Но как то есть прям жениться? На женщине?
Ну не на тебе же, Дань! Ну в самом деле, бросает Женя и громко вздыхает, будто неразумному дитяте простые истины безуспешно втолковывает. Ноу Дани в горле не ком, а целый шар земной, кажется, застревает. Я решил уже все, прости. Не могу так дальше, не по-настоящему все както выходит, в половину. Там можно, тут нельзя. Не в той стране мы, Дань, живем. Сложно, устал.
Женя отодвигает стулплетеный, из комплекта, вместе выбирали, чтобы вечерами летом прям на лоджии романтики́ с вином и закусками устраивать, а днем с круассанами кофе пить, плюхается на мягкую подушку на сиденье и на Даньку смотреть избегает.
Так давай уедем, Жень, куда только хочешь. Даня падает перед ним на колени, ладони руками похолодевшими сжимает крепко. Мы же не бедствуем.
Я отца попрошу, если надо, он поможет.
Цепляется за спасительную соломинку, а внутри пустота неминуемо разрастается.
Нет, Дань, не хочу. У меня здесь вся жизнь. Да и не выход это, сильно проще жить все равно не станет.
Откуда ты знаешь?! срывается Данила. Хлынувшие против воли слезы крупными каплями стекают с носа и темными пятнами на Женькиных светлых брюках расплываются. Ты ведь даже попробовать не пытаешься!
Дань, вот только прошу, без истерик давай, а, говорит с досадой Женя, будто Данила подобные сцены ему дважды в неделю устраивает. Мне жаль, правда, но тянуть ярмо это дальше я отказываюсь. Ну какой смысл? Мы как пара лишь дома, считай, были. А за порог выйдешьтого и гляди по сторонам. Мне тридцатник уже стукнул, отговариваться, мол, не нашел свою единственнуюуже не выходит, а признаться я не готов. Не примут, Дань, я точно знаю. Если родители поймут с горем пополам, то друзья, коллегивсе отвернутся. Мои же не отвернулись! Такие друзья у тебя значит херовые. Даниле больно. Физически выворачивает наизнанку, буквально подташнивать начинает. Данила встает с колен, выныривает, но на дно слишком глубоко уже затянуло. Высовывается через окно наружу, дышит шумно, глотает ртом свежий воздух, только дурнота не отступает. Хорошо на полке рядом одинокий пустой горшок стоитДанила едва успевает схватить его, когда желудок исторгает всего полчаса назад съеденный ужин.
Эй, Дань, ты чего вдруг? Отравился, может? Грибы же ели, скорее по привычке суетится Женя, обнимает бережно за талию, челку со лба убирает.
Пойдем внутрь, приляжешь.
Даня позволяет себя увести в спальню. Молча. Кажется, если рот откроет, снова вырвет. Будто так размолотая в отвратительную кашу любовь из него выходит. Исторгается. Теперь она чужая внутри, инородная. Как искусственный орган.
Я тебе водички принесу, подожди.
Женя укладывает его в кровать, плед накидывает и уходит на кухню.
Возвращается тут же с бутылкой в руке и садится на край.
Даня присасывается к горлышку жадно, стараясь пробить запруду в глотке, привкус рвоты запить, давится и кашляет до саднящего горла. Слезы, оказывается, по щекам так и текут, смешиваясь с соплями. Думает мимолетом, что лицо сейчаста еще картина.
Мне тоже тяжело, поверь, продолжает оправдываться Женя. Гладит по бедру, машинально так, как пса какого-то. А Даню будто обжигает каждым касанием.
Уходи лучше, Жень. Не делай еще больнее, почти шепчет Данила, силы как высосали, внутри лишь вакуум. Правда, бользаразакак клубок колючей проволоки по кишкам перекатывается, разрывая на лоскуты.
Я вещи соберу и уеду сразу, ладно?
Нет, Жень. Сейчас, пожалуйста.
Хорошо, не спорит. Береги себя.
Наклоняется, чмокает в торчащую из-под пледа золотистую макушку, а через минуту хлопает входная дверь.
Даня воет.
Сцена 2: пациент скорее жив
За неделю плечо практически перестает ныть, но по указу грозного дядьки-врача, осматривавшего его тогда в больнице, Данила послушно сидит в приемной и ждет своей очереди на контрольный осмотр. Девушка напротив периодически бросает на Даню заинтересованные взгляды, даже не скрываякак говорится, без палева. Только Данила едва реагирует. Он и в обычное-то время редко внимание женщин к своей персоне замечал, хотя его не раз, не два и даже не три активно тыкали носом в тот факт, что парень он, в общем-то, красивый и интерес у окружающих вызывает далеко не случайный. Но теперьброшенный, апатичный, растрепанный, как старая тряпичная кукла, и с неудачной и, откровенно признаться, максимально идиотской попыткой утопиться в довесокон и вовсе плевать хотел на то, что там вокруг него происходит, будь то хоть скачущий по больничным коридорам единорог с волшебной гривой или же пышная четверочка в изящном декольте напротив. Данила бы, может, и рад был поглядеть, потрогать и слюни попускать на подобное богатство, да и вообще, чтобы девочки ему нравились, а не вот эта вся радужная свистопляска и цирк с голубыми конями, которых он ну никак в своем домашнем стойле сдержать не может. Так себе конюх из него, всех жеребцов упустил. Лохи правда, видать, судьба.
Захаров, проходите, деловым тоном приглашает появившаяся из кабинета медсестра средних лет и ждет, пока Данила войдет.
По результатам осмотра врач ожидаемо подтверждает, что плечо господина Захарова чувствует себя вполне прекрасно, чего, правда, о самом Даниле совсем не скажешь, только доктору это уже неизвестнопрофиль, так сказать, не егов мыслях чужих копаться да грусти-печали анализировать.
О визите к психологу Данила действительно размышлял. Еще до бесславной ночной прогулки на мост. Прилечь на кушеточку, ладошки на пузе сложить, как почивший, и о суке-судьбе поведать: как парень бросил, которого Данила до сбитого пульса любилвот как смотрел на Женьку каждый божий день, так сердце то замирало, то вскачь шло; как отца родного за полных двадцать пять лет видел ровно столько, чтобы приравнять того к дальним родственникам и без фото лицо начать забывать. Как матери своей не знал с рождения, и ладно б если та, как в грустной книжке, померла родами. Так нет жебросила, младенцем в руки папаши сплавила.
О причинах поступка матери отец Даниле рассказывать не желал, но по секрету и доброте душевной Аркадий Викторович как-то Даньке поведал, мол, Ольгамать твоя, чтоб пусто ей такой-сякой былоотца совсем не любила, и замуж по принуждению вышла, семья заставила. Тогда молодой еще, но уже по карьерной лестнице поднимающийся Миша Захаров партией был завидной: трудился усердно, от родителей не зависел, образован и на лицо приятный, да к тому же без вредных привычекмечта, а не муж. Вот и родители Олечки так подумали, пихая девку навстречу семейной жизни. Всех деталей, конечно, и дядя Аркаша не знал, хоть и был у Захарова и друг, и жнец, и на руле с педалями представительской тачки игрец. Но из известного: был у матушки хахаль на стороне, еще до брака нарисовавшийся, да по классике жанра родителям Оли не приглянувшийся. Вот к нему в итоге она и сбежала, оставив в качестве подарка прощальногосына.
Короче, пациентом бы Даня стал перспективным, почва для психолога благодатная, копайся в мозгахне перекопаешь. Только Даня до последнего верил, что и сам справится. Что протяни руку, и вот онаполоса его белая. Да и до предательства Женькиного особых проблем в своей жизни Данила по факту не наблюдал. Подумаешь, ну с любовником мать сбежала, так он ее и не видел, все фото отец где-то спрятал, а может, и вовсе избавился. Отец-трудоголик, зато не пил, не бил, достойное детство ему обеспечивал. Таким же гордиться надо. И плевать, что скучать приходилось чаще. Справился, да и дядя Аркаша всегда по зову мелкого Даньки являлся.
Только бах потоми висишь на мосту, думая утопиться, и прощай мир.
Садясь в такси возле больницы, Данила размышляетрад он или все же расстроен, что попытка самовыпилиться так позорно для него обернулась. Стыд, конечно. Оконфузился перед спасителем он правда знатно. Ясно, отчего парень слинять спешил. Данька бы тоже быстрее смылся от такого психотика. Но, наверное, думает Даня, не случись той ситуациину ей-богу, прямо встреча Джека и Роуз в «Титанике» он бы прыгнуть так и зассал. Маячил бы жердью на ограде, пока не свалился по дурости. А не выплыл быну, туда ему и дорога. Жаль, письма прощального не оставил. Женьку бы в нем он, конечно, припомнил, но винить откровенно не стал. Пожурил бы, чтобы помучался, но просил бы жить счастливо, ведь любил его, хоть убей, крепко.