Вот как?
И кем я буду после всего этого?
Обманщицей? Предательницей? Коварной, бездушной тварью?
Сознаться? Надо было сразу во всем сознаться!.. И плевать даже на жалость, которую в конце концов вызову к себе. Или ненавистьесли опять соврать о причинах сего «результата».
В итоге победило бы его истинное отношение: или принял, или бросил.
И снова я нахожу себе оправдание: не могу же сразу с порога, каждому, кто западет мне в душу, выпаливать все свое самое потаенное? Болезненное? Сокровенное?
«Каждому» То еще сказала!
Будто это так легко?! Будто таких много было и будет?!
Отгораживалась и сейчас отгораживаюсь от всего вокруг: от мира, от обществатолстенной, непробивной стеной.
А Пахомовэто исключение. То еще исключение, ведь за плечами «бурановская школа» и трагедия, что убила все живое внутри меня.
Убила по крайней мере, так мне казалось до встречи с Костей.
Но нетошиблась: среди пепла было разодранное, но еще живое сердце. А теперь ему тоже предстоит умереть.
***
И, тем не менее наступает очередной холодный, жуткий, полный боли и слез, вечер. Краски сгущаются. Эмоциинакаляются.
Чувство разлуки, тоски вновь накрывает, режа, кромсая всю заживо изнутри. И всё, как первый раз. И всё, будто нет воздуха в комнате без негонечем дышать. Не как жить, нет сил терпеть и существовать далее. Капля за каплейи сосуд мой пуст. Песочные часы себя исчерпали.
А потому беру в руки телефон. Всё, как всегда за последние несколько недель. Отключить блокировку, забраться в меню, найти его номер Цифры, которые уже знаю на память. Имя контакта которое уже тысячу раз менялось от «Костенька» до «мерзкий гад» и обратно
Но в этот раз я смелее. Решительней. Отчаянней и безрассудней.
Зажать кнопку вызова.
Гудки Долгие, жгучие, жуткие, режущие до кости своей неизвестностью безучастностью.
И вдруг щелчок. Перебой, перемены. Но вместо родного голосанадрывный писк, ритм умирающего сердца, вторя коротким, сброшенного вызова, переливам.
Тишина.
Прострация. Ужас. Смятение и сомнения
Жалящие минуты не менее колючих за и против.
Решаюсь. Отчаянно, трусливо, безрассудно решаюсь. Опять зажать кнопку вызова, взывая к палача вердикту.
Опять тишина. Убийственные, сводящие с ума мгновения выжиданияи вот оно жуткий, мерзкий писк. Совсем иной, чем даже который был прежде. Долгий, пронзающий, а затем не менее гнусный женский голос, разрывая мое сознание, душу и надежду в клочья: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже»
Резво, испуганно отбиваю звонок, будто кто увидит, услышит узреет мое падение. Мой позор. Мое уничтожение
Выпустить из рук свой приговор
Слезы рекой по щекама в груди дыра, что воем пустоты и спиралью обреченности тотчас стала закручиваться, рождая всепоглощающую черную бездну.
***
Не знаю, как дожила до утра. Как в сон провалилась, не помню. Измученная, растоптанная, растерзанная. Но вера еще стойким солдатиком, отважным партизаном, патриотом, теплится во мне. А потомуне успела и глаза продрать, как тотчас кинулась искать телефон. Собрать части на полу, включитьи живо отыскать номер. Нажать на вызов.
И снова гудки пустые, жгучие, безучастные вот только уже никто не норовит прерывать их ход. Полнейшее отрицание, игнорирование, плевок. И так пока система оператора не решит, что хватит хватит измываться на собой, над Ним, и над всей вселенной в целом, рождая при этом очередную глупость, вместо трезвости, собранности и любимой, твердокожей, циничной рациональности.
Глава 17. Операция
Глава 17. Операция
***
Ничего больше не хотелось. Ни в этот день, ни вообще когда-либо.
Пусто слишком пусто стало на душе.
Набрала Сальникова: хотела передать через него Науменко, что на работу не явлюсь"заболела"впервые совру, дабы увильнуть от службы, от обязанностей.
Но не дал
Какие-то странные шутки, невероятный подъем настроения. Чушь какая-то про операцию, про Казанцева, про шлюх. Что мне все это очень понравится, так как Науменко выступит сутенером.
В общем, не слышал меня Виталя и все мои попытки хоть как-то перебить его тираду, пробиться сквозь сумасбродную реку приторного веселья, свелись на нет.
Так че, едешь? наконец-то выпаливает это юмористическое «радио».
Еду-еду, грубо, обижено рыча.
***
И что ты там мне втесывал? гневно зарычала я, бросив свою сумку на стол Сальникову. Присесть на стул напротив него. Замученный, туманный взор обрушила негодяю в лицо.
Улыбается:
А ты, по ходу, опять, что ли, бухала? заржал.
Ты меня для этого из дома вытащил? гаркнула я озлобленно.
В смысле? оторопел, округлив очи. Так-то рабочий день!
Я же говорила: заболела! вскрикнула в сердцах, и тут же поморщиласьбашка реально раскалывалась, как после жестокой пьянки.
Захохотал язвительно:
Слышишь, подруга, мы с Науменко так каждый понедельник больны. Да и не только мы. А некоторыеи того чаще. Так что выпей таблеточку и приди в себя. Тем более сегодня. Будешь со мной в карауле сидеть. Хотя бы посмотришь, как это
А Серега че, уже плохой «сосидетель»? саркастически грызу.
А Серега, я же тебе уже объяснял, еще по телефону, с Казанцевым будет! У Романа операция намечается. Дело то еще! И то, повезло просто, что его этот Шушваль попал в столь «теплую» компанию. Если выгоритте еще задницы поджарим.
Ох, уж мне этот Роман! слегка запаздывая, тормозя, гаркнула в сердцах я.
Че это? обомлел. Но тотчас серьезность смела улыбка. Только не говори, что ты это с ним квасиланам он трезвый нужен!
Не дождетесь! рычу недовольно.
Не дождемся трезвого, или вашей затыкал, замыкал пальцами, сдержано, но не без пошлого намека, пальцами, состыковки.
Слюни подотри, гаркнула злобно. И Казанцеву тоже!
О-о-о, взревел вдруг, скрививши недовольную, полную раздражения, мину. Понятно Мужикикозлы и как земля нас, таких уродов, носит.
Я такое не говорила, язвлю.
Да по роже видно! невольно вскрикнул. Небось, бросил какойи началось. Потому вся такая он уже сколько времени помятая, разбитая Была красавица, а стала книга потрепанная.
Да иди ты на хрен! гневно, обиженно взвизгнула я и тотчас сорвалась с места.
Развороти помчала к двери.
А че я такого сказал?! гневное, отчаянное вдогонку.
Но не подался за мной
Выскочить на улицу. Благо, ни с кем из начальников не столкнулась нос к носу.
Домой. Срочно домой!..
Не в бар же с утра? Может, и вправду, в пору уже взять да хоть раз напиться? Вдруг легче станет? Хоть на деньа все же выброшу из своей головы этого чертового Пахомова.
Обмерла на остановке. Уткнулась невольно бесцельным взглядом в одну точкуи стою, жду автобус.
И тут словно кольнуло что-то в голове. Встрепенулось.
А затем и вовсе навела фокус. Очертания кремовой, огромной сумки с красивой овальной золотистой застежкой-бляхой вмиг вырвало меня из прострации.
Твою ж налево! А сумку-то свою я в кабинете оставила! И как теперь? Что теперь? Возвращаться?
Что самое обидноедаже домой не доехать, ведь все деньги там.
А пешкомтолько через несколько часов попаду в квартиру.
И надо бы пройтись, проветриться. Может, легче станет.
Но не сегодня. Не сейчасв башке сплошной маргарин. Столько ночей без сна. Одна мечтазабыться. Вырубиться и спать, спать спать до упора: пока старость не сложит мои полномочия
***
Ну, что ж. Выбор очевиден: злость в кулаки опять тащиться по аллее в сторону отделения.
О, да. В этот раз всё по «феншую». Все, как на параде: Курасов, Науменко, Сальников и даже Казанцев.
Вернулась? ржет ехидно Виталик.
Показалось, язвлю в ответ.
И куда ты намылилась? гаркнул мне в спину Серега, отчего тотчас покорно обмерла я на месте.
Полуоборот. Глаза в глаза:
Домой. Заболела я.
Да мне по***, поняла?! бешено рявкнул на меня. Таблеток сожри, водичкой запейи сегодня, чтоб была как штык. Ясно?!
Обомлела я, округлив очи.