Они всех убили, понимаешь?голос Анри был хриплым.Мою мать, моего ближайшего друга и наставника, женщину, которую я любил. Чудом им пока не удалось убить меня. Но они всё отобрали! Тех, кем я дорожил, мою страну, мою веру. Это не люди, Марго!
Анри ещё больше сполз на пол. Он уже полулежал.
Марго медленно подобралась к нему. Она встала на колени, чтобы одну ногу перебросить через него и оказаться на нём. Её белые руки с паучиными запястьями, ставшими за это время ещё тоньше, потому что она ничего не ела, заскользили по его обнажённой коже, колени сжали его бёдра.
Так надо. Им это обоим нужно. Слишком много боли и страха, слишком глубоко отчаяние.
Анри уже ничто не удивляло. Он сжал хрупкое тело ладонями, потянул вниз платье, обнажая худые плечи, потом посмотрел на её бледное лицо с потускневшими глазами. Зачем она это делает?
Марго, что ты...
Только не целуй в губы.
Здесь не должно быть ничего трепетного и святого. Этого просто не осталось. Лишь бездушность. Шлюхи тоже, когда их берут, не позволяют поцелуев в губы. Марго не шлюха, она просто потерянная и погибающая. Как и Анри теперь. Они не любят друг друга. Они чувствовали это к другим людям, но и их уже не осталось для этих двоих. Любовь убили.
И им уже нечего терять.
В конце концов, завтра кого угодно из них уже может не быть.
========== Глава 56. Неволя принцев и королей ==========
Буквально спустя неделю после праздника Марго и трагической гибели Шарлотты, королева-мать вечером устроила у себя приём. Организовывала она их достаточно часто, и все с радостью на них приходили, поскольку именно здесь можно было обсудить все последние новости и посплетничать. В отличие от развлечений, устраиваемых Маргаритой, здесь всё проходило достаточно чинно, спокойно и имело весьма интеллектуальный характер. Придворные играли в карты, беседовали или же слушали какого-нибудь пришедшего к ним поэта.
В этот день на повестке дня оказались вновь усложнившиеся отношения с гугенотами, которые были таковыми ещё с зимы.
Ситуация во Франции никогда не была спокойной. После Варфоломеевской ночи всё были уверены, что теперь гугеноты обезврежены и ещё долго не смогут ничего предпринимать против католиков, но это было большим заблуждением. Поспешно они начали вновь собираться, укрепляться готовиться к противостоянию.
Король Наваррский вместе с принцем Конде находились в Лувре, но, как позже выяснилось, их командование не очень-то и требовалось протестантским войскам. Нашлись другие командиры.
Ещё зимой этого года начались волнения. Гугеноты в открытую заявили, что они поставили себе новую цельсмену династии. Это было просто возмутительно. Король и двор, разумеется, были поражены.
Столица гугенотов Ла-Рошель отказалась впускать в город губернатора Бирона, направленного Карлом. Это уже был вызов.
11 февраля король отправил туда войска, которыми командовал герцог Анжуйский. Но успеха эта кампания не имела, безуспешные попытки штурма крепостных стен ни к чему не привели. Осада закончилась буквально через пару месяцев. В апреле все её участники уже вернулись ко двору, поэтому все они и были на празднике Марго, о котором говорилось раньше.
Однако всем было ясно, что это лишь краткая передышка. Должно быть, религиозные распри в ближайшее время не оставят в покое Францию.
Когда у Анри кто-то из придворных спросил, что он об этом думает, король Наваррский лишь пожал плечами, сказав:"Я теперь католик, так что не имею к этому никакого отношения и, право же, мне ничего об этом не известно".
Он сказал это с таким безразличием, что Марго, стоящая рядом, едва подавила гордый возглас. Кажется, её муж полностью овладел умением врать и скрывать свои истинные чувства.
Что на самом деле он об этом всём думалнеизвестно было даже ей.
Отлично справляешься,шепнула она ему, когда пытавшийся подловить его придворный отошёл.
Стараюсь,вздохнул Анри.
Ему всё ещё было тяжело из-за смерти Шарлотты, но Марго старалась его поддерживать.
Они не говорили о той ночи в его покоях, оставив это там, в комнате полной их боли и отчаяния, на холодном полу, возле кровати залитой кровью. Выйдя оттуда, они снова были лишь друзьями. И сейчас эта дружбато, что помогало им справляться с обступающими их опасностями и трудностями.
В это время в другом конце салона герцог Анжуйский беседовал с королём. При этом разговоре принц постоянно хмурился, а Карл кидал на него высокомерные взгляды. Речь шла о Польше. Тема, которая уже полгода преследовала Генрике и стала его навязчивым кошмаром.
Идея Карла посадить его на польский престол не слишком прельщала. Конечно, королевский титул ему бы не помешал, но уезжать в какую-то Польшу!
Мне кажется, ты пытаешься от меня избавиться,тихо заметил Анжу.
Не всё крутится вокруг тебя. Я делаю это из политических соображений,так же тихо отвечал король, чтобы никто не слышал их разговора.
Почему бы тебе не отправить Франсуа?
Он ещё ребёнок! Какой из него король?фыркнул Карл.
Это была правда. Алансон явно не производил впечатление человека, который способен править.
Генрике продолжал хмурится, кидая на брата недовольные взгляды.
И тут, Карл неожиданно закашлялся, поспешно выхватывая из рукава платок. Все уже заметили, что король много кашляет в последнее время. Поначалу герцог Анжуйский не предал этому значения. Но, когда у короля прошёл этот приступ и он отнял платок ото рта, взгляд принца случайно упал на ткань. И он был поражён, когда увидел на ней несколько капелек крови.
Это же...
Молчи,резко оборвал его Карл.И никому не слова. Даже не думай, что это серьёзно. И не надейся, я не собираюсь умирать, а ты не станешь королём Франции, так что тебе следует отправляться в Польшу!
Выпалив всё это со смесью агрессии и отчаяния в голосе, он поспешил развернуться и направиться к игорному столу, оставляя брата недоумённо смотреть ему вслед.
Этот кабак неподалёку от Лувра был местом, которое когда-то давно Генрих несколько раз посещал во время своих пребываний при дворе. Здесь вряд ли можно было встретить знакомых, поскольку место было достаточно тёмным и не очень-то изысканным. Грузный трактирщик держал это заведение, наживаясь, в основном, на весьма сомнительной клиентуре, которая щедро платила за то, что здесь они могли укрыться от кого нужно.
Гиз, разумеется, присутствовал тут инкогнито. Он специально надел самую простую одежду, направляясь сюда, и надвинул на глаза шляпу.
Причиной его похода в столь неблагополучное место была элементарная необходимость посидеть в одиночестве. Ему вдруг захотелось на краткое время побыть не пэром Франции, а просто человеком без имени и титула, у него возникла жажда остановиться, подумать, разобраться в себе. Мысли сбивались, образовывали полнейшую неразбериху. Генрих запутался.
Сейчас, сидя за самым дальним столом в полном одиночестве, точнее, в компании бутылки Бордо, он позволил себе даже усомниться в правильности своих поступков, которые он совершал за последние полгода.
В ночь святого Варфоломея началось нечто странное. Убив Колиньи, он будто что-то убил в себе. Если раньше он нередко задумывался о справедливости, правильности каких-либо поступковсейчас герцог был способен размышлять лишь о выгоде и личных устремлениях.
После избиения протестантов его власть окрепла. Об этом он говорил с дядей, который после бойни незамедлительно явился в Париж. Генрих видел бессилие Валуа, осознавал собственное превосходство и в его голове и созданиях его ближайших сподвижников, в первую очередь, в лице его собственной семьи, начали возникать идеи о полной власти, о престоле Франции.
А почему бы и нет? Амбиции этого рода были безграничны, амбиции были у них в крови. Но нынешнее их положение обусловливалось и тем, что эти амбиции постепенно начинали воплощаться в жизнь.
Но сколько уже жизней пришлось загубить! А ведь это только начало пути.
Но самым странным было то, что, при этом, Генрих ничего не чувствовал. "Я стал чёрствым",пришёл к выводу он.
И впрямь, никакого раскаяния, сожаления. Возникало желание хоть что-нибудь почувствовать, но не получалось.
Быть может, в своих последних словах умирающий Колиньи проклял его душу.