Уже нет, пожала плечами рыжая. Во второй день боялась, когда меня к тебе поставили. Сейчас бояться нечего.
Что во мне страшного?
You are a ballet dancer, ответила она серьезно.
Aren't you? я даже удивился. У нее была такая гибкая прочная спина и устойчивые ноги, которых в современном танце не встретишь. Впрочем, современный танец в Питере я танцевал только любительски, так что мне предстояло многое узнать.
Я не балерина, сказала рыжая задиристо. So I am a dancer!
Irish dancer? засмеялся я.
Она довольно гордо кивнула и достала телефон, явно собираясь мне что-то показать, но тут открылась дверь зала, и ассистентка хореографа вышла с блокнотом в руках.
Мы все разом подскочили, но потом каждый остался стоять где был, только все взгляды словно скрестились на лице этой негромкой девушки. Все дни отбора она ходила по залу неслышно, как тень, и Реда периодически говорил ей что-то на французском еле слышным шепотом, одними губами. Кажется, она понимала его с одного взгляда.
Друзья, сказала она с секундной заминкой, мы рады были провести с вами эти сложные дни. И сейчас те, кто услышит свое имя, должны зайти в зал. Остальнымбольшое спасибо. Прошу. Эмили!
Темненькая девушка, стоящая ближе всех к дверям, вспыхнула, прижала ладонь к губам и нырнула в приоткрытую дверь, ни на кого не оглянувшись.
Александр!
Кто-то из задних рядов торопливо стал протискиваться между расступающимися участниками.
У меня звенело в голове, и я не мог заставить себя поднять глаза, только смотрел в пол перед собой, уже почти не слыша имен, которые называли. Неужели не возьмут? Наверно, нет. Снова не я. Опять не я. Как же так. И еще.
В какой-то момент возникла пауза. Я поднял глаза, белый шум в ушах выключился. Так и стоявшая возле меня рыжая ирландка подняла бровь и глядела на меня с насмешливым удивлением.
Jonathan, come.
Что? спросил я по-русски от неожиданности.
Jonathan? глядя прямо на меня, повторила ассистентка. Are you Jonathan, right?
По краю сознания скользнула мысль, что они всю неделю так и звали меня этим прозвищем, кажется, даже не заглянув в мою анкету, где я честно указал настоящее имя. Но эта мысль так и осталась на задворках, потому что я уже проходил в эту двойную дверь зала, где мы провели эти шесть дней безвылазно.
Пока я привыкал к оглушительной мысли «меня взяли!», сзади стукнула дверь, и моя рыжая партнерша, просвистев мимо, встала в общий круг рядом с маленькой Эмили, у которой виднелись на глазах слезы. На щеках у ирландки горели малиновые пятна, волосы растрепались, она встретилась взглядом со мной и тихонько показала большой палец.
Это всё, сказал Реда, обводя нас взглядом. Bienvenue à Vérone.
После секундной паузы мы захохотали. Громко и безудержно, словно все напряжение за шесть дней вдруг взорвалось, выстроенный круг скомкался и превратился в общую кучу, кто-то от смеха не мог устоять на ногах, кто-то хлопал себя по коленкам, я, кажется, вытирал слезы и кричал на русском: «Верона ждёт!»
Всё, всё, друзья, Реда хлопнул в ладоши, и мы кое-как снова выстроились в круг. Издерганные, взмыленные, лохматые и безумно счастливые. Дух конкуренции сменился ощущением команды за эти несколько секунд дружного хохота и веселья. Возможно, в этом и была идея хореографа.
Добро пожаловать в семью «Ромео и Джульетты», сказал Реда по-английски, улыбаясь. Мы пройдем очень большой путь в эти три месяца подготовки к мюзиклу Жерара. Я рад встрече с каждым из вас, Монтекки и Капулетти.
Когда я вышел из зала, в голове гудело то ли от облегчения, то ли от голода, то ли от счастья, и все так же не хотелось думать ни на минуту вперед.
Марта стояла напротив главного входа, держась двумя руками за наушники и встав на цыпочки.
Париж твой? спросила она, когда я подошел и остановился напротив неё.
Париж мой.
После этих слов картинка вокругвсе эти платаны, шум у вестибюля «Порт Майо», цветная реклама в окнах Макдоналдса и темно-красный платок на шее Мартыстала наконец живой и объемной. Париж мой! Меня взяли. Я здесь.
6. Марта. Verone
Мы с ним всегда жили вместе, и при этомкаждый сам по себе. С первого дня в Париже.
Неделю кастинга обитали в одной комнате на двухэтажной кровати, он вскакивал ни свет ни заря, и просыпалась я каждое утро оттого, что он после своей бесшумной часовой разминки тянулся с пола на шпагат, положив ногу на мою кровать.
Шшш, спи, Марта, говорил он сквозь зубы. Еще пять утра.
А зачем ты так рано встал? Пробы же в десять.
Не могу спать, он менял ногу, наклонял голову к колену, упирался кулаками в пол и выдыхал несколько минут. Лучше уж потянусь, чего время терять.
Это больно? спрашивала я шепотом, глядя, как дрожь пробегает у него по спине.
Тянуться? Нет, не то, что больно не совсем комфортно, Джонатан разгибался, с величайшей осторожностью опускал ногу на пол и продолжал сидеть на шпагате, но уже под щадящим углом 180°. В том и смысл, чтобы расслабиться. И почувствовать комфорт.
Ты правда чувствуешь комфорт? Когда у тебя нога задрана на отрицательный шпагат?
Здесь не чувствую, хмыкал он. Дома мог. В Академии такую дофаминовую волну ловил, когда стало получаться больше ста восьмидесяти градусов, накрывало надолго. Я тогда и стал подниматься на час раньше, чтобы тянуться до урока. Совсем другая работа после растяжки.
А здесь это помогает?
Увидим, он поднимался с пола, быстро обхлопывал ноги снизу вверх, растирал запястья, крутил головой и включал режим артиста. Это хотелось заснять на видеокамеру: удары ребром ладони по закачанным мышцам голеностопа, скользящие по руке пальцы, всплеск стянутого двумя резинками хвоста по плечам, и мгновенно зажигавшийся огонь в глазах.
В последний день кастинга он вернулся такой вымотанный, осунувшийся и намокший, что я не могла сказать ему слова. Только сидела на своем нижнем этаже кровати и думала, как сильно он похож на чайку Джонатана, пролетевшего через океан на предельной скорости, и не знающего, примет ли его стая.
Он долго сидел на полу, привалившись спиной к стене, медленно моргал глазами, смотрел вокруг себя неуверенно, как будто не мог поймать меня в фокус.
Кастинг всё? спросила я наконец, когда поняла, что он все же смотрит на меня, а не в стенку.
Да он закрыл глаза.
Значит, сегодня ты больше не танцуешь?
Чур меня! он с облегчением рассмеялся. Сегодня вроде нет. И завтра тоже. Только результаты.
Понятно. И что, будешь спать сейчас?
Он мотнул головой, хлестнув себя хвостом по закрытым глазам.
Нет, не хочу спать. Пойдем погуляем! А то мы неделю в Париже, и я ничего, кроме метро и кастинга, тут не видел.
Ты можешь гулять? удивилась я. Можешь идти?
Джонатан вскочил на ноги так легко и мгновенно, как будто не растекался по стенке только что.
Я и танцевать еще могу, Марта, насмешливо ответил он, разгибая туда-сюда колени и встряхиваясь всем телом, как вылезшая из воды собака. Надеюсь, и станцую.
Где?
Не знаю, посмотрим. Найдется где. В Мулен Руж хотя бы.
Мулен Руж? меня передернуло. Точно, он же на Монмартре.
И мы на Монмартре, заметил он. Значит, пора идти.
Мы правда пойдем в Мулен Руж? спросила я шепотом, не поднимая на него глаз.
Давай сначала поднимемся до Сакре-Кёр, я вознесу хвалу Богу за то, что эти шесть дней кастинга меня не убили, а потом посмотрим. Может, на Пигаль свернем. Хотя, кажется, тебе там не очень уютно будет? Раз тебя и Мулен Руж пугает? он копался в рюкзаке, выуживая оттуда по очереди тренировочные футболки, гетры и эластичные бинты странного вида.
Почему ты совсем не знаешь французский, а географию Парижа помнишь так хорошо?
Так я был здесь, удивленно покосился он на меня, я много раз был в Париже. А уж Монмартрсамый знаменитый его район, согласись.
Соглашусь. И что, на Пигаль ты тоже был?
Он прекратил поиски в рюкзаке и обернулся на меня хитро, удерживая улыбку.
А что?
Мммм ничего, просто спрашиваю. Вполне в духе артистов балета.
Не помню, чтобы там были какие-то артисты балета, кроме нас, ответил он весело.