Мисс Ларссон остановился, решив завершить разговор и не расшатывать нервы ни себе, ни девушке. Миссис, очень мягко поправился он, Пайк, еще мягче обратился он к ней.
Не буду лгать, мне, как и любому мужчине, льстит внимание со стороны столь юных и очаровательных особ, обратился он к возрастному цензу, разрыв в которым между ним и Пайк был приличным, но, увы, всплеснул он руками, моя личная жизнь на то и личная, чтобы ее не раскрывать, осуждающе сказал он, но прежних надменности и холода в его словах уже не было.
Адам будто оттаял, услышав о дамском интересе, и Пайк, почуяв слабину, продолжала атаку:
Ну, всем же так интересно! и под всеми Энн подразумевала действительно практически всех. Вы с ней уже так давно вместе, и ничего не планируете? Правда, мистер Ларссон, насколько у вас все серьезно? клянчила девушка хоть крошку информации, и услышанное от Адама в кулуарах прямо посреди людного коридора ее издание точно не опубликует, на чем он и решил сыграть.
Буду честен, сочувственно и несколько брезгливо ответил он. Наша с мисс Джонс личная жизнь не только моя, но и ее, весьма точно напомнил Адам и не пытался более очаровать девушку, ведь приставка «миссис» к ее имени точно обозначила черту. А в свете последних событий я очень опасаюсь за жизни своих близких, он осуждал ее как репортера каждым сказанным словом. Не буду отрицать, что мисс Джонс в их числе, уже хоть что-то, но практически ничего для новостей, и вы должны понять мою осторожность, мисс запнулся он и опять посмотрел на имя на бейдже, миссис Пайк.
Ларссон смотрел на нее долгим испытующим взглядом, в котором колыхалось токсичное зеленое море. Радиоактивные флюиды поднимались под яркими сегодняшним днем солнечными лучами и веяли от его взгляда, лишая рассудка любое сознательное существо перед ним. Само очарование, сама безупречность, но что-то таилось в ярких зеленых глазах. Что-то невысказанное, непонятое, скрытое, и Энн насторожилась.
Девчонки умрут от зависти, когда узнают, что я с вами разговаривала, гордо и без тени смущения выпала Пайк и, видимо, была очень тертым калачом, раз ее не проняло очарования самого совершенства, смотревшего на нее сверху вниз.
На нее мужское очарование никогда особо не действовало, а после замужества вообще против оного возник стойкий иммунитет. В силу ее юного по сравнению с Адамом возраста, тот мог принять ее за типичную глупенькую девушку, обхаживающую объект воздыхания, но сама безупречность была крайне тактична и в своей грубости.
Так не говорите им, смертей по моей милости достаточно, с некой грустью заключил Адам и оставил девушку посреди коридора с его прощальным взглядом затравленного зверя в золотой клетке.
Ну и что в нем такого особенно? Обычный сноб, прыснула Пайк, топая ножкой по грязному полу департамента.
Вот и я о том же, согласился с ней вставший рядом Фрэнк. Хочешь конфетку? мягко и по-отечески обратился он к девушке.
Опять вишневая? насупилась Энн и надула губки, но протянула Фрэнку раскрытую ладошку.
Для тебя всегда есть мятные, детка, Закари щедро отсыпал Пайк мятных леденцов, и девушка тут же принялась разворачивать один их них.
Мне он не нравится, стуча конфеткой о зубы и гоняя ее языком во рту, выговаривала Пайк.
Он сам себе не нравится, поверь мне, Фрэнк последовал ее примеру и выудил в куче фантиков, заполнивших карман, вишневый леденец. Потряси его подружку, посоветовал матерый следак. Может она проболтается, девица она недалекая, внимание любит, разгрызал леденец Закари и глох от хруста в ушах, совершенно не заботясь о конфиденциальности разговора.
Фрэнк, я новостной репортер, я не могу опускаться до сплетен, у меня репутация! Пайк стала очень серьезной и покачала головой.
Фрэнк вздохнул. Знал он одного человека, дорожившего своей репутацией больше, чем собственной жизнью, и кончилось все плохо. У Пайк вся жизнь впереди, а научиться лавировать между айсбергами, проживет ее долго и может быть счастливо.
Так не ходи сама, посоветовал он. Пошли подружек из желтой прессы, им-то все можно, заулыбался заросший недельной щетиной сержант и расхохотался раскатистым басом.
Ох, Фрэнк, будь ты на двадцать лет моложе, Пайк мечтательно закатила глаза и покачала головой, возводя взор к пожелтевшему потолку коридора.
Моей старшенькой почти как тебе, заулыбался Закари от комплимента юной особы, а я еще ого-го! продемонстрировал он бицепс, правда, через плащ, и помахал Пайк на прощание, следуя за Ларссоном к кабинету комиссара.
На учтивый стук в кабинет, брошено такое же учтивое: «Войдите», и Адам распахивает перед собой дверь кабинета комиссара Моргана, уверенно перешагивая порог. Входя внутрь кабинета, заполняет его собой сразу и весь, повелительно смотрит на Вальц с Морганом, уже ожидавших его прихода с едва заметным нетерпением и перешептываниями.
Мистер Ларссон, приветствует его Морган, будто бы и не ожидал его появления, а сам напряжен, что прослеживается в проступивших на лбу морщинах и складках вокруг сжатых губ. Чем обязан вашему визиту, склоняет он голову в вежливом кивке для уважаемого члена общества.
Хотел узнать, действует ли еще ордер на мой арест и пришел по нему сам во избежание дальнейшего недопонимания между мной и полицией города, прекрасно зная, что ордер отозван в тот же день, что и выписан, Ларссон не упускает возможности бросить факт его наличия в лицо самому комиссару полиции.
В виду открывшихся обстоятельств все подозрения с вас и вашего брата сняты, мистер Ларссон, деликатно информирует его Морган, а Вальц лишь сверкает зелеными глазами, рассматривая его будто пытаясь увидеть на нем узоры.
В таком случае начну с печального, Адам не стал дожидаться приглашения и опустился в кресло для визитеров напротив стола комиссара. Смерть Пирса Салли большая утрата начинает распевать будущий политик, хоть и не сознается в подобных своих намерениях ни перед прессой, ни за ее спинами.
Мистер Ларссон, и Морган грубо прерывает его. Здесь они без свидетелей и лишних ушей и уже давно не в тех отношениях, чтобы соблюдать светские условности.
Обращение Моргана словно срывает невидимый вентиль, и груз учтивости и фальши слетает с Ларссона шелухой, а его холодная надменность стекает растаявшей ледяной маской, за которой таиться лишь злоба и обида.
Мой брат чудом выжил, констатирует он без притворства и красивых слов. При встрече с прокурором я попрошу, чтобы он затребовал для стрелка высшей меры, цедил Адам слова сквозь плотно сжатые губы, но тон его разговора ничуть не пронял комиссара, давно вертевшегося в административных кругах.
Прокуратура вправе выдвигать свои обвинения, комиссар лишь пожал плечами, показывая, насколько ему безразлична судьба стрелка Романо. Тот пойман, работа полиции сделана, остальное лежит на плечах Фемиды и уже вне юрисдикции Моргана.
Я готов сотрудничать со следствием, Ларссон всецело пытается доказать свое участие, зная заранее, что его участие здесь никому не упало, и в расследовании оно, как пятое колесо.
Мы благодарны вам за столь широкий жест, вроде бы и соглашается Морган, но то и близко не идет ему на откуп.
Что сказал стрелок Романо? Где я перешел ему дорогу? Адам же настаивает на взаимодействии и требует от комиссара объяснений.
Я не могу разглашать данные следствия, мистер Ларссон, Морган только уходит от вопроса и поправляет очки, чтобы внимательнее смотреть на Адама. Нам известно лишь, что более такого не повторится, вы и ваша семья в безопасности от посягательств Дона Романо, намекая, что вопрос закрыт, Морган старается не выдавать лишний сведений.
В безопасности? озлобился Адам. Вы ничью безопасность обеспечить не можете! намек слишком явный и заметный, чтобы его пропустить, и Морган читает его без труда.
Вы о ком? цепляется комиссар за брошенные в пылу слова. Уж, не о свидетеле ли, чьи показания были основанием для вашего ареста, вы сейчас говорите? сощурился он.
Ларссон дал повод перевернуть ситуацию и перевести его из разряда свидетелей в подозреваемые. Конечно, сомнений в его невиновности у полиции не было, но возможности потрепать нервы Сиру Безупречному, как он потрепал их комиссару, Морган не упустит. Пожурит немного в отместку, того и гляди, выдрессирует холеного сноба, что слово полиции все же еще чего-нибудь да значит, и перед законом все равны.