Только спустя полгода Сара обнаружила, что у неё стало оставаться свободное время. С удивлением она осознала, что пропустила весну и свой шестнадцатый день рождения и оказалась сразу в середине лета. Ей некогда было смотреть по сторонам, пробираясь по улицам и переулкам, то засыпанным снегом, то заливаемым первыми весенними грозами, у неё была одна цельне промочить конверты с письмами, не уронить коробки с посылками, не забыть адреса и имена, правильно задать вопрос.
Но теперь жизнь Сары текла, можно сказать, размеренно. Девочка могла позволить себе немного побродить по городу, посидеть в порту, глядя, как разгружают корабли, как сходят на берег иностранцы в удивительных красочных нарядах. Зимой Сара привыкла забегать к Хогглу на чашку крепкого сладкого чаястарик оказался не таким уж и злым, просто много бурчал, но Сара знала, что он относится к ней с теплотой. Линда же предпочитала в свободные минуты проводить со своим женихом. Изредка девочка пересекалась с ней, и в тёплое время года они вместе сидели на зелёном газоне перед монастырской стеной, слушали звон колоколов и наблюдали, как настоятельница гоняет молодых монашек, чтобы не сидели без дела, а мальчишки из хора пинают упавшие яблоки по пути с репетиции.
Довольно долгое время темы для разговора Сары и Линды были простыми, как у любых других малознакомых девушек, выходящих вместе посидеть на солнышке в погожий летний день: одежда, еда, болтовня ни о чём. Несомненно, сказывалась разница в возрасте, и в основном говорила Линда, а Сара слушала её, лишь порой делясь своими мыслями. Но если первое время девушка смотрела на Сару немного свысока, со снисхождением и некоторой долей понимания, присущим тому, кто смотрит с вершины холма на путника, стоящего у подножия, то теперь, по прошествии почти года, Линда стала для Сары старшей сестрой. Возможно, причина была ещё и в том, что и Сара повзрослела, хоть два года в Лабиринте и пролетели незаметно.
Постепенно вечера становились холоднее, земля отдавала накопленное за лето тепло, и девушки больше не сидели на траве, а перебрались на лавочки, расставленные вдоль кирпичных стен монастыря. Может быть, такое близкое соседство расслабляло Линду, или просто она наконец-то привыкла к Саре, но темы разговоров поменялись. Девушка стала больше рассказывать про свои планы на будущее: как они с Джозефом хотят накопить денег, уйти из Лабиринта, пожениться и открыть свою маленькую лавку. Содержимое лавки варьировалось в каждом рассказе Линды. То это были восточные ковры со сложными рисунками глубоких бордово-красных цветов и пушистым ворсом, в котором утопают ноги, то редкости из северных земельбивни загадочных морских животных, китовый ус (что это вообще за усатое создание? думала Сара), разнообразные шкуры. В другой день это мог быть изящный китайский фарфор или редкое оружие, изогнутые сабли и фигурные ножи. Иногда Линда намеревалась продавать даже животных, тогда Сара рассказала ей, как к отцу приходил индус с маленькой ручной обезьянкой, чья смешная мордочка с глазами-бусинками была окружена жёлтой гривой, почти как у льва. Обезьянка то сидела у хозяина на плечах, то перебиралась на тюрбан, откуда её моментально сгоняли на пол. Обезьянка брала с ладони Сары виноград своими забавными маленькими лапками, вертела его, принюхивалась, ела, потом потешно просила ещё, кланяясь и строя гримасы. После этого рассказа Линда ещё некоторое время вынашивала проект маленького зоопарка, где можно будет свободно заходить в клетки, играть с животными и кормить их прямо с руки.
В комнате, где Линда жила с Джозефом, девушка хранила всякие мелочи, часть которых она, как сама признавалась, стащила в разное время, а часть нашла под ногами или даже в мусоре. Среди всего многообразия её «сокровищ» были и отрезки ткани, и бусины, и осколки тарелок, и даже чья-то унесенная ветром шляпка. Линда жила в мире этих некогда нужных вещей, считая их своими амулетами, которые приведут к новой жизни, как будто, накапливаясь, они становятся лучше. Некоторые в Лабиринте неодобрительно называли девушку мусорщицей.
Джозеф, рассказывала Линда, был гораздо более приземленным человеком. Его интересовали товары, пользующиеся постоянным спросом, например, посуда или мебель. Он постоянно искал способ заработать больше денег, и лучше бы за один раз, но Лабиринт не позволял получить всё и сразу. Они копили, но копили медленно. Когда речь заходила о свадьбе, взгляд Линды затуманивался, и она подробно описывала их с Джозефом будущее венчание. Сара была удивлена, узнав, что церковь для Линды настолько важна. Сара никогда не придавала большого значения религии: её отец был вечно занят, а по воскресеньям гувернантка силой тащила девочку на службу, на которой сама, нисколько не смущаясь, храпела, заглушая орган. Однажды, набравшись смелости, Сара сбежала играть с уличными ребятами с самого утра в воскресенье. Потом она наслушалась от гувернантки много всего в свой адрес, в том числе и про грехи, и про дурную компанию, и про адские муки. Но уже в следующий раз гувернантка пошла в церковь одна, сказав Саре на прощание, что та сама выбрала скользкую дорожку и что когда-нибудь она осознает. Теперь Сара никак не могла вспомнить, что она должна была осознать. Впрочем, она никогда особо и не думала о тех давних событиях, пока Линда вновь не напомнила о них.
Оказалось, что Линда провела некоторое время среди монашек перед тем, как попасть в Лабиринт. Она никогда не рассказывала о своём прошлом до того момента, когда Джарет стал её покровителем, поэтому Саре было интересно услышать любую мелочь. Она молча слушала, задерживая дыхание, чтобы не спугнуть этот порыв откровенности, который прилетел, как лёгкая пушинка одуванчика, и мог так же быстро исчезнуть из поля зрения, как и появился. Саре было безумно любопытно, как Линда получила свой ожог на щеке, и иногда она чувствовала, как щекочет язык, с которого вот-вот сорвётся вопрос. Но ему было суждено остаться не отвеченным.
* * *
Сара заметила перемены в своей подруге с наступлением холодов. Солнце светило ярко, а деревья ещё не утратили всю свою пожелтевшую листву, но рано утром лужи были покрыты тонкой корочкой льда. Сара никак не могла побороть в себе эту глупую детскую привычку: разбивать каблуком лёд на каждой попадающейся по дороге луже. Потом пошёл первый снег. Снежинки ложились на зарумянившиеся щёки и ещё несколько секунд не таяли. Сара и Линда прогуливались по набережной вдоль старого порта, и Сара всё пыталась представить подругу без ожога. Линда облокотилась на решётку и глядела на воду. Рядом села чайка и требовательно заорала, выпрашивая еду. Линда махнула на неё и обернулась к Саре. На лице её играла странная полуулыбка, которую девочка приметила ещё некоторое время назад. С улыбкой пришло и напряжение, и привычка беспокойно оглядываться.
Скоро всё изменится, Сара! выдохнула она облачко пара и рассмеялась.
Что изменится? Джозеф что-то придумал с вашей свадьбой?
Линда снова засмеялась:
Изменится всё, и у нас с Джозефом, и у тебя, да и у всего города! У тебя самые зелёные глаза на свете, Сара, ты знаешь это?
Сара осторожно улыбнулась в ответ. Она не привыкла к такому бурному выражению эмоций, какое сейчас показывала Линда, но не стала выпытывать, в чём всё-таки дело. Когда-нибудь всё само прояснится.
И всё действительно прояснилось, но совсем не так, как думала Сара.
Через месяц её вызвал Джарет. Он сидел в своем кресле, перебирая в руках жемчужный то ли браслет, то ли чётки с ярко-жёлтым хвостиком, и не взглянул на Сару, когда она зашла. Напротив «трона», метрах в трёх, стоял стул. Где-то справа скрипнула и захлопнулась дверь, и из-за портьеры, вытирая руки о кусок ткани, вышел незнакомый Саре мужчина.
Она? спросил мужчина Джарета, кидая ткань на пол.
Тот едва заметно кивнул, изучая переливы цвета на бусинах.
Джарет, а ты не сказал, какая она красотка! Мужчина подскочил к девочке, схватил её ладонь обеими руками и, притянув к губам, поцеловал, не отрывая от её лица взгляда своих блестящих карих глаз. Потом, так и держа её за руку, он снова обернулся к Джарету, обнажив в улыбке ряд неровных зубов, среди которых нескольких не хватало. В твоём духе, прячешь самые дорогие сокровища!
Сара легонько дёрнулась, пытаясь освободиться, но мужчина сжал руку крепче. Ох, как он ей не понравился! Эта его нарочито широкая улыбка была лишь маской, потому что не касалась глаз. Во всём его облике ощущалась опасность, а порывистые движения выдавали неспокойный характер. Он двигался короткими рывками, немного сгорбившись и наклоняя плечи вперёд. Его шея казалась толстой, хотя не была таковойиллюзию создавала маленькая голова, увенчанная редкими сальными волосами тёмного цвета, зализанными на бок. Лицо было круглым, а кожа тонкой и розоватой, под глазами лежали тяжёлые сине-фиолетовые мешки.