Лариса ШубниковаЯ тебе не ровня
Глава 1
Ариша, где ты? Пойди-ка, свечу мне принеси!
Бегу, деда, рыжая девчонка метнулась в клеть и ухватила пук свечей.
Бежала в гридницу, зная, если дед просит свечу, значит, будет учение. Урок.
Ох, и быстрая ты. Как есть егоза.
Пока Ариша вставляла новую свечку, пока усаживалась на лавку, расправляя подол запоны*, дед уложил на столе свиток и принялся читать вслух.
Осень на дворе: небо хмурое, дороги развезло. Холодов еще нет, а потому грязно, серо и тоскливо. Ни тебе игр, ни гуляний. Одна радостьдедовы уроки.
Ариша с дедом жила, сколько себя помнила. Тот был человеком ученым, служил князьям, что могли позволить себе платить за уроки. Подолгу не задерживался ни у кого: переезжал часто, будто бежал. Аришка привыкла, что нет у нее подруг, нет дома, а есть дед, которому все неймется, и не сидится на месте.
Сие есть перемётно на славянскийрадость, голос у деда приятный, но тихий. Арина, слышала? Повтори-ка.
И так еще долго. Дед читал по-гречески и заставлял внучку повторять, запоминать и писать чудные слова. Проку от того учения было маловатоязыков Ариша не выучила вовсе, но кое-какие слова разумела. А вот счет и письмо девчонке давались: лихо считала внучка ученого мужа, а уж писала так, что любо дорого. Читала без запинки, и дед почитал ее девицей образованной. Не было таких среди простого сословия, а если уж начистоту, то и в боярском немного бы сыскалось.
Аришка быстрой была, как рыбка. Все-то у нее со смехом, с шутками. И сама все больше бегала, чем ходила, хоть дед и ругал ее за эдакое буйство. Ведь не маленькая уже, шестнадцать годков стукнуло, а все как дитё малое: то камешки собирает, то с собаками говорит. А если уж коня доведется приласкать-покормить, то радости на неделю. А так-то посмотреть совсем невеста: коса толстая, с кулак дюжего мужика, и долгая. Рыжая, будто солнцем целованная. Мордашка милая, улыбчивая. Зубки меленькие, белые. Ну и девичья стать уже образовалась, как без нее? Все на местеокругло там, где надо, стройно везде, где нужно.
ДедМихаил Афанасьевичзамечал уж, что на Аришку парни заглядываются, а потому стал вести с себя с внучкой строже. Запрещал ходить одной, где невместно. Следил и всячески уговаривал сдерживать свой нравулыбчивый и шутейный. Но где ему совладать с непоседливой внучкой? Та нос-то свой везде совала, все ей интересно было, да ново. Вот и уследи, попробуй. Особо, когда уроки с княжичами, да воеводскими сынками, а девка невесть где бродит.
Тяжело приходилось; только дед внучку любил, знал, что одна у него отрада, хоть и хлопотная. И дело вовсе не в характере, а в том, как эта девчонка ему досталась.
Родной она Михаилу Афанасьевичу не была вовсе, взял он ее на воспитание четырех лет от роду и повез по свету. История темная и о ней ученый муж никому и никогда не рассказывал. Даже Арине.
Деда, а когда будем читать? Вон ты утресь принес свитки новые. Никак князь Владислав дал?
Не утресь, а утром, поправил дед привычно. Дал. Завтра и начнешь. В них о Египте.
А сейчас чего же? Нельзя? обиделась Аришка.
Уймись, непоседа! Свечей переведешь на неделю вперед, коли ночью читать вздумаешь. Ступай спать.
Любила Аринка читать про неведомое; вот хлебом не корми, дай новое узнать. Дед и таскал для внучки свитки да книги, что давал княжич. Своих тоже было, да их Ариша успела уж и выучить, а новые покупать дюже дорого выходило.
Дедушка, ну дай, голубчик, канючила девушка, а дед ни в какую.
Косу отрастила, учение освоила, а вот смирения и порядку девичьего как не знала, так и не знаешь! выговаривал Михаил Афанасьевич.
Деда, я научилась бы, так у кого?
И дед замолчал. Правда, у кого? Были чернавки, конечно: помыть, принести, постирать. А женщины мудрой для обучения Аринки не сыскалось, а ведь всем известнонет мамки, наставницы, нет и толка. Много ли старый дед научит по бабьему уставу? Вот то-то и оно! С того Аринка и была малость мечтательной, и уж совсем свободной в разговоре с человеком любого сословия: и боярину могла ответить, и с чернавкой поболтать о насущном. О таких говорилиместа своего не знает. Однако Аришку любили и прощали ей многое: то ли из-за косы солнечной, то ли из-за глаз ясных, то ли из-за улыбки лучистой. Кто ж знает?
Утром Михаил Афанасьевич Дорофеев встал задолго до света. Крякнул натужно, поднимаясь с лавки и прошаркал к оконцу малому. Оглядел двор, на который определили его и внучку жить, и понялнадо бы уже осесть и не где-нибудь а у хороших людей. Уже и деньга какая никакая скоплена, и время его пришло. Старость она такаякряхотливая, немощная; да и конец мог наступить быстро, нежданно, а внучку надо пристроить.
Сел к столу, достал бурый лист и стал писать старому своему другу сотнику Медведеву: тот воеводствовал у князя Бориса, среднего сына князя Болеслава Большого. Просил приюта и защиты.
Позже, когда Аринка принесла утречать, отдал ей свиток малый и велел отнести к Федору Мамаеву: тот с последним в этом году обозом отправлялся в Паврень. А уж от Паврени-то всяко найдется запоздалая купеческая ладья, которая и довезет за деньгу-другую послание до Богуново. Там-то и проживал друг-сотник и рать его располагалась. Стало быть, ответ дед Михаил получит только с весенним теплом и сухотой. Ну значит надо ждать и учить княжичей да боярских отпрысков.
Аринка послание взяла, зная уж, что скоро уедут. Так всегда было. Дед писал письмо и отправлял с обозом, а через несколько месяцев Ариша собирала короба и сундуки, садилась в телегу (ладью, повозку) и отправлялись они с дедом к новому месту.
Девушка накинула шушпан* и припустилась на двор к купцу Мамаеву.
Встретили ее по-доброму, а все потому, что младшой сын ФедораПетр, как говорили «убивался» по рыжей Аришке еще с прошлой Пасхи. Мамаевы девкой не то, чтобы довольны были, но породниться с ученым Дорофеевым зазорным не считали, тем паче, что за стариком и деньга водилась кое-какая. А потому и улыбались сладко большуха* Мамаевская и обе ее дочери.
Аринушка, здравствуй, красавица. Редко заходишь, не радуешь нас, сладко вещала дородная Мамаева: Все в делах, да в хлопотах? Хорошая хозяюшка.
И то правда. Аринка в работе проворная была: и постряпать, и порукодельничать. А уж кружева какие плелавсем на загляденье. Ни одного похожего рисунка, будто сам Ярило, что косу ее отметил, те завитушки ей нашептывал.
Аришка не стала уж возражать тётке, а поклонилась и ответила так, как надобно, но с вывертом:
Спасибо на добром слове, Татьяна Васильевна. Невместно по гостям ходить, когда не зовут.
Да зовут-то чужих, а ты своя совсем, Аринушка, тётка поняла намёк, но недовольство свое скрыла. Приходила бы попросту. Вон и Олька с Нюрой рады тебе.
Дочери косили серыми рыбьими глазами в сторону рыжей Аришки, кивали без улыбок и тепла. А как иначе? Если Аринка станет Петровой женой, то им будет невесткой, а с невестками в домах мало кто церемонится. А уже если довелось стать женой младшого, то совсем уж чернавка. Подневольная, считай, баба.
Приду, спасибочки, не стала перечить Аришка.
Да и зачем, если вскорости они с дедом снова уедут? И забудутся Мамаевы жена, дочки и сам Мамаев. Вот только конь их запомнитсясивый такой меринок, с веселыми глазами.
Любила Аринка коней, да что там, вообще животин любила, и те ей отвечали такой же любовью. Собаки никогда не лаяли на рыжую, кони, всхрапывая, шли сами и тыкались бархатными губами в шею. Однова было, поехали они с дедом на ярмарку в Зухарево, так там медведя водили по улицам. Мишка тощий, с клочковатой шерстью, подался к Аришке и взрыднул так зверино и плаксиво. Рыжая потом еще долго поминала деду тот случай и все просила выкупить мишку у цыган. Жалела сильного зверя за его худобу и несвободу.
Так ты чего пришла-то, Аринушка? Голос Мамаевской большухи вернул аришку в разум.
Мне бы письмо передать с Федором Антипычем. Деда велел.
А вон он идет сам. И Петруша с ним.
Петька Мамаев, завидев Арину, насупился и плечи расправилобижен был ее невниманием. А Аринке по боку! Какое там внимание, если Петька о прошлом годе удумал ее к забору прижать и подол задрать? И ладно бы, если по сговору, так силой! Аринка тогда высмеяла его, давно приметив, что Петька побаивается насмешек: вот теперь парень и хмурился, сердился. Видно, запомнилось да не понравилось, что егозавидного женихатак отпихнули и обсмеяли.