До безумия раскалывалась голова и мутило. Изображение в моих глазах потеряло четкие очертания, оставив лишь размытые силуэты едва выделяющихся на темном фоне дюн.
Спустя недолгое время, когда ночь окончательно вступила в свои права, накрыв землю непроглядной темнотой, боковым зрением увидела вдалеке размытый оранжевый свет.
Это было так далеко и нереально, что я снова посчитала это миражом. Сил хватило лишь повернуть голову в сторону очередного видения. Безучастно наблюдая за маленькой точкой, я машинально дернула рукой за поводья, разворачивая лошадь налево, в сторону миража.
Какая теперь уж разница, куда брести. Теряя остатки своих сил, испытывая сильную лихорадку из-за солнечного ожога, я повесила голову себе на грудь, погружаясь в бессознательное состояние.
Я уже не чувствовала, как Рафаэлла спускалась по песчаной насыпи, в низину дюн. Лишь какая-то неведомая сила держала меня в седле, не давая вывалиться оттуда.
Понимание, что кто-то кричит на арабском и подбегает ко мне с факелом, пришло внезапно. Это было секундным пробуждением сознания, когда я, открыв глаза, прохрипела:
- Пить
Чьи-то сильные руки сняли мое обессиленное тело с Рафаэллы, после чего сдернули с головы накидку.
В бреду я ощущала, как меня несут, а потом обтирают влажной тряпицей. Чьи-то нежные миниатюрные руки ласково накладывали пахучую кашицу на мое лицо. Кто-то заботливо смачивал мои губы, не забывая вливать в рот по чайной ложке пряного напитка.
Я приоткрыла глаза и увидела темный силуэт женщины, которая была одета в глухую паранджу. Сквозь прорезь в накидке, на меня смотрели темные, почти черные глаза пожилой женщины. Она убаюкивающе напела незамысловатую мелодию, нежно проводя по моим волосам, перебирая и распутывая прядки.
Насколько я могла оглядеться, до меня дошло, что мы находились в тесном шатре.
Поблуждав взглядом по пестрой ткани, я снова провалилась в спасительный сон.
Мое следующее пробуждение принесло мне ясность сознания. Голова немного ныла, но в целом мое самочувствие было хорошим. Я даже испытывала голод.
Приподнявшись с пола, обнаружила себя полностью голой. Ну тут ничего удивительного, ведь я помню, как женщина вытирала меня влажным полотенцем.
Поискав свою сумку с одеждой и обнаружив ее в углу, я быстро накинула на себя бежевый костюм свободного кроя. На голову уже привычно замотала тюрбан. Теперь я прекрасно понимала силу солнечного удара и перегрева.
Выйдя из палатки, я поморщилась. Был полдень, когда солнце во всю прогревает воздух.
Передо мною находился внутренний двор палаточного лагеря. По периметру, небольшой буквой П стояло около десяти разномастных шатров. Они были сделаны из множества разноцветных отрезов старой ткани.
По центру двора располагался большой чан, в котором две женщины что-то стирали. Немного в стороне от них был выложен невысокий колодец, у которого стояли ведра, плошки и грязные пластиковые бутылки. Еще чуть правее на земле были огорожены несколько кострищ, над которым висели котлы.
Прямо здесь же бродили козы, а за ними со звонкими криками бегала чумазая детвора разного возраста.
В нескольких палатках открытого типа на коврах сидели мужчины, похожие на бедуинов. Их одежда была грязной и многослойной, а на голове присутствовал тюрбан или повязанная арафатка.
Стоило мне только выйти наружу, как жизнь этого шатрового лагеря замерла. Все, от млада до велика, уставились на в мою сторону..
Дети моментально потеряли интерес к бедному животному, чем оно не преминуло воспользоваться, убежав подальше. После секундного разглядывания они с криками обступили меня и стали прыгать, трогая то мои руки, то ткань костюма.
От сидевших за карточной игрой мужчин отделился один с безобразным испещренным оспой лицом. Он был толст и неприятен на вид. Его сальные глазки несколько раз успели прощупать мою фигуру, а язык плотоядно облизывал губы, мерзко причмокивая.
Когда он подошел, то не стал церемониться, а лишь схватил за руку и поворачивал меня в разные стороны. На детей при этом он зычно шикнул, замахнувшись рукой.
- Что вы делаете?возмущенно воскликнула я, отшатываясь от него, - Я не понимаю на вашем языке. Кто-нибудь говорит на русском или английском? Ду ю спик инглиш, сэр? Рашен, ай эм фром рашен.
В ответ на это мужчина расхохотался, так, что его пузо заколыхалось, словно жило своей отдельной жизнью. Он что-то залопотал на своем, обращаясь к сидящим мужчинам в шатре. В ответ те стали выкрикивать короткие фразы, поддерживая его смешками.
- Господи, какие дикари, - простонала я, - Но я им так благодарна за спасение. Кстати, где моя лошадь?обратилась к пузану, - Где май хорз? И-го-го?я подкрепила вопрос пантомимой, изображая животного.
Мои действия ожидаемо вызвали новый взрыв смеха. Теперь уже смеялись не только мужчины, но к ним присоединились и спрятавшиеся дети, да и женщины скромно хихикали, прикрывая невидимый под паранджой рот.
Я тяжко вздохнула, и обвела еще раз внимательно взглядом пространство. Импровизированной конюшни нигде не было видно. Эти люди в любом случае, смогут показать мне дорогу к цивилизации.
Мужчина, что вертел меня в разные стороны, кого-то крикнул и к нам выбежал молодой паренек.
- Ты разговариваешь на английском?этот юноша обратился ко мне на ломаном языке Англии.
- Немного. Я заблудилась в пустыне. Ходила по ней три дня. Спасибо, что спасли. Где моя лошадь?медленно выискивая нужные слова, спросила в ответ на таком же ломаном английском.
- Твоя лошадь в нашей конюшне. Теперь она наша, как и ты. Такие женщины дорого ценятся на востоке. Наш староста племени найдет на тебя покупателя. Мы можем получить за тебя десять тысяч долларов.
Будучи неуверенной, что все правильно поняла, я переспросила:
- Продать? Меня?
Парень радостно кивнул. Мерзкий пузан, стоявший рядом, только что слюной не капал, разглядывая мою фигуру под костюмом. Его липкий противный взгляд блуждал по телу, вызывая табун мурашек от отвращения. Он что-то проговорил парню, и тот снова обратился ко мне:
- Сними платок. Мой отец хочет убедиться, что ты будешь дорого стоить.
- Нет, - вскрикнула я, понимая, в какую передрягу могу попасть, - Слушай, я друг вашего шейха. Карим. Его имя Карим, отец Нигаяз. Я гостила в его доме, вышла погулять и заблудилась. Вы его должны знать. Он вам не простит, если вы со мной плохо поступите. Дайте мне воды, мою лошадь и покажите, где дорога.
Услышав мою пламенную речь, парень округлил глаза и быстро начал переводить своему отцу. По мере его рассказа, мерзкая рожа мужчины все больше расцветала от радости.
- Старшие должны посоветоваться, - в конце изрек юноша, - Иди пока в женский шатер, за тобой придут позже. Малика, накорми нашу гостью, - крикнул парень сгорбившейся над стиркой женщине.
Та в сердцах отбросила цветастую тряпку, которой елозила по небольшому камню, и подошла ко мне, уводя за собой.
- Послушай, у меня есть деньги. Я сама могу выкупить свою свободу, - меня осенило идеей, поэтому я вырвала руку из цепких пальцев Малики и подбежала обратно к пареньку.
- Тех бриллиантов у тебя больше нет, - весело улыбнулся он, - Их забрал наш старейшина. А теперь мы можем получить еще денег, продав тебя богатому господину.
- Не делайте этого. Пожалуйста. За что? Карим вас накажет. Я его гостья, - как могла, подбирала слова на английском языке.
- Если это так, то старшие все проверят и вынесут на вечернем совете свое решение. Иди, - прикрикнул парень, взмахивая рукой.
Меня отвели в шатер к другим женщинам, где сытно накормили соленым сыром и вяленым мясом с пресными лепешками.
Все оставшееся время я провела, как на иголках, под бдительным присмотром женщин. Стоило мне только встать размять ноги или попроситься в туалет, как они поднимали гвалт, на который прибегал тот самый толстый мерзацец.
Он злобно окидывал взглядом шатер, грозил кулаком или зажатым в нем ремнем, и уходил.
Мне было невообразимо страшно не знать своей участи, поэтому, когда наступили сумерки, а на улице арабы зажгли факелы, я начала трястись от нервного тика во всем теле.