К тому времени, когда приезжает такси, я уже вполне сносно могу стоять на ногах, хотя колено болит жутко, пульсирует при каждом шаге. Видимо, приложился я им знатно.
Увидев меня, таксист хмурится и явно не особенно хочет пускать в салон. Ну да, ну да - я же там все перепачкаю, а ему потом оттирать. Но женщина так напускается на водителя, едва не кроя его матом, что тот быстро сдается и даже помогает мне сесть на заднее сидение.
Называю адрес и сразу расплачиваюсь. Напоследок благодарю сердобольную женщину и еще раз уверяю ее, что все со мной будет хорошо.
Ехать нам недолго, я живу всего в двадцати минутах неспешной ходьбы. Пока едем, пытаюсь придумать, что бы такое сказать дома, чтобы там так же не начали названивать в полицию. С синяками и ссадинами я и раньше приходил - и сразу попадал под перекрестный спор родителей. Мама говорила, что так нельзя, что завтра же она пойдет к директору школы и обо всем ему расскажет. Отец же отрицательно мотал головой и говорил, что мальчишки должны сами решать свои конфликты - и влезать в них нельзя.
Пока что в этих спорах всегда побеждал отец. И я очень благодарен ему за это. Но сегодня сегодня даже у него нет слов, чтобы передать весь свой ужас от того, в каком состоянии пришел его сын.
Дверь мне открывает мама - и по ее лицу вижу, что она жутко взволнована и зла. Еще бы, я давно должен быть дома, а на звонки не отвечаю. Но злость исчезает в мгновение - мама обхватывает свое лицо руками и стремительно бледнеет. И мне даже кажется, что сейчас ей станет плохо, снова засбоит сердце.
Сережа! - кричит она себе за спину и втаскивает меня в прихожую.
Отец, в растянутых трениках и в майке, появляется с кухни. Вообще он у меня не матерится, но сейчас вполголоса выдается длинную тираду, предназначенную явно не для маминых утонченных ушей. Она у меня музейный работник и очень не любит, когда в ее присутствии ругаются.
Видишь, до чего довели эти твои «пусть разбираются сами»?сквозь слезы бормочет она, обращаясь явно к отцу. - Чего стоишь, неси аптечку? Ну нет, в этот раз я точно пойду к директору. Или нет, сразу в полицию. Ты их видел, Стасик? Запомнил лица?
Нет, - помогаю маме стащить с меня рваную куртку. - Мне кажется, это были футбольные фанаты. Ребята не из нашего района. Кажется, я болею не за ту команду. - Пытаюсь выдавить улыбку, но губы трескаются и снова начинают кровоточить.
В больницу, надо ехать в больницу. Вдруг у тебя какие-то внутренние повреждения или что-то сломано.
Да все нормально, я же на своих ногах дошел, - вру ей прямо в лицо. - Оно только выглядит страшно, а на деле почти не больно.
Стас, мама права, лучше съездить в больницу, - отец берет с тумбочки ключи от старенькой «девятки».
Вот и езжайте сами, а я устал, - вырываюсь из цепких рук мамы, которая пытается получше рассмотреть мое распухшее лицо. Наверняка довольно сильно распухшее - я потрогал его руками и очертания показались мне совершенно не знакомыми. - Давайте так, я сейчас обработаю синяки, приму ванну и лягу спать. А если завтра что-то будет болеть, то поедем к врачу.
«Завтра будет болеть все», - беззвучно говорю сам себе, но родителям об этом знать не обязательно. Сегодня четверг, мне только пятницу перетерпеть, а в субботу они все равно уедут на дачу, не смогут не уехать, иначе там весь урожай без полива пропадет.
Мы еще спорим какое-то время, но все же я одерживаю верх. Родители помогают мне обработать часть ран, а потом я запираюсь в ванной. В горячей воде поначалу очень неуютно, я вообще с большим трудом заставляю себя влезть в ванну, стискиваю зубы и едва не стону от боли. Но текут минутыи боль начинает отступать, мышцы расслабляются. В конце концов, я едва не засыпаю.
Проклятый день все же подходит к своему завершению. Еще один паршивый день из тусклой жизни толстого пацана, который не может постоять за себя. Но только сегодня я сделал то, чего не делал никогда прежде: я не просил не бить меня, не унижался. Оказывается, это так просто, хоть и очень болезненно.
Однако вопрос остается открытымкакое решение было правильным? То, что принял яи в итоге получил ногами и по голове, и по корпусу. Или другоето, в котором я ползу к ожидающим и хихикающим под фонарем девчонкам? Даунизительно. Дастыдно. Но внутренности не отбиты и лицо не похоже на место побоища диких пчел.
Что важнее? Здоровье или гордость? Тем более моя гордостьдавно загнанная под лавку.
Я ненавижу свое детство, ненавижу школу и учителей, которые закрывают глаза на творящееся у них перед носом. Каждый год в любом классе и в любой школе есть как минимум один отщепенец, которого принято чмырить. Кому-то достается больше, кому-то меньше. Хорошо, когда нападкам подвергается не один человек - тогда внимание атакующих распыляется. Дети жестоки и всегда найдут, к чему прицепиться. В моем же случае им даже повод не нужен. Жирдяй, который не умеет дать сдачи, автоматически становится объектом травли.
И взрослые отлично все это понимают, но предпочитают оставить на самотек. Мол, сами разберутся, закалятся, перебесятся. Дети, что с них взять? Но достаточно вылезти в интернет и в любом поисковике набрать несколько правильных слов, чтобы в полной мере насладиться видосами с «невинными» школьными разборками.
Я ненавижу их всех, смотрящих на нас, детей и подростков, с высоты своего возраста и опыта. Двуличных, улыбающихся, уверяющих, что все будет хорошо. Только не все справляются. Знаю случаи, когда вот такие, вконец затравленные, теряли последнюю надежду на нормальную жизнь и решались на страшные шаги. Нет, у меня ни разу не возникло мысли покончить с собой. А вот отомстить это - да. Хотя бы в мечтах. Потому что проделать хоть что-то из обдумываемого в реальности не смогу ни за что. Плохо, противно, стыдно, но хотя бы здесь я себе не вру.
Впрочем, плевать, скоро выпускной, а потом я пошлю и школу, и учителей так далеко, что больше никогда о них не вспомню.
Чуть-чуть. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.
Глава третья
Я сижу в Макдаке и с сомнением смотрю на большую порцию картошки-фри. Двойной гамбургер и половину молочного коктейля я уже приговорил, но до сих пор голоден. Знаю, что это абсолютно пустая и мусорная еда, только ничего не могу с собой поделать. Это же вкусно! А что еще, если не вкусная еда, способно скрасить серые будни и хотя бы немного приподнять подавленное настроение?
А настроение у меняхуже некуда. Со времени драки прошла неделяи я, в целом, уже неплохо себя чувствую. Синяки на роже остались, конечно, но хотя бы сошли отеки. А вот колено все еще болит. И это очень отвлекает и мешает. Я даже на унитаз не могу нормально сесть и подняться, не говоря уж о том, чтобы подняться на наш шестой этаж, когда в доме снова не работают лифты. Да они почти все время не работают.
Родители были вынуждены уехать, но не на дачу, а на похороны. У нас умерла какая-то дальняя родственница. Вернее, дальняя для меня, но не для них. Я, весь расписной в коричнево-синих разводах, ехать наотрез отказался, да они и не настаивали. Только мама очень просила, чтобы никуда не выходил из дома без крайней на то необходимости. В школу она все же позвонила, но лишь для того, чтобы сказать, что я приболел. Наготовила целый холодильник еды и попросила соседку, Инну Павловну, заглядывать ко мне по вечерамвроде как приглядывать на всякий случай.
В итоге я уже четыре дня живу один. И с одной стороныникто не присаживается на уши и не расспрашивает, все ли у меня хорошо, ничего ли не болит, не пытается докопаться до того, как вообще у меня дела. А с другой стороны все то же самое, но со знаком «минус». В том смысле, что, когда тебе не с кем и поговорить, и поделиться какой-нибудь повседневной ерундойстановится немного тоскливо. Пара слов вечером с пожилой соседкойтакое себе развлечение.
Вот такна меня не угодишь. И расспросы не нравятся, и их отсутствие не по душе.
Понятное дело, никто не отменял интернет с его социальными сетями, да вот только мобилу я пролюбил, а на новую денег нет. Отец сказал, что в конце месяца наскребем и обязательно купим, а пока придется довольствоваться домашним телефоном.
Вот я и выполз в люди. Просто чтобы не совсем одичать. В низко надвинутой на глаза кепке и в солнечных очках, чтобы не очень народ пугать.