Он был щедр с женщинами. В процессе ли отношений или по их завершении, но они всегда что-то от него получалидорогие подарки, драгоценности, поездки на фешенебельные курорты. Никто не мог сказать, что Мэтт невнимателен к тем, кто провёл с ним часть своей жизни. Мэри оказалась единственной, кто ушёл от него ни с чем, ничего после себя не оставив. Он даже в холодильник залез: не восполнила ли она ту дюжину яиц, которую извела на него за эту неделю. Нет, только по продуктам и по пустующим ячейкам в винном шкафу было видно, что эту неделю он прожил не один. Всё остальное было убрано, протёрто и поставлено на место. Может, она ещё с тряпкой прошлась, убирая с поверхностей свои отпечатки?
Хотя, нет, кое-что она оставилаощущение второсортности, которое не так-то легко из себя изжить. Мэтт оказался недостаточно хорош для девчонки, у которой за душой не было ни гроша. Обладатель многомиллионного состояния, имеющий возможность купить всё и вся, смотрел на валяющуюся в мусорной корзине обыкновенную пластиковую зубную щётку и понимал, что вовсе не щёткуего самого выкинули безжалостно в корзину.
И это ещё он не нашёл ту записку.
"Я не могу восполнить потраченную на меня неделю, мистер Крайтон. Позвольте выразить надежду, что это никак не скажется на вашем бизнесе".
Снова и снова Мэтт вчитывался в эти строчки, понимая, что каждое слово в них тщательно подобрано. И чем дальше, тем яснее росло понимание, что Мэри сознательно и беспощадно опошлила возникшее между ними влечение, представив себя шлюхой, которую он купил на неделю, ничего при этом не заплатив.
Никогда прежде он не испытывал подобной ярости.
"Потраченная на неё неделя"так вот, что она думала обо всех днях, что они провели вместе. Днях, в которых он не мог от неё оторваться. Часах, которых они ласкали друг друга. Минутах страсти и нестерпимого голода, когда, будучи в ней, он всё ещё не чувствовал нужного градуса близости. Вот почему это происходилопотому что она не чувствовала того же. Мэтт-то думал, что дело в нём, что он с ума сошёл, испытывая нестерпимое желание раствориться в другом человеке, а она банально его в себя не впускала.
"Мистер Крайтон". Не мистер Крайтон трахал её до потери сознания, а онМэтт. Его имя она шептала, когда металась по кровати, его звала, указывая, где именно, на каких частях тела хотела его чувствовать. С его именем на устах она кончалавсегда бурно, всегда едва не плача, всегда со словами благодарности. Жалась к нему, как котёнок, целовала, мелко шептала "спасибо, спасибо". Дурочка! Не она, а он должен был её благодарить. Не мистер Крайтон, а онМэттслужил и поклонялся ей. А она этого будто и не заметила вовсе.
"Позвольте выразить надежду"это означает, что больше его видеть не хотят. Между ними создана дистанция, стена непроницаемая возведена. Подведена черта. Ятам, а тыздесь. Вернее, вы. И как вы будете справляться с моей потерейне моя забота.
А вот упоминание про бизнес и вовсе его взбесило. Она думала, он себе отпуск с ней устроил, что ли? Такой небольшой недельный загул с нетребовательной шлюшкой? О бизнесе его озаботиласьспасибо, он, к херам собачьим, тронут. Неделя крышесносящего траха никак не скажется на его делах. И раньше не сказывалась, и сейчас не будет. Он мозгами думает на работе, а не членом. Член он оставляет для постели, а у него она пустой никогда не бывает.
Стоило только подумать, что скоро рядом с ним окажется другая женщина, как Мэтта буквально передёрнуло. А в следующий момент он со всей ясностью представил, как кто-то другой целует гладкое, изученное им вдоль и поперёк тело Мэрилин, и грязно выругался. Да, он вылепил её под себя. Неделю учил, как доставлять ему удовольствие. Как раскрываться. Как говорить о своих желаниях. Никогда столько времени Мэтт не проводил в постели, вернее, в горизонтальном положении. Они занимались любовью и стоя, и сидя, и даже плавая в его огромной ванне. Мэри чутко откликалась на его прикосновения, всегда искренне реагировала на каждое движение, с энтузиазмом соглашаясь на что-то новенькое. Не осталось ни одной поверхности в доме, где бы он её ни взял. Кухонный стол, лестница, подлокотник дивана. Шезлонг на обдуваемой всеми ветрами веранде. Он закутал их в огромный плед, положил обнажённую девушку на себя и медленно любил под звёздами. Это было прошлой ночью. А сегодня она ушла, вежливо послав Мэтта к чёрту вместе с его звёздами.
Он едва не продавил педаль газа до самого асфальта, когда нёсся по улицам к её дому.
Ему снова никто не открыл, и Мэтт снова спустился в тот же самый магазин, откуда неделю назад увёз Мэри.
На этот раз его темноволосая хозяйка оказалась словоохотливей.
"Позвонила в прошлый вторник, попросила собрать вещи. Часть забрала с собой, остальное отправила в Грейслейк".
"Нет, туда она не поехала. Дом в долгосрочной аренде".
"Забежала около полудня. Взяла сумку с одеждой, передала Ронану ключи от квартиры и уехала. Куда, не сказала. Возможно, в Нью-Йорк. Вроде как туда собиралась".
"Телефон? Да, конечно. Только Мэри предупредила, что какое-то время будет недоступна. Мой? Хм, пожалуйста. Элис. Элис Манфреди. Да, записываю. Как? Тридцать одиннадцать? Да, я поняла. Позвоню, если будут какие-то новости".
Элис Манфреди стала шестым человек, у кого оказался номер его телефона для экстренной связи. Звонки по нему он принимал в любое время и при любых обстоятельствах. Но за пять лет мисс Манфреди так и не позвонила.
Телефон Мэри некоторое время был недоступен, а спустя месяц пришло уведомление, что номер не обслуживается. Через год или два, как-то основательно надравшись, он сделал ещё одну попытку его набрать и почти протрезвел, когда услышал на том конце длинные гудки. Трубку снял какой-то мальчишка. Сказал, что телефон в прошлом месяце на день рождения ему подарили родители.
Мэри исчезла, а Мэтт стал жить дальше.
Глава 3
Громкий стук в дверь вырвал Мэтта из воспоминаний.
Алё, мужик, ну сколько можно?! У тебя там что, запор?!
Чёрт, он совсем забыл, где находится.
Момент!
Ты там не один, что ли? Поправляй на своей бабе трусы, и выметайтесь.
Мэтт усмехнулся и тяжёлым взглядом посмотрел на своё отражение в видавшем виды зеркале над облупленной раковиной. Да он бы с удовольствием! Как бы было просто заниматься сейчас тем, после чего надо оправлять одежду на какой-нибудь девице из разряда "здесь и сейчас". Таких, на всё согласных много в подобных заведениях. Впрочем, это он тоже проходил. Удовольствие от такого "общения" было кратковременным и длилось ровно столько, сколько и сам секс. На другое он даже не хотел тратить ни свою энергию, ни время. Нет, в мозгах его не сперма, как предположил Ник, но определённо каша.
Второй раз за последнюю неделю он вспоминает о Мэри. Плохой признак. Очень плохой. Не нужно ему это ни сейчас, ни когда-либо ещё. Особенно, сейчас, когда он почти вытравил из своей головы память о ней. Потому и работал не покладая рук. Проекты за проектами, идеи для развития. Чем сложнее задача, тем интереснее. Тем больше заняты мозги, и времени хватает только поспать. Да, он загнал себя, загнал своих людейно, ведь, и отдача есть: с каждым годом "Тринко" укрепляет свои позиции на инвестиционном рынке. Прибыль растёт, как и удовлетворение от того, что он делает. Вот только теперь Мэтт вынужден согласиться с Ником: с этой работой он и правда всех бросил.
Да, всё выглядело так, будто он стремиться восстановить своё состояние после громкого развода. Джессика откусила от него большой кусок, но если бы это помогло Мэтту избавиться от ненависти к себе, он заплатил бы больше. Дело оказалось вовсе не в деньгах. То, что этот брак ошибка, он знал ещё когда делал ей предложение. Никакой романтики, только бизнес. К сожалению или к счастью, Джессика отнеслась к этому так же.
У Криса и Тэмми всё по-другому. И это хорошо, потому что, однажды обманувшись в своих, Мэтт перестал верить в искренность чувств других людей. Что ж, в кои-то веки приятно обмануться.
Через два дня в компании Николаса и Тея Мэтт стоял рядом с Кристофером, наблюдая, как в сопровождении его отца по церковному проходу к ним идёт Тэмзин.
Торжественность момента сказалась на каждом из друзей: и Ник, и Тейлор, и, тем более, Крис выглядели предельно серьёзными. Может, и он тожесебя со стороны Мэтт видеть не мог. Однако внутри него бушевала целая гамма чувств, в которой радость за друзей слегка смазывалась неоднозначными ощущениями, оставленными после только что состоявшегося разговора по душам.