Просишь Даньку приехать. Как будто тебе поможет пара затрещин, Крокодил. Ты ж сам понимаешь, ты полностью сдвинулся. И, кстати, ну хорошо, познакомишься ты с этим мужиком. А дальше. Что дальше, Гена? Пригласишь его к себе, включишь то порно? А ты уверен, что тебе это надо? Сколько поставишь на то, что это будет интересно ему?
Всё, крыша едет совсем. Уже не только Даньке, уже себе письма пишу в два ночи мелким корявым почерком.
?
?
?
Каждый следующий вопросительный знак больше предыдущего и ярче обрисован.
И ещё, милый Геннадий, ты правда сможешь сделать что-то, как те парни? Не, что-то попроще, не жесть. Отсосать, к примеру? Что, кривишься? Ну хорошо. А поцеловать? Ну хотя бы поцеловать, держать его за голову, чувствовать, как щетина колет ладони, и целовать в рот с языком другого мужика? Ты правда сможешь?
Ну Да.
Серьёзно?
Наверное, у меня просто воспаление мозга. Да, точно, это всего-навсего воспаление мозга. Или, как в Хаусе, мои мозги жрёт ленточный червь.
М-да, славненько мы с тобой, Данька, сегодня поговорили.
Вырванный из тетради листок смят в неаккуратный шар и брошен в тарелку с капустой.
Глава 5
Трым-дым-пам, привет, Дань.
Хи-ха-ху, это я тут, ржу и пишу, сорри за почеркруки до сих пор трясутся.
Ну ты понял, да. Это я. Сейчас деньской день. А значит что? Именно, Дэн, это значиттрам-пам-пам! со мной приключился лютец.
Последнее слово написано двадцать семь раз подряд по кривому контурустилизованному изображению очень кучерявой овцы.
Я первый день с больничного, на остановке своего парня видели мне сразу так похорошело (пусть оно и тоже хренец, но хрен с ним, всё равно ж обрадовался, как собака, хвостом завилял, ну ты понял). Потом пришёл на пары, все улыбаются, Ленка на шее повисла (пусть и вместо того, чтобы заглянуть ко мне больному и принести борщ, ну и ладно, хрен с ней). Я всем руки пожал, девчоноккто не увернулсяпотискал, затарился в самый конец аудитории, солнышко выглянулокрасотень в абсолюте.
Препод что-то ваяет, руками размахивает, про какие-то там акцентуации вещает со страшно умным видома мне хорошо. Я на солнышке греюсь, рисую полянку, цветочки, грибочки. Холодрец, пусть и солнечно, но что-то так мне захотелось всё тут бросить к херами в лес, боровики собирать, да хоть бы польские, ну ладноможно и зелёнки-подзелёнки. Хотя и их сейчас уже наверняка хрен с огнём найдёшь.
И тут в мой райский уголок мечты грубо вторглась чужая лапа и уволокла тетрадь со стола.
Я ему в спину: «Эй, а на чём мне писать?» Он, не поворачиваясь: «До конца пары пять минут, обойдётесь».
Нет, ты прикинь. До конца пары какие-то минуты, а он стырил у меня тетрадь. Я побухтел для порядка, но кто меня слушал?
В углу страницы появляется схематичное изображение гриба: толстая крепкая ножка, аккуратная шляпка, намёк на прилипший листок и капли воды.
Да, выглядит он Ну, как выглядит, так и выглядитэто ж гриб.
Рисунок зачёркнут несколько раз, потом активно замалёван.
А если он прав?
Край листа с рисунком оторван и выброшен вон.
Да, капецкий капец.
Зачёркнуто.
В общем, когда он мне тетрадь отдавал (уже не при всех), то смотрел такя бы не хотел, чтобы на меня кто-то когда-то ещё хотя бы раз так смотрел.
«Что это?» говорит.
Я в ответ: «Грибы. Что, не видите?»
А он улыбается, сука, и вздыхает, сука, словно никого тупее меня в жизни не видел. Как же мне захотелось ему врезать, прямо в морду, своротить нос, чтобы заляпал кровью и рубашечку свою, и костюмчик, и весь кабинет.
До сих пор руки трясутся. И морда наверняка красная, как тогда.
Почерк становится угловатым и резким, стержень царапает бумагу, буквы прыгают то вверх, то вниз.
Ладно, сейчас выговорюсьи полегчает. Полегчает, я сказал!
В общем, Дэн, этот хрен так отжёг, ты не поверишь. Вот не зря про него болтали, не зря.
Он пальчиком обводит шляпку самого большого гриба, трёт бумагу, будто там что-то прилипло, но я же знаю: там чисто, кроме рисунка, там ничего нет.
Хотите об этом поговорить, Геннадий?
И всё таким мерзким тоном. Словно знает обо мне что-то, словно в душу мне заглянул и всё там, как в методичке своей чёртовой, ему ясно, прозрачно и понятно.
Я чуть воздухом не подавился, когда понял, о чём это он. А онкак удавспокойный, на спинку стула откинулся, смотрит мне прямо в глаза и дальше жжёт:
Я ведь могу помочь вам, Геннадий. Всё, что надо, объяснить, показать. Как знаток. По грибам.
Вы всё не так поняли.
Ага, так он мне и поверил. Я б и сам себе не поверил, такой у меня стал голос. Как у какого-то сопляка, пойманного на горячем. А я ведь, когда рисовал, ни о чём таком даже не думал. Вообще ни секунды. И так попал!
А он улыбается, сука.
Я понял, останусьпришибу его точно. Схватил тетрадь, бегу к двери, а он мне в спину:
Плохо, Геннадий, когда человеку не с кем поговорить, особенно о грибах.
Другим, более ровным почерком:
Что еще, Дань? Ну, я когда в дверь вывалился, расшиб локоть. Болит до сих пор.
И.
Ну же.
Эй, я всё сделал, всё написал, и где же оно, это ощущение, когда как камень с души?
Дэн, сволочь, что ж ты мне ни хрена не помогаешь! Или, думаешь, мне в такой кайф прятаться в туалете и писать эту хрень?
Вот же скотство.
Обрывки листка летят в унитаз, рёв воды, и их уже нет.
Глава 6
Привет, Дэн.
Написано каллиграфически правильным, чётким и разборчивым почерком.
Видел тебя вчера настоящего. Ты молодец, плечи шире, глаза жёстче, слова резче. Окреп, вырос даже, когда успелнепонятно. Мужик, одним словом.
Я хотел посоветоваться с тобой, рассказать обо всем или хотя бы о чём-тоне смог.
Извини, что я такой трус. И хорошо, что я такой трустебе там не до меня, свои заботы, и братпредположительно сам-знаешь-кто в список тем для беседы точно не входит.
Ты смотрел на меня честно, открыто, похоже, гордился мной, во всяком случае, ты так сказал, и я не смог, просто не смог тебя так подвести. Начал мямлить что-то, свернул этот ненужный тебе дурацкий разговор, переключился на институтские байки, и ты расслабился, начал смеяться, шутил всё про Ленку. Шуточки гораздо ниже пояса, кстати, и ты б знал, как мне было тошно, противно тебя обманывать. А я врал тебе в глаза, ляпал языком ерунду, а ведь не трахался уже вечность. Какие ещё пять раз за ночь? Что-то не помню, чтобы у меня такое вообще было. Хотя какое это всё сейчас имеет значение?
Жирная черта пересекает страницу. К её правому краю пририсована паутина, в центре которой сидит толстый паук.
Мне хреново, Даня. Хреново. И не с кем поговорить.
Ирку нагружать нельзя.
Тебяне стоит.
Витёк ага, ещё чего не хватало. Не тот он чел.
На полях нарисован толстый кот с наглой мордой. Рисунок перечёркнут.
Я не могу ему доверять, он растреплет всем, кто захочет слушать. А про меня, внезапно поголубевшего, захотят слушать точно.
С Витьком о серьёзных делах нельзя. Точка, вопрос закрыт.
Ещё одна жирная черта пересекает страницу.
Я один.
Нарисован крупный паук. Зачёркнуто. Ниже нарисован большой скорпион с очень длинным хвостом и острым жалом.
Пойти поговорить с Константином Александровичем?
Жало скорпиона усовершенствованожирно обведено, с него текут капли яда.
А что ты будешь делать, если он захочет тебя отыметь?
Подчёркнуто.
Дань, что за дурацкий вопрос. Дам. В рожу. С размаха. Я ж твой брат, или как?
А если он окажется крепче?
Подчёркнуто.
Ты его видел? Нет, разумеется, тынет, ну а яда. Он, знаешь, как эти мужики-финансисты в кино и сериалах. Сидячая работа, ноль мускулов, одними галстуками и пиджаками спасаются, чтобы выглядеть в глазах девчонок крутыми. Ну а в его случаев глазах парней. Наверное. Точно не знаю, ему, кажется, похер кого. Говорят, у одной старшекурсницы так зачёт принимал, что крики-стоны разносились по всему этажу.
Нарисован человек в костюме. Стройный, элегантный, руки перекрещены на груди, детали одеждыгалстук, манжеты с запонками, пуговицы пиджакапрорисованы чётко, лица нет вообще.
Ты реально думаешь к нему идти, вопросы задавать, ты чё, вообще?