Доминик, произношу вслухи Адам, наконец, трясет головой, чтобы убрать волосы с лица. Жест, который он делает неосознанно, привычка, о существовании которой я почему-то знаю.
Доминик? переспрашивает Адам.
Так я назову нашего сына.
Глава седьмая: Адам
Полина улыбается.
Прекрасно осознаю, что эта улыбка не для меня, и это немного раздражает, потому что я до мелочей могу предсказать, что будет дальше. Она вынырнет из эйфории, поднимет голову, посмотрит на меняи подожмет губы. Делает так постоянно: просто втягивает их в рот, прикусывая изнутри зубами, как будто боится, что потеряет важные слова или разболтает чужой секрет.
Так и происходит, только на этот раз она еще и остервенело цепляется за мою подушку, как будто я настолько ей омерзителен, что она готова отхлестать меня по лицу, которое не вписывается в ее представление о прекрасном.
Доминик? переспрашиваю я. Почему не что-то более традиционное?
Я не думал о том, как бы хотел назвать своего сына. Наверное, если бы у меня была хорошая семья и отец, как пример для подражания, я бы дал сыну его имя, но я по паспорту «Александрович» только чтобы не было пустой графы. Смешно, что в самом важном документе в моей жизни нет ни слова правды. Меня нет, Адама Александровича Романова нет, есть лишь придуманное на скоро сочетание имени, фамилии и отчества. Жаль, что самая большая ложь моей жизни запятнает и моего сына.
Тебе не нравится? Полина выставляет иголки. Твое имя тоже тяжело назвать традиционным.
Пожимаю плечами и иду к шкафу в поисках спортивной одежды: тридцатиминутную пробежку в моей жизни не заменит ничто, даже любопытство, что за бес вселился в Полину. Надеюсь, впрочем, она сама все расскажет. Сразу после того, как мы решим вопрос с именем.
Доминик Я прокручиваю в голове, будет ли это созвучно с моим именем. Не то, чтобы очень, но вполне. И это тот вопрос, по которому мне не хочется спорить с Полиной.
Пусть будет Доминик. Плюхаюсь на кровать и быстро надеваю штаны, футболку и теплую толстовку.
Даже не будешь спорить? недоверчиво уточняет Полина.
Ты его носишь, ты его мать, почему бы тебе не иметь право выбора имени?
Успеваю почувствовать затылком ее удивленный вдох и выдох и накидываю капюшон. Хочется оглянуться, увидеть, как преобразилось лицо Полины, но я всегда на страже собственного эго, которое явно подустало от ее судорожных попыток избегать встреч взглядами. Будь ее воляПолина нахлобучила бы мне на голову мешок с прорезями для глаз и рта.
Нам нужно поговорить. Она вспоминает, зачем пришла, и когда я, не оглядываясь, иду к двери, громко требует:Адам, нам нужно поговорить о моей сестре.
У меня день по минутам расписан, Полина, и там нет «окна» для детских претензий. И оно появится не раньше, чем я получу внятный ответ, когда мы решили, что ты имеешь право вмешиваться в мою личную жизнь. Я не нуждаюсь в твоем одобрении и благословении. И еще кое-что
Я все-таки поворачиваюсь, потому что говорить спинойкакая-то бессмыслица. Полина стоит на кровати на коленях и воинственно прижимает подушку к животу. Вряд ли она это осознает, но в последнее время я все чаще замечаю, как она поглаживает живот, как прикрывает его ладонями, когда чувствует беспокойство. Возможно, я преувеличиваю все эти «знаки», ведь мы не так часто видимся, но мне приятно осознавать, что у моего ребенка будет мать, которая готова его защищать.
Хотя, возможно, это просто плод моих болезненных детских фантазий, и я вижу лишь то, что хочу видеть.
Я больше не хочу видеть тебя в моей постели. Для разговоров в твоем распоряжении весь дом.
Она явно думает, что у нее случился острый приступ звуковых галлюцинаций, потому что сначала мотает головой, а потом морщится и смотрит на меня с немым вопросом. И мы оба осознаем то, как намеренно болезненно я прошелся по ее самолюбию. Вряд ли в ее жизни были мужчины, которые брезговали ее телом в своей койке.
У нас разные спальни, Полина. Пожалуйста, не забывай об этом.
На улице собачий холод, но я все равно не отказываю себе в выработанной годами привычке. Пробежка заряжает тело тонусом и проветривает башку.
Только в этот раз я едва «делаю» половину дистанции. Приступ острой боли застает внезапно, словно убийца из подворотни. Останавливаюсь, хватаю руками колени и трясу головой, как будто моя боль материальна и, если постараться, ее можно выдавить, как занозу. Ни черта не помогает: к боли добавляется вяжущий вкус во рту, как будто меня накормили могильной землей. И мир растекается из трехмерных форм, превращаясь в маслянистое пятно, тонким слоем размазанное по моей сетчатке.
Я иду домой почти наощупь, полагаясь только на память тела.
Первым деломв душ, сунуть голову под теплую воду, попытаться расслабиться и вообще ни о чем не думать. Потом выпиваю две таблеткимой «десерт» наоборот, потому что принимаю его перед основным блюдом.
И боль потихоньку гаснет, словно огонь на фитиле в луже расплавленного воска.
Через пятнадцать минут я собран и спускаюсь к завтраку, на ходу перечитывая сообщения. От Ириныцелая цепочка, штук десять точно, но я не хочу их читать. Может, позже у меня появится к ним хотя бы формальный интерес.
Когда вижу сидящую за столом Полину, мне хочется выйти и попробовать войти в столовую снова, потому что меня определенно вышвырнуло в какую-то альтернативную реальность. В моей Полина ни разу за все семь месяцев нашего брака не завтракала со мной. А еще не обедала и точно не ужинала.
Похоже, моя жена всерьез вознамерилась поиметь мне мозг.
С тех пор, как у Полины округлился и начал расти живот, она перестала носить свои сумасшедше обтягивающие платья и короткие юбки и перешла на более уютные вещи. Не то, чтобы мне не нравилось, как она выглядитмне в принципе было все равно, главное, чтобы ее внешний вид не выходил за рамки приличия. Но сейчас я беру паузу, чтобы осмотреть ее с ног до головы. Она в каком-то светло-розовом свитере и джинсовом комбинезоне, который обтягивает ее живот. Два больших кармана «приклеены» по обе стороны «шарика».
Если бы мы были нормальной семьей, я бы мог подойти к ней, погладит живот, возможно, почувствовать, как в нем толкается мой сын. Сказать что-то ободряющее, чтобы она не чувствовала себя некрасивой из-за отекших ног и пары лишних килограмм, которых все равно не видно. Если бы мы были
Но у нас деловые отношения, в которых нет места сантиментам, поэтому я просто сажусь за стол и спрашиваю:
Ты сегодня решила побить рекорд и сделать множество вещей, которые раньше не делала?
Я сказала, что нам нужно поговорить, и мы поговорим.
Вот так запросто она берет меня за руку и выталкивает в прошлое, на семь месяцев назад, когда перелетела океан, чтобы заявить о своих намерениях: открыто и предельно честно. Похоже, это ее стиль поведения: брать свое любой ценой.
У меня до сих пор немного побаливает голова, и я с трудом улавливаю вкус бекона на языке, поэтому предпочел бы завтракать в тишине, но понятия не имею, как избавиться от Полины, когда она прет, как танк.
Слушаю. На всякий случай бросаю взгляд на часы, чтобы она понималая не буду бесконечно выслушивать ее обиды.
Полина делает глоток сока, подбирается и немного затягивает паузу, явно настраиваясь на разговор.
Я вчера встретилась с Ирой. Случайно. В парке.
Странно, что только вчера, потому что Ирина вернулась в столицу еще две недели назад и развила такую бурную деятельность, что об этом не знает только слепой и глухой.
Полина вкратцепрямо хочется ее похвалить за то, что не рассусоливаетпередает суть разговора. Я не перебиваю, даю закончить, мысленно делая пометки для будущего разговора с Ириной. Например, о том, какого хрена она внушает моей беременной жене мысль о том, что я собираюсь забрать ребенка.
Это все? уточняю я, когда Полина замолкает. Она взволнована: когда снова прилипает губами к стакану, я слышу отчетливый стук зубов о хрусталь.
По-твоему, этого мало? Как ты думаешь, каково мне было: целую ночь сидеть и думать о том, что ты где-то трахаешься с моей сестрой, а в перерывах между забегами вы радостно обсуждаете, как и куда меня вывезти, чтобы не мешала вашей идиллии с моим ребенком!