Ясамое, черт побери, настоящее, которое у тебя когда-либо будет.
Она все еще смотрит на меня снизу вверх, и её наполненные болью и слезами глаза, впились в меня, словно когти.
Это должна была быть я, все те разы, говорит она, рыдая. Это должна была быть я, только я.
Тогда, блин, не говори мне, что любишь меня, уходя. Не проси сделать тебя своей, затем сбегая при первой же возможности. Я ведь даже не мог пойти за тобой. Разве это честно по отношению ко мне? А? Я даже не мог подняться на свои чертовы ноги, чтобы остановить тебя.
Ее всхлипы становятся громче, моя чертова грудь болит за нас обоих.
Я пришел в себя, чтобы прочесть твое письмо, вместо того, чтобы увидеть тебя. Ты была единственным, кого я хотел видеть. Единственным. Что я хотел. Видеть, говорю я ей тихо.
Черт. Возможно, я бы хотел не говорить ей этого, но она причинила мне боль, и она этого не знает. Может, физически я и силен, но она выпотрошила меня. То, что она сделала, разорвало меня на части, а ее боль, та самая, что она испытывает из-за меня, разрывает меня еще сильнее.
Так, плача, она и засыпает, ее рыдания становятся все тише, пока не остаются лишь всхлипы в ее тихом дыхании. Я вдыхаю запах ее волос, держа ее ближе, чем когда-либо. Я не хочу, чтобы она уходила. Даже на одну ночь, даже к Диане в номер. Я не помню, что делал, когда она оставила меня, я был не в себе. Но это не имеет значения, ничто не имеет, кроме того факта, что ее не было со мной.
Когда она окончательно засыпает, я начинаю снимать с нее одежду, оставляя ее трусики напоследок, стаскивая их по ее ногам и отшвыривая в сторону с остальной одеждой. Я встаю, чтобы и самому раздеться, затем голый возвращаюсь в постель.
Я настолько твердый, что яйца болят, но Брук дрожит во сне и тянется к теплу моего тела, и невинно переворачивается во сне, чтобы прижаться ближе ко мне.
Вот так, я здесь, говорю я, оборачивая руку вокруг нее. Я провожу носом вдоль ее затылка, лаская ее на протяжении ночи, нюхая и вылизывая ее. Я люблю только тебя. Ты моя, я твой. Я не буду принадлежать никому, кроме тебя.
СПУСТЯ ДВА ДНЯ, утром ее тело составляет одно целое с моим.
Прошлым утром она была притихшей и злилась, но этим утром я наконец-то успокоил ее, и она лежит расслабленная в моих объятиях. Ее темные волосы разбросаны по подушке позади нее, она лежит на животе, лицом зарывшись мне в грудь, и я, наконец-то, могу спокойно вздохнуть.
Черт, вчера я чувствовал себя таким ненужным куском дерьма, что каждый вздох давался с трудом, словно я под толщей воды. Мне даже пришлось позволить дать себя ударить на вчерашнем бое, чтобы она перестала меня игнорировать и прикоснулась ко мне.
Она не касалась меня и я, блин, не могу этого выносить.
После боя у нее уже не было выбора.
Она беспокоилась обо мне, обрабатывала рассеченную губу, пока не поняла, что я пропустил этот удар нарочно. Тогда она начала рвать и метать, приказав мне отправляться в душ, чтобы она могла после натереть меня маслом. Мне нравится позволять ей думать, что она может приказывать мне. Но не в этот раз. Я отнес ее в душ, и сказал, что она будет любить меня, чего бы это не стоило. Я чертовски жадный, когда дело касается ее.
Ты идешь в спортзал? спрашиваю я тихонько, массируя ладонью ее попку.
Она не шевелится. Прижавшись к ее спине и нюхая кожу позади ее ушка, я игриво ее щипаю, затем засовываю язык ей в ухо, отчего мой член мгновенно твердеет, а быстрый взгляд на часы подсказывает, что на это есть время.
Тысамая трахабельная штучка из всех, кого мне довелось удовольствие видеть, касаться и сосать, хрипло говорю я, обнюхивая ее.
Она тихонько вздыхает. Я заставляю себя встать с постели и сходить почистить зубы, затем беру одежду из шкафа, и натягиваю спортивные штаны. Она все еще спит, а у меня все еще стоит, так что я отбрасываю футболку в сторону и возвращаюсь к ней в постель, чтобы разбудить.
Я стаскиваю с нее простыню, чтобы от холодного воздуха ее кожа покрылась мурашками и я мог слизать все до одной с ее попки. Я кусаю одну половинку, затем другую, скользя руками между ее ножек, чтобы накрыть ее киску, тихонько рыча, когда мой член начинает пульсировать, но когда и после этого она не стонет и даже не двигается, я, хмурясь, отодвигаюсь, чтобы посмотреть на нее.
Прошлой ночью она была уставшая и все равно позволила мне взять ее. Она была немного вялой, пока я трахал ее, позволяя мне переворачивать себя, лизать, засовывать пальцы и язык. Каждый раз она кончала быстро и сильно, ее влажный сонный взгляд следил за мной, пока я говорил ей, как приятно она чувствуется, как хорошо пахнет...
Ты такой твердый из-за меня, люблю, когда ты во мне,шептала она полусонная.
Я, блин, хочу жить в тебе,повторял я, опять и опять, как говорил раньше.
Она стонала и кончала, и после нашей ссоры мне все время было мало, так что после одного-двух часов отдыха, я разбудил ее, обнюхал, оттрахал ее, обожая то, какой мокрой она была.
Сейчас она так крепко спит, что я не могу ее разбудить. Пробежав глазами по ее округлостям, я мысленно занялся любовью с каждым сантиметром ее тела, затем накрыл ее обратно простыней, наклонившись, чтобы убрать прядь ее темных волос за ухо.
Я прижимаю губы к ее уху и шепчу:
Пусть тебе приснимся мы.
Затем еще раз глажу ее попку и встаю. Немного попрыгав на месте, чтобы кровь вернулась от члена к конечностям и мозгу, я иду на кухню, чтобы увидеть, что Диана уже приготовила завтрак.
Пит уже в гостиной, одет, с ключами от машины.
Я беру протеиновый батончик и коктейль, прошу Диану покормить мою девочку и мы уезжаем.
Мы и на квартал не успели отъехать, когда раздается сигнал телефона Пита.
Да, отвечает он и слушает, его улыбка сходит с лица, а сам он бледнеет с каждой секундой. Мои инстинкты обостряются. Сердце начинает биться сильнее и громче.
БРУК.
БРУК.
БРУК.
Пит резко разворачивает машину и передает мне телефон, пока на полной скорости гонит обратно к отелю. Голос Дианы слышен из динамика еще до того, как я успеваю поднести телефон к уху.
Вернитесь обратно! Прошу, вернитесь сюда! умоляет она.
Мои глаза наливаются кровью.
Прежде, чем машина, визжа, тормозит, я распахиваю дверь, устремляясь к лифту, и мои рефлексы, словно молния. Пит заскакивает в кабину следом за мной, и ни один из нас не произносит ни слова, пока я снова и снова жму на кнопку нужного этажа.
РЕМИНГТОН! кричит Диана с порога, когда я выбегаю из лифта с Питом, бегущим позади меня. Я пробегаю мимо Дианы, распахиваю дверь и вижу Брук, неподвижно лежащую на полу, вокруг нее лужа воды, и она тихо плачет.
А повсюду... скорпионы! На ней! Со скоростью молнии, я подбегаю к ней, хватая и сжимая их в ладонях, одного за другим. Жала вонзаются в мои ладони, но боли нет. Все мои чувства сейчас направлены на Брук. На то, как она плачет, на то, как дрожит, и все, что я вижу, сводит меня с ума.
Я отбрасываю в сторону последнего скорпиона и прижимаю ее к себе, словно от этого зависит моя жизнь. Ее трясет, и она всхлипывает, пока я стараюсь дышать носом. Мое тело вибрирует от желания сражаться и защищать ее, организм переполнен адреналином, пока гнев, сильнее которого я никогда не испытывал, начинает кипеть у меня в венах.
Я держу тебя, страстно шепчу я, вытирая ее слезы, и прижимая ее к себе. Я держу тебя. Я держу тебя.
Если я ее потеряю, со мной будет покончено. Мне конец.
Только что приходила женщина, постучала! Она сказала, что у нее коробка, которую заказал Реми! всхлипывает Диана между рыданиями.
Я не слышу, что еще она говорит. Я прижимаю Брук ближе к своему телу, и наклоняюсь к ее маленькому ушку.
Я собираюсь убить его, сердито обещаю я ей. Клянусь богом, я буду убивать его так медленно
Пит прихлопывает скорпионов сковородой, говоря мне что-то, но я не улавливаю его слова.
Я слишком занят, гладя руками вверх по рукам Брук, и осматривая ее тело, выискивая отметины.
Куда они ужалили тебя? Скажи, куда именно, и я высосу яд.
Я... повсюду... говорит она, беспомощно глядя на меня. Боже, я люблю ее. Я люблю ее, люблю ее и я высосу из нее весь яд до последней капли.
Тебе не следует высасывать его, дай мне осмотреть ее, говорит Пит, приближаясь.