Джек давно привык к удачным стечениям обстоятельств и совсем не удивился, что хозяин оказался дома. Он жестом попросил служанку проводить его к Фарадею, и та повела его через весь дом. Джек знал дорогу, но следовал за ней.
Особняк был возведен двадцать лет назад отцом Роберта, Дэвидом Фарадеем. Это был великолепный дом, построенный в раннем георгианском стиле, с полами из бежевого мрамора в холле и паркетом в остальных помещениях. Стены были увешаны произведениями искусства пусть и не шедеврами, но всё же довольно славными. Прихожую украшали бронзовые бюсты на постаментах. Дом не мог похвастать чрезмерной обстановкой, но в гостиной лежал большой красивый кораллово-синий ковер из Персии, другие прекрасные ковры устилали полы музыкальной комнаты и кабинета. Большая часть мебели была сделана на заказ. С потолков свисали позолоченные люстры. За эти годы Роберт явно сколотил целое состояние.
Джек подумал об Эвелин, которая жила в доме почти без мебели и в отчаянии хотела нанять его, чтобы отправиться во Францию и забрать какие-то семейные реликвии. Судя по всему, она хотела их продать. И как мог муж Эвелин оставить её и их дочь в столь бедственном положении?
Он явно не исполнил свой долг по отношению к семьевпрочем, это было не его, Грейстоуна, дело. Он вздохнул, когда служанка постучала в дверь кабинета Роберта.
Увидев Джека, Фарадей расплылся в лучезарной улыбке.
Какой приятный сюрприз! воскликнул он, бросаясь вперед. Роберт был одет повседневно, в домашнюю куртку, в пепельнице горела сигара, а рядом стоял бокал французского бренди.
Обернувшись, Джек поблагодарил служанку, а когда она удалилась, закрыл за собой дверь. Кабинет представлял собой огромную комнату с целой стеной, занятой книгами, несколькими зонами отдыха и большим письменным столом, стоящим у окна, из которого открывался вид на бухту. Повернувшись к Роберту, Джек пожал ему руку.
Я только что вернулся из Роскофа. И решил заехать сюда по пути домой, потому что совсем недавно видел склад, битком набитый всевозможным шелком, какой нам не доводилось видеть с тех пор, как началась война.
Глаза Роберта просияли, он повернулся и налил Джеку бокал превосходного французского брендитого самого, который если Грейстоун и перевозил контрабандой, то только для себя. Роберт предложил и сигару, которую Джек с благодарностью принял. В эти нелегкие времена немного самого лучшего табака доставлялось из Виргинии или Северной Каролины и Южной Каролины, но, когда Джек затянулся дымом, улыбаясь от удовольствия, он понял, что эта сигара была произведена где-то ещё.
Неужели кубинская? воскликнул он.
Совершенно верно. Ты же знаешь, я буду в этом участвовать, усмехнулся Роберт. Полагаю, мы продадим твой шелк прежде, чем ты успеешь высадиться на этот берег.
Уж я позабочусь об этом, выдыхая дым, ответил Джек. Он начал расслабляться, ведь после пересечения Ла-Манша не было ничего лучше хорошей сигары и бренди.
Присядь-ка, дружище, предложил Роберт, отодвигая для него большое кресло с мягкой обивкой.
Джек уселся и, вытянув ноги в сапогах, сделал глоток бренди. Напиток был хорошо выдержанным, французским и просто превосходным. Роберт опустился в кресло напротив.
Я хочу попросить тебя о маленьком одолжении.
Слегка заинтригованный, Джек улыбнулся, выпуская клубы дыма.
Говори, не стесняйся.
Роберт тоже выдохнул солидное табачное облако.
Ты пока ещё не встречал мою племянницу, Эвелин дОрсе. Она недавно овдовела и живет с маленьким ребенком в Бодмин-Мур.
Джек мгновенно напрягся.
На самом деле я знаком с ней.
Он подозревал, что последует за этим, Эвелин наверняка подтолкнула дядю к тому, чтобы он поговорил от её имени.
Роберт, кажется, удивился, но спокойно продолжил:
Похоже, что её муж, который был моим другом, оставил её в довольно плачевном материальном положении. Я не могу этого понять, но, естественно, ониэмигранты, так что оставили большую часть имущества, когда бежали из Франции. Тем не менее, ей нужно как-то растить ребенка.
В его тоне звучало явное неодобрение.
Джек не мог ничего с собой поделатьон тоже не одобрял эту ситуацию, и Роберт только что озвучил его собственные мысли.
Эвелин уверяет, что муж оставил ей кое-какие ценности в их загородном доме во Франции. Она твердо намерена вернуть их, и она спрашивала меня о тебе.
Джек холодно улыбнулся. Неужели его сердце забилось чаще?
Она расспрашивала обо мне множество корнуолльцев, Роберт. Она исходила всю округу вдоль и поперек, наводя обо мне справки и сообщая всем и каждому, что хочет поговорить со мной. Дюжина приятелей уже предупредили меня об этом.
Она считает, что ты мог бы привезти эти фамильные ценности, Джек, сказал Фарадей, выразительно подняв густую седую бровь.
Джек состроил гримасу:
Роберт, то, чего она хочет, настоящее безумие.
Она глубоко опечалена, и я не могу осуждать её за неспособность мыслить здраво. Она очень любила дОрсе.
Джек чуть не поперхнулся бренди. Неужели она любила этого старика? Да возможно ли это? И какого черта это вообще должно его волновать? Надо же, а Джек предполагал, что это был брак по расчету, устроенный родственниками.
Он ведь был таким старым, что годился ей в отцы.
Да, он был намного старше, и, возможно, именно это привлекло Эвелинеё собственный отец был проходимцем, безответственным негодяем. И он бросил её. Эвелин доверили нашим заботам, когда ей было пять лет. С чего бы ей не влюбиться в Анри? Он обладал всеми теми качествами, которые напрочь отсутствовали у моего братабыл основательным, надежным и добропорядочным, и он предложил ей замечательную жизнь. Не говоря уже о том, что он влюбился в неё с первого взгляда. Роберт улыбнулся. Я знаю. Я присутствовал при этом. Видел всё своими глазами.
Джека так и тянуло сказать, что легко влюбиться в такую красавицу, как Эвелин, тогда как она, несомненно, влюбилась в немалое состояние дОрсе. Но Джек четко слышал каждое слово Робертаон и подумать не мог, что отец когда-то бросил её на произвол судьбы. Джеку оставалось лишь удивляться: оказывается, у них с Эвелин было кое-что общее.
Что-то ты насупился, заметил Роберт.
Ну да, это потому, что я согласен с тобой: дОрсе следовало позаботиться о жене и дочери, оставив им средства к существованию.
Джек не думал о своем распутном отце долгие годыон даже не мог вспомнить, как выглядел Джон Грейстоун, но сейчас стал размышлять о нем.
Отец предпочел игорные дома Парижа и Антверпена своей собственной семье. После его ухода мать никогда уже не была прежней и спустя несколько лет начала терять связь с реальностью. Она и по сей день нередко бывала рассеянной и непоследовательной, к тому же совершенно не понимала, кто её окружает. Сейчас мать жила с Амелией и Гренвиллом.
Но он всё-таки позаботился об их материальном положении, хотя и не самым обычным способом. В оставленном им сундукенебольшое состояние, сообщил Роберт.
Джек снова затянулся сигарой и погрузился в молчание.
Мне не показалось, что она знает об истинной ценности этого сундука, наконец сказал он.
Сундук, набитый золотом, это в любом случае настоящее состояние, не важно, небольшое или внушительное. Ты не согласишься привезти ей этот сундук?
Услышав о том, что сундук набит золотом, а не какими-то там семейными реликвиями, Джек чуть не закашлялся, поперхнувшись табачным дымом. Пока он пытался успокоиться, раздался легкий стук в дверь, и в проеме показалась голова Энид.
Здравствуйте, мистер Грейстоун. Я услышала, что вы здесь. Я не хочу прерывать ваш разговор. Мне просто хотелось поприветствовать вас и узнать, ужинали ли вы.
Джек уже успел подняться и склониться к её руке.
Леди Фарадей, простите мои дурные манеры! Но благодарю, что поинтересовались, я уже поужинал.
Энид неодобрительно вскинула бровь, метнув взгляд на Роберта и, судя по всему, выражая недовольство дымом в комнате.
Тебе стоит открыть окно, сказала леди Фарадей мужу.
Роберт пропустил её совет мимо ушей.
Вообще-то мы обсуждали Эвелин дОрсе, объяснил он. Ты уже навестила её?
Энид удивленно и с некоторой прохладцей взглянула на супруга: