как много людей в это утро, в это самое мгновенье жаждут счастья и как немногие из них его получают. Я один из немногих. И на всей земле только ты одна видишь этого счастливца в горах Шиллонга под этим эвкалиптом. Самые удивительные вещи на земле застенчивы, они избегают попадаться людям на глаза. А вот когда какой-нибудь политикан где-нибудь, между Голдигхи в Калькутте и Ноакхали в Читтагонге, с криком грозит кулаком в пространство и стреляет холостыми патронами, сообщения об этом разносятся по всей Бенгалии и считаются самыми интересными... Но кто знает, может быть, это и к лучшему!
Что к лучшему?
То, что прекрасное незримо бродит по дорогам жизни, а не увядает от докучного внимания толпы. Этой мудростью живет все мироздание. Но что с тобой? Я все болтаю, а ты молчишь и о чем-то думаешь. О чем?
Лабонно сидела, опустив голову, и ничего не отвечала.
Мне кажется, ты даже не обратила внимания на мои слова,сказал Омито.
Лабонно проговорила, не поднимая глаз:
Когда я слушаю твои речи, Мита, мне делается страшно.
Чего же ты боишься?
Я не могу понять, чего ты хочешь от меня и что я могу дать тебе.
Твой дар тем и ценен, что ты даешь, не размышляя.
Когда ты сказал, что маши-ма дала согласие, меня охватил непреодолимый страх оказаться в плену, в ловушке.
Ты и попадешь ко мне в плен!
Мита, ты гораздо умнее меня, и вкус у тебя тоньше. Если я пойду одной дорогой с тобой, настанет время, когда я отстану от тебя, и ты не обернешься и не позовешь меня. Я не буду тогда винить тебя. Нет, не говори ничего, прежде выслушай! Я умоляю тебя, откажись от женитьбы. Если развязывать узел после свадьбы, он только туже затянется. Мне достаточно того, что я получила от тебя. Я пронесу это через всю жизнь. И сейчас прошу об одном: не обманывай сам себя!
Бонне, зачем ты вносишь в щедрость сегодняшнего дня скаредность завтрашнего?
Мита, ты дал мне силы говорить правду. Ты и сам в глубине души согласен с тем, что я говорю. Ты не хочешь признаться в этом, боишься, что даже тень сомнения омрачит твою радость. Но ты не из тех, кто удовлетворится семьей. Ты вечно ищешь чего-то нового, что может утолить жажду твоей души. Поэтому ты бросаешься от литературы одной страны к другой, поэтому ты пришел ко мне. Сказать тебе правду? В глубине души ты убежден, что брак, как ты бы сказал, «вульгарен». Он слишком добропорядочен, он для тех, кто бормочет священные заклинания, валяется на мягких подушках и считает жену своей собственностью, такой же, как мебель или домашний скот.
Бонне, ты умеешь говорить самые жестокие вещи самым нежным голосом.
Мита, я так люблю тебя, что скорее буду жестока, чем дам тебе ошибиться. Оставайся таким, каков ты есть, и люби меня так, как можешь, но не бери на себя никаких обязательств,тогда и я буду счастлива.
А теперь дай сказать мне! Как удивительно ты описала мой характер! Я не буду возражать. Но в одном ты ошиблась. Даже человеческий характер меняется. Как домашнее животное, он скован цепями и неподвижен. Но в один прекрасный день под напором нежданного счастья цепи рвутся, и он устремляется на свободу, в лесатогда характер становится совсем иным.