Да немного удивился Владимир, который благоразумно не обозначил подлинные имена героев своего очерка. Я, правда, не успел закончить И не все написал
Заканчивай и дописывай немедля, распорядилась Ирэн. Обещаю, что завтра же это пойдет в набор.
Не могу, отрезал Владимир, закрывая глаза. Во-первых, извини, страшно хочу спать. Во-вторых, отдать печатать всю правду я просто не имею права, есть вещи, которые
Да, верно. Это само собой, тихо сказала Ирэн, снова влезая к нему под одеяло. Хорошо. Давай спать.
Владимир, изумленный стремительной переменой ее настроения, не успел и слова молвитьа Ирэн уже сладко сопела, прижавшись к его плечу. Через мгновение уснул и Черменский.
Наутро они вместе уехали в Москвупристраивать шедевр, как выразилась Ирэн. Владимир в успех сего предприятия не верил ни минуты, но сопротивляться напору «поручика Германа» было занятием бессмысленным и опасным. Ирэн познакомила Черменского с редактором «Листка», толстеньким, лысым, восторженным господином в потертом почти до неприличия сюртуке, и исчезла по-английски, не простившись.
Северьян был даже разочарован:
И чего это она смылась так, словно сперла что? Дмитрич! Ты ее не обижал? Ночью-то, спаси бог, не опозорился? А то б свистнул меня на помочь
Пошел к черту, дурак, огрызнулся Владимир, плохо скрывая облегчение: про себя он был страшно рад тому, что Ирэн оказалась верна своим обещаниям. Ни к серьезным отношениям, ни к даже короткому роману Черменский не чувствовал себя готовым и полностью обходился общением с Анисьеймолодой бабой-солдаткой редкой красоты и такой же глупости, исполнявшей в имении должность ключницы.
Успех «Шанхайского Ринальдини» оказался оглушительным. Владимир с Северьяном, впрочем, об этом не успели узнать, поскольку уехали в имение, не дожидаясь общественного резонанса. Обоих гораздо больше беспокоили Наташкины жалобы на колотье в спине, хромота племенного чалого и Ванькино ученье в приходской школе через пень-колоду. Все это никак нельзя было бросать на самотек, старик Фролыч уже не справлялся с хозяйством, и позволить себе роскошь круглый год проживать в столице Владимир не мог.
Дни в Раздольном пошли своим чередом. Давно закончились осенние работы, на деревне начали играться свадьбы, можно было отдохнуть от каторжной летней страды. Владимир занимался лошадьми, много читал, ездил изредка к соседям, настрочил от скуки еще несколько очерково крымских босяках и иркутских сплавщиках лесаи уже подумывал о том, чтобы отправить их в Москву, когда пришла взбудораженная телеграмма из сорока двух слов от Петухова. Редактор «Московского листка» описывал небывалый успех напечатанного «Ринальдини» и настойчиво звал в столицу. Владимир понял, что отвертеться от литературной работы ему теперь вряд ли удастся. Но его решение перебраться на зиму в столицу стало окончательным, когда он узнал о том, что из-за границы вернулась и поступила в Большой театр Софья Грешнева.
Первый раз Черменский встретился с нею перед самым Рождеством, на вечере у графини Анны в Столешниковом. Гостиная была полна гостями и «кузинами», слышался смех, звон бокалов, девичья болтовня, кто-то играл на рояле, кто-то напевал французские куплеты а Владимир стоял столбом, как мальчишка пятнадцати лет, и в упор, напрочь забыв о приличиях, смотрел на Софью. Они не виделись всего год, но Черменский не сразу узнал ту испуганную, заплаканную, мокрую зеленоглазую девочку, вытащенную им из реки, в стройной барышне, непринужденно вошедшей в комнату. На Софье было простое, но довольно дорогое муаровое черное платье со строгим воротом, волосы уложены в высокую прическу, из которой словно случайно выбивалось несколько кудрявых прядей на шее и висках, зеленые глаза смотрели безмятежно, спокойно. К ее руке тут же выстроились в очередь мужчины. На Черменского Софья взглянула мельком, поздоровалась, сказала несколько ничего не значащих слов И, вежливо улыбнувшись, отошла к сестре. И до самого конца вечера больше не повернулась к нему.
Ни тогда, ни позже Владимир так и не смог ничего понять. Графиня Анна, встречаясь с ним, только пожимала плечами. «Володя, видит бог, я сама теряюсь в догадках. Соня стала такой скрытной, такой вспыльчивой, никогда ни о чем не рассказывает Уверяет, представьте, что ни одного письма вашего не получила! И этот ужасный человек по-прежнему рядом с ней Я до сих пор не пойму, чем он ее взял! Соня не влюблена в него ни капли, клянусь вам! Я же все-таки женщина и чувствую такие вещи! Но она выходит из себя всякий раз, когда я пытаюсь повлиять на нее отговорить Ведь Соня не может, в самом деле, его любить, это просто нонсенс, бессмыслица!»
В последнем Владимир с каждым днем сомневался все больше и больше. Он уже выяснил, что Софья живет в Богословском переулке, в доме, который купил ей Мартемьянов, и однажды даже нахально, на свой страх и риск, зашел туда, зная, что Федора нет в Москве. Но выглянувшая на стук Марфа сделала вид, что не узнала Черменского, и сердито объявила, что барышни нет и не будет.
Ждать ему, казалось, было больше нечегои тем не менее Владимир остался в Москве. Они с Северьяном сняли маленькую квартиру на Остоженке. В «Московском листке» всегда находилась работа, а вечерами можно было ходить в Большой и слушать Софью, но партий ей пока предлагали мало, и заглянуть в эти зеленые глаза, которые перерезали его жизнь год назад, Черменскому удавалось лишь два-три раза в месяц. Случалось, он встречал Софью в Столешниковом, у сестры, но она, так же, как и в первый раз, вежливо здоровалась с Владимиром, улыбаласьи более не замечала его.
Иногда в квартире на Остоженке появлялась Ирэн, регулярно наезжавшая из Северной столицы в Москву. Видясь с Черменским, она всякий раз искренне радовалась, задавала тысячу вопросов о Раздольном, о Северьяне, о Наташке с Ванькой, проглатывала все, написанное Владимиром за время ее отсутствия, хвалила, ругала, возмущалась тем, что он ленится, а ведь мог бы, мог бы даже недурные романы сочинять!.. Сначала Владимир терпеливо объяснял, что карьера беллетриста его не привлекает и что он занимается этим исключительно забавы ради, да и лишние деньги никому еще не мешали. Но для Ирэн, положившей жизнь на алтарь журналистики, готовой ради сокрушительной новости бегать по трущобам, воровским «малинам» и публичным домам самого низкого пошиба, сие казалось непостижимым, и вскоре Черменский устал с ней спорить. Обычно они шли в театр или французскую оперетту, затемв ресторан, потом возвращались на Остоженку, где Кречетовская с упоением целовала его, увлекая в постель, ина другой день спокойно, без капли грусти уезжала в свой Петербург. В конце концов Владимир понял, что ему повезло, как везет лишь одному мужчине на тысячу: он имеет превосходную любовницу безо всяких взаимных обязательств.
И вот сейчас Ирэн с хохотом висит у него на шее, болтая ногами и ничуть не смущаясь от того, что на них смотрит весь ресторан. Народу, впрочем, было уже немного: близилось утро.
Черменский, а почему Северьян сегодня не с тобой? Ты его отослал или он сам ушел? Давно вы болтаетесь по Москве порознь? Тыздесь, онна другом конце города, на разумные вопросы отвечать не желает, притворяется пьяным Что вообще у вас происходит?! Эти номера Ковыркиной, как я знаю, довольно опасны, там крутится куча шантрапы с Хитрова, а
Ирэн, Ирэн, черт возьми, Ирэн, помолчи!!! рявкнул Черменский, вызвав этим удивленный взгляд Газданова. Ты видела Северьяна?!
Да, а что в этом удивительного? слегка обиженно спросила Ирэн. Неужели ты не знаешь, где он?
Так где этот черт гуляет, ты говоришь? не отвечая ей, быстро переспросил Черменский.
В номерах Ковыркиной в «Болванах», пожала плечами Ирэн. Там, где девочки. Представляешь, не узнал меня, паршивец!
Неужели настолько пьян?! поразился Владимир.
В том-то и дело, что не настолько! И добиться от него я так ничего и не смогла!
Я еду немедленно, поднимаясь, решительно сказал Черменский. Иначе он, собачий сын, смоется опять, и ищи ветра в поле.
Черменский, а ты уверен, что стоит его держать? медленно спросила Ирэн, опуская ладонь на рукав Владимира. Твой Северьянчеловек вольный, если он захотел уйтикакое ты имеешь право его преследовать? Ведь не встреть я его случайно, ты бы так и не узнал, где он, верно? Возможно, Северьян совсем в этом не заинтересован.