Еще раз мельком взглянув на мужа, я предприняла последнюю попытку:
Полагаю, здесь, в центре Лондона, гораздо больше шансов заболеть, чем в Виндзоре. И ребенку там будет лучше: за городом у него будет цветущее здоровье.
Нет. Генрих больше меня не слушал. Оставайтесь здесь. Или поезжайте в Тауэр, если пожелаете. Но только не в Виндзор.
Тауэр мне не нравится так же, как и Вестминстер, сказала я. А что, если Лондону вновь будет угрожать эпидемия чумы?
Вы не переубедите меня, Екатерина, ответил Генрих. Надеюсь, что вы прислушаетесь к моим пожеланиям. Ваша репутация должна быть безупречной во всех отношениях. А еще я рассчитываю, что в мое отсутствие вы не приберете все к своим рукам и не соберете для себя отдельный круг придворных.
Это никогда не входило в мои намерения.
Заметив на лице супруга суровое выражение, я поняла: он думает о том, что моя семья, где у моей матери, живущей отдельно от мужа, есть собственный королевский двор, и так пользуется в Европе дурной славой. Мне вдруг стало стыдно. Отделаюсь ли я когда-нибудь от шлейфа слухов об амурных похождениях моей родительницы?
Моя репутация и так безупречна, резко возразила я. И нравственные принципы моей матери не имеют ко мне никакого отношения.
Разумеется. Другого я и не ожидал, ответил Генрих с заметным недовольством. Просто я хотел сказать, что мать наследника престола должна быть кристально чиста, как Пресвятая Дева Мария.
Но я не понимаю, почему мне непременно нужно находиться в Вестминстере, а не в Виндзоре.
Генрих остановился и, поймав меня за запястье, погрузился в долгое выразительное молчание, вглядываясь в мое лицо ясными карими глазами.
Потому, Екатерина, что таков мой приказ. Вы не поедете в Виндзор.
Вот и все. Мое низвержение произошло быстро и решительно, и я вернулась к прежней покорности.
Хорошо, сухо согласилась я. Я не поеду туда, если вы этого не желаете.
До своего отъезда я отдам все необходимые распоряжения.
Генрих отпустил мою руку, и мы пошли дальше. По его глазам я видела, что сейчас не время показывать свой характер; если он так хочет, я останусь в Вестминстере и буду трястись там от холода. В Виндзор я не поеду. Буду добродетельна, как сама Пресвятая Дева; окруженная заботой и надежной защитой, я стану образцом благочестивой женщины. Простившись со своими надеждами, я сохраню доверие мужа; но, кроме этого, в тот миг мне следовало думать исключительно о ребенке. О ребенке, которого я буду любить так, как мои родители никогда меня не любили.
Генрих оставил меня и отправился на войну; его отъезд сопровождался привычной суетой армейского походаблеск золоченых доспехов, щиты с геральдическими гербами, облаченные в тяжелые кованые панцири боевые кони. На прощанье я была удостоена показного официального поклона и быстрого поцелуя в щеку, несколько неловкого из-за шлема с перьями, который мой муж держал в руках, прежде чем сесть на лошадь. Когда-то это произвело бы на меня сильное впечатление. Однако теперь я знала: в первую очередь Генрих думает о том, чтобы произвести столь красивым рыцарским прощанием с женой впечатление на своих подданных.
Жаль, конечно, что с Виндзором ничего не вышло.
Но мысль зародилась и с каждым днем расцветала в моем сознании все сильнее. Я воображала светлые комнаты, большие камины, теплую воду, текущую из крана, отчего купание в специально оборудованной для этих целей и обложенной плиткой кабинке превращалось в настоящее блаженство.
А почему бы и нет, собственно говоря? Генрих не мог все предусмотреть. Его мысли были заняты войной с Францией, и это, без сомнения, отвлекало его, когда он запрещал мне переезжать; я не сомневалась, что в конце концов муж не стал бы возражать против того, чтобы я нарушила его приказ. На самом деле Генрих может о нем даже забыть. А мне, кстати, могло понравиться принимать решения самостоятельно
Дожди шли непрерывно целую неделю, и я наконец решилась. Вестминстерский дворец превратился в холодный серый саркофаг с бесконечными сквозняками, ледяными полами и сырыми стенами, по которым сочилась вода. Мой растущий живот был почти незаметен под кипой меховых накидок и плащей, которыми Алиса меня укрывала. Домашние туфли на меху не спасали от холода, когда мы сбивались в кучку у горящего камина. Никого не тянуло на улицу: все наши занятия происходили в Большом зале, где во время дыхания изо рта шел пар. А затем наступил день, когда вода в моем кувшине покрылась коркой льда. Все, с меня довольно. Дорога для меня проблемы не составитдо предполагаемого рождения ребенка оставалось еще два месяца, а к уединению в своих виндзорских покоях я смогу приспособиться ничуть не хуже, чем в Вестминстере.
Мы переезжаем в Виндзор, заявила я Беатрис; неожиданным образом мой голос прозвучал гораздо бодрее, чем мне бы того хотелось.
Да, миледи. И Беатрис тут же удалилась, чтобы проследить за тем, как упаковывают наши вещи.
Мы что, едем? переспросила Алиса, удивленная моим новым планом, но готовая признать его преимущества.
Нет, миледи, категорично отрезала госпожа Уоринг, грозно нахмурив брови.
Госпожа Джоанна Уоринг. Если Генрих полагал, что предусмотрел все для того, чтобы я благополучно разрешилась от бремени, он глубоко заблуждался. Потому что через день после его отъезда в моем постоянно расширяющемся придворном окружении появилась эта личность с огромным самомнением, тяжело дышавшая из-за преклонного возраста и тучности; приехала она с обширным багажом, сваленным в кучи на двух больших повозках. Госпожа Уорингя никогда не осмеливалась называть ее просто по именив свое время была нянькой Генриха и его братьев, когда они были еще младенцами, а потомкамеристкой леди Марии де Богун, матери моего мужа.
Да, великая была женщина, сообщила она мне в первый же день после приезда, шумно вздыхая и с трудом усаживаясь туда, где всегда сидела Алиса. Умерла совсем молодой. Лорду Генриху тогда не было еще и восьми лет. Затем госпожа Уоринг устремила на меня не терпящий возражений взгляд. Надеюсь, однажды вы тоже станете великой.
А еще она привезла с собой объемный сверток.
Нельзя допустить, чтобы наш наследник родился без этого, верно? На удивление ловкими пальцамидля дамы такого возраста и габаритовона развязала шнурок и убрала ткань. Разумеется, это принадлежало лорду Генриху. Он был таким славным мальчиком! Я всегда знала, что из него получится великий король. Вот, видите? Это он сделал, когда подрос достаточно, чтобы дотянуться
Кончиком пальца я коснулась небольшой деревянной колыбели, спинки которой были украшены резными головами соколов, и она плавно закачалась. На одной из птичьих голов виднелись едва заметные следы детских зубов. Мне трудно было представить Генриха таким маленьким и беспомощным, чтобы он мог поместиться в этой кроватке. Она будет так же качаться под моей рукой, когда я буду убаюкивать в ней сына. Сама я не могла уже вспомнить, была ли у меня когда-то колыбель. Как не могла вспомнить и няню, которая относилась бы ко мне с такой же любовью, с какой госпожа Уоринг заботилась о маленьком Генрихе. А поскольку я теперь была его женой, эта дама со всей ответственностью взяла меня под свое крыло и принялась устанавливать свои порядки.
Она всего лишь старая метелка, не больше, презрительно фыркнула Беатрис и наморщила свой узкий нос. Представьте, она велела мне проследить, чтобы все окна в вашей комнате, миледи, были плотно закрытыэто чтобы в комнаты не проникал загрязненный воздух.
Но разве это так уж плохо? спросила я, поспешив остудить страсти, пока они еще не вспыхнули.
Не понимаю, почему это должна делать я? Это работа прислуги.
Но госпожа Уоринг пользуется благосклонностью самого короля, напомнила я.
Этого было достаточно, чтобы восстановить мир в нашей небольшой компании. Я постепенно училась управлять своим пестрым окружением и испытывала гордость по этому поводу. К моему мнению Беатрис, возможно, и относилась без уважения, однако слово Генриха было для нее законом. В конце концов все окна были плотно закрыты. Что же касается Виндзора, теперь, когда я уже решилась, меня никому не удалось бы остановить. Даже назойливой няньке Генриха, постоянно вмешивающейся не в свои дела.