Виктория ХолтНевеста замка Пендоррик
Глава 1
С тех пор, как я приехала в Пендоррик, я часто задумываюсь над тем, как стремительно и бесповоротно может измениться вдруг привычное течение жизни. Порой жизнь сравнивают с калейдоскопом, и для меня это оказалось верным: мирная картина, полная света и покоя, однажды стал а стремительно менятьсяфрагмент за фрагментом,пока вместо нее мне не предстала совершенно другаянезнакомая и полная угрозы. Я вышла замуж за человека, который, как я думала, воплощал в себе все, чего я искала в мужчине. Он окружил меня заботой, преданной и страстной любовью. Прошло немного времени, и я поняла, что не знаю своего мужасовсем.
Первый раз я увидела Рока Пендоррика в папиной мастерской: вернувшись однажды после утреннего морского купания, я застала папу в обществе незнакомого мужчины. В руках гость держал терракотовую статуэтку, для которой я сама позировала папе еще ребенком. Это было одиннадцать лет назад, когда мне исполнилось семь. Я знала очень хорошо, что статуэтка не продается, папа это не раз говорил.
Жалюзи еще не были опущены, и в ярком солнечном свете контраст между двумя мужчинами особенно бросался в глаза: папасветловолосый и белокожий, гостьтемный и смуглый. На острове , где мы жили, папу прозвали Анжело, что по-итальянски значит ангел, за белокурые волосы и, особенно за доброе простодушное выражение лица - него вообще был очень мягкий и легкий характер. Может быть, именно рядом с ним незнакомец и показался мне таким мрачным, почти зловещим.
А вот и моя дочка Фэйвел,сказал папа, как если бы они говорили именно обо мне.
Оба поднялись мне навстречу. Незнакомец оказался гораздо выше папы, который был среднего роста. Он пожал мне руку, и глаза его, длинные и темные, смотрели на меня пристально и изучающе, как будто он что-то решал или на что-то решался. Он был худой, и от этого казался еще выше, волосы темные, почти черные, заостренные, как у сатира, уши. Я никогда не видела такого, полного контрастов лица: чувственные мягкие губы, твердая и четкая линия подбородка, крупный прямой нос, придающий лицу вызывающее и надменное выражение, быстрый взгляд насмешлив и дерзок. Сейчас на лице его было такое выражение, как будто он нашел во мне нечто, его позабавившее; казалось, он смеется в душе какой-то своей шутке, и я подумала, что шутка эта, возможно, не совсем добрая. Позже я пришла к выводу, что в его противоречивости и непонятности для меня было особое очарование, и именно поэтому он так быстро завоевал меня. Мне понадобилось довольно длительное время, чтобы узнать его по-настоящему.
Помню, тогда я очень пожалела, что не переоделась на пляже.
Мистер Пендоррик осматривал мастерскую,сообщил папа.Он купил акварельвид на Неаполитанский залив.
Акварель очень красивая,сказала я,я рада, что вы купили её.
Вот тоже очень красивая вещь.
Он протянул мне терракотовую фигурку.
Я думаю, она не продастся.
О, я уверен, что нет. Она слишком драгоценна.
Он, казалось, сравнивал меня с терракотовой фигуркой, и я догадалась, что папа сказал ему, как говорил он всем, кто восхищался статуэткой: «А это моя дочка, когда ей было семь лет».
А все-таки я пытаюсь убедить художника продать её мне,продолжал Рок Пендоррик.У него ведь останется оригинал.
Папа рассмеялся тем особым, нарочито веселым смехом, каким он всегда смеялся при покупателях, готовых приобрести дорогую вещь. На самом деле он работал над своими вещами с большей радостью, чем расставался с ними, и часто готов был подарить свои работы тем, кто, как он думал, был способен оценить их. Пока жива была мама, она занималась с покупателями и договаривалась с ними.
После ее смерти наши денежные дела совсем расстроились, но теперь, вернувшись из школы, я взяла все в свои руки и тешила себя надеждой, что теперь-то все опять образуется.
Фэйвел,позвал папа,ты не принесешь нам выпить?
Конечно,ответила я.Вот только переоденусь.
Оставив их разговаривать, я прошла к себе в спальню, дверь которой, так же как и папиной, выходила непосредственно в мастерскую. Я быстро натянула голубое льняное платье и отправилась в нашу маленькую кухню за напитками, а когда я вернулась в мастерскую, папа показывал гостю бронзовую статуэтку Венерыодну из самых дорогих в мастерской. Я подумала, что если мы продадим ее, я смогу заплатить по некоторым счетам, и что надо бы самой получить деньги, чтобы папа не проиграл их в карты или рулетку.
Я вдруг заметила, что Рок Пендоррик смотрит на меня поверх бронзовой статуэтки, и по искоркам у него в глазах поняла, что, должно быть, по моему лицу нетрудно было догадаться, о чем я думаю. Он отставил статуэтку и повернулся ко мне, как если бы я интересовала его больше всего здесь. Я подосадовала на себя зато, что вошла не вовремя и помешала, и опять увидела в его глазах смех. «Он ведь именно этого и хотел,подумала я,смутить меня».
Он заговорил об острове, о том, что лишь вчера приехал и нигде еще не побывал, даже виллы Тиберия и Сан-Мишель не видел, но однако успел услыхать о мастерской Ангелао том, какие замечательные произведения искусства можно там приобрести, так что первая его экскурсиясюда.
Папа даже раскраснелся от удовольствия. Я же совсем не была уверена, что все это правда.
А когда оказалось, что Ангелэто мистер Фредерик Фэрингтон и что он самый настоящий англичанин, я готов был плясать от радости. По-итальянски я говорю из рук вон плохо, а когда местные жители хвастают, что «здесь говорят на английском», чаще всего это оказывается именно хвастовством. Кстати, мисс Фэрингтон, вы не посоветуете мне, что именно посмотреть, пока я на острове?
Я рассказала о виллах, гротах и других достопримечательностях, куда обычно водят туристов.
Но лично мне,добавила я,всегда казалось, и особенно после поездок в Англию, что сама здешняя природа и морелучшее, что есть на острове.
Я подумал, что хорошо бы найти компаньона для прогулок,сказал он.
Вы путешествуете один?
Совершенно один.
Здесь сейчас полно туристов, так что компанию деть не трудно.
Но ведь нужен кто-то, кто знал бы остров.
Насчет этого можете не беспокоиться. Любой гид знает остров, как свои пять пальцев.
Я подумал не о гиде.
А все остальные здесь ужасно заняты.
И, тем не менее, я все-таки найду того, кто мне нужен,заверил он, и у меня почему-то появилась уверенность, что так оно и будет.
Он снова подошел к бронзовой Венере и покрутил ее в пальцах.
Я вижу, она вас заинтересовала,не удержалась я.
Обернувшись, он с таким волнением, с каким только что рассматривал бронзовую фигурку, воззрился на меня.
Вы правы. Чрезвычайно заинтересовала. И все же я должен подумать. Можно мне еще прийти?
Ну, конечно же!в один голос сказали мы с папой.
Он пришел еще раз, потом еще и еще. По своей наивности я думала сначала, что он не может решить, купить ли ему Венеру, потом мне пришло в голову, что, может быть, ему просто нравится бывать у нас из-за местного колорита и богемной атмосферы, которые наверняка очень отличаются от всего, окружающего его дома. Да и странно было бы ожидать, чтобы люди, навестив нас, всякий раз уходили бы с покупкой. К папе часто наведывались просто таквыпить и поболтать.
Зайдут, походят по мастерской, глядишьи купят, что им очень понравилось.
Одно лишь тревожило меня: я поймала себя на том, что жду его прихода. Бывали минуты, когда мне казалось, что он бывает у нас только ради меня, но потом я говорила себе, что это лишь игра моего воображения, и мысль эта угнетала меня.
Как-то, дня три спустя после его первого визита, я пришла купаться на небольшой пляж на Марина Пикколо и застал а там Рока. Мы вместе искупались, и потом, лежа рядом с ним на песке, я спросила, понравилось ли ему на Капри.
Больше, чем я ожидал.
Вы, наверное, везде уже побывали.
Увы, нет! Очень бы хотелось, но я по-прежнему считаю, что одному скучно.
Странный вы человек. Все, напротив, жалуются, что здесь негде укрыться от толп туристов, а вам скучно.
Наверное, все дело в том, что общество людей случайных меня мало привлекает,сказал он, и его глаза, темные и слегка раскосые, остановились на моем лице с тем особенным, нежным и властным выражением, по которому я вдруг поняла, что он очень нравится женщинам и прекрасно знает об этом.
Эта мысль привела меня в смятение, потому что помимо своей воли я уже попала под его очарование. «А что если я выдала себя?»подумала я и испугалась еще больше.
Сегодня утром кое-кто тоже заинтересовался бронзовой Венерой,сказала я. Глаза его смеялись.
Ну что ж, если я упущу ее, то сам буду виноват,сказал он, не скрывая, что именно имеет в виду, и это меня разозлило.
«Как же он все это понимает? Что мы можем позволить себе принимать стольких людей, знакомых и незнакомых, просто так, не надеясь, что они купят что-нибудь? На что, он полагает, мы живем?»
Конечно, если она вам не особенно нравится, не стоит ее покупать. Нам это было бы неприятно.
Никогда не приобретаю вещей, которые мне не особенно нравятся. Хотя признаюсь, та другая, молодая Венера, нравится мне еще больше.
Ааа... Эта!
Он накрыл ладонью мою руку.
Она восхитительна. Я был бы счастлив заполучить ее.
Мне пора,заторопилась я.
Приподнявшись на локте, он улыбнулся мне, и вновь у меня появилось ощущение, что он прочитал мои мысли и знает наверное, что его присутствие влечет и волнует меня и что для меня он не просто возможный выгодный покупатель.
Ваш отец говорил, именно вымозговой центр семейного дела. Верю, что так оно и есть.
Художники такие беспомощные в делах. Кто-то должен заботиться о них,сказала я.А теперь, когда мамы больше нет...
Я почувствовала, что голос у меня дрогнул, как нередко еще случалось со мной, хотя со смерти мамы прошло уже три года. И как всегда я рассердилась на себя за то, что не умею скрывать свои чувства.
У нее был туберкулез,поспешила я добавить.Они с папой и приехали сюда в надежде, что климат поможет... У нее все так хорошо получалось!
Итак, вы пошли по ее стопам.
Его взгляд был полон сочувствия, и я вдруг обрадовалась, даже сверх разумной меры, тому, что он понимает меня, и подумала тогда же, что напрасно видела в его словах насмешку и подозревала в нем нечто недоброе. Возможно, я неверно выразилась, и слово «недоброе» здесь не подходит, но дело в том, что с тех пор, как мы познакомились, я постоянно чувствовала, что он что-то скрывает от меня. Меня это смущало, но ни в коей мере не мешало все сильнее тянуться к нему и даже подстегивало мой интерес. Но в тот момент, как я сказала, он был искренне тронут, и я видела только это.
Я надеюсь... мне бы очень хотелось походить на нее,ответила я.
Уверен, что ваша матушка была очень умной и практичной женщиной.
Вы правы.
Я все еще не вполне владела голосом. Картины минувших дней проходили перед моими глазами. Я видела мамумаленькую, изящную, с ярким румянцем, который так шел ей, но, к несчастью, был признаком смертельной болезни. В ней до последних дней было столько энергии, что, казалось, она сжигала ее изнутри. Рядом с ней мир для меня был ярче и интереснее. Она учила меня всему, что умела сама, и воспитывала, не стесняя моей свободы. У меня было самое счастливое детство, какое только можно пожелать. Иногда целые дни я пропадала на берегувалялась на горячем песке, плавала в море или, перевернувшись на спину, качалась на волнах, иногда болтала с туристами или лодочниками, которые перевозили туристов, брали меня с собой к гротам и в путешествие вокруг острова; порой я поднималась к вилле Тиберия и долго сидела там, глядя через залив на прекрасный Неаполь, и сам воздух вокруг меня был напоен красотой, легендой и историей. Возвратившись в мастерскую, я слушала разговоры взрослых. Я вместе с папой гордилась его произведениями и вместе с мамой радовалась удачной сделке...
Как нужны они были друг другу! Временами они напоминали мне двух прекрасных бабочек, порхающих в солнечных лучах, счастливых уже тем, что живут. Казалось, чувства их были еще сильнее и острее, оттого что они знали: солнце их счастья очень скоро и навсегда закатится.
Я встретила в штыки сообщение о том, что мне предстоит учиться в Англии. Но мама настаивала, говоря, что это совершенно необходимо, что сама она не в состоянии учить меня дальше, и несмотря на то, что я знала несколько языков (дома мы говорили по-английски, с соседямипо-итальянски, а от французских и немецких туристов, часто посещавших мастерскую, я выучилась довольно бегло говорить на этих языках), настоящего образования я не получила. Меня отправили в старую мамину школумаленькую частную школу в самом центре Суссекса , где управляла все та же старая директриса и, я подозреваю, мало что изменилось со времен моей матушки. Я вскоре примирилась со своей судьбойчастично потому, что нашла себе подругу, Эстер Мак Бейн, частично оттого, что Рождество, Пасху и летние каникулы я проводила дома. Я была нормальной, здоровой и веселой девочкой, и мне было хорошо и дома, и в школе.
Потом умерла мама. С ее смертью изменился и мой мир. Я вдруг узнала, что учусь на деньги, вырученные от продажи маминых драгоценностей. Она хотела, чтобы я закончила еще и университет, но школа оказалась дороже, а за драгоценности дали меньше, чем она рассчитывала (если мои родители и были в чем-то схожи, так это в том, что оба были неисправимые оптимисты). После маминой смерти я проучилась еще два года. В это время большим утешением для меня была дружба с Эстер. Сама сирота, воспитанная в доме тетушки, она как никто понимала мое горе. Летние каникулы она провела у нас и очень помогла нам, занимаясь с посетителями в мастерской. Мы с папой пригласили ее приезжать каждое лето. Мы вместе закончили школу, и Эстер приехала к нам погостить. Вместе мы мечтали о будущем, о том, что сделаем в жизни. Эстер думала серьезно заняться живописью. Я же полагала, что мой долгзаботиться о папе и постараться занять место моей матушки. Правда, я боялась, что не справлюсь.
Я улыбнулась, вспомнив, какое длинное письмо получила от Эстерслучай для нее из ряда вон выходящий, она терпеть не могла писать письма. В письме она рассказывала, как по пути домой встретила молодого человека, который жил в Родезии, выращивал там табак и приехал в Англию по делам на пару месяцеввсе это обстоятельно и в мельчайших подробностях. Я не удивилась, когда двумя месяцами позже пришло другое письмо, где Эстер сообщала, что выходит замуж и уезжает в Родезию. Я порадовать за нее, но знала, что дружба наша кончилась. Единственной связью между нами могли бы стать только письма, писать которые у Эстер не будет теперь ни времени ни желания. Правда, я получила от нее еще одно письмо. Она писала, что благополучно добралась до места, и у нее все прекрасно. Новая жизнь и новые заботы захватили теперь мою подругу; она уже не был а той длинноногой, вечно растрепанной девочкой, с которой мы бродили по школьному парку в Суссексе и которая мечтала о том, как она посвятит жизнь искусству.