А? произношу я в три слога вместо одного. Сесилия бросает на меня недоверчивый взгляд, но продолжает расставлять книги по белым полкам на стене. Все они в идеальном порядке, организованы по цветаму Сесилии лучше всего это выходит. Да, новая клиентка. Силы нет как хочет тебя нанять.
Мое тело с облегчением оседает. Слава богу, это не он. Сесилия оборачивается ко мне, длинный занавес ее прямых черных волосбез намека на седину и даром, что ей под пятьдесят, перевешивается через плечо, она ставит руки на пояс.
Силы нет как, повторяет она с гордой улыбкой.
Прости. Не понимаю, почему люди не пользуются формой для писем на моем сайте. Уже произнося это, понимаю, что извиняюсь на самом деле совершенно за другое, ведь Сесилия ни разу не пожаловалась на то, что ей продолжают поступать звонки от моих клиентов. Я извиняюсь за тот комок нервов, за его причину и возможные для нее последствия.
Сесилия поднимает руку и отмахивается:
Ничего страшного. Она сказала, что в курсе формы на сайте. Она замолкает и выглядывает в окно витрины, чтобы проверить, нет ли в магазине чужих ушей. Мне кажется, это знаменитость.
Не берись за это, перебивает Лашель, снова щурясь через увеличительное стекло. Три месяца назад я занималась пригласительными на вечеринку одной отчаянной домохозяйки, и это был кошмар. Переделывала проект три раза, а в итоге никто никому даже напитком в лицо не плеснул. Только время потратила.
Это не отчаянная домохозяйка, отвечает Сесилия, заглядывая через плечо Лашель и одобрительно кивая проделанной работе. Уж я-то знаю.
Она не представилась? И зачем я только спрашиваю? Мне нельзя брать новые заказы, пока не сдам проект.
Она смотрит на меня и мотает головой:
Оставила имя и номер ассистента. Сказала звонить в любое время.
Уууууу, ассистента, протягивает Лашель. Тогда точно ей позвони.
Кажется, она довольно милая, говорит Сесилия. Не думаю, что она бы плескалась напитками в лицо. И заплатит много. Если это и правда знаменитость, ты можешь получить сделку века.
Да, я я замолкаю, делая вид, что собираю вещи, пока собираюсь с духом. Я еще не говорила Сесилии, над чем работаю, особенно потому, что, учитывая мой творческий ступор, это может ни к чему не привести. Я сейчас очень загружена. Заканчиваю я так же неубедительно, как отрицала свидание. Лашель снова поджимает губы.
Точно?
Я надеваю сумку через плечо, расправляю перед платья. Сегодня без принтавдруг Рид их не выносит. Сам он наверняка снова появится в форме школьной команды дебатов. Платье-футболка изумрудного оттенкаСибби всегда говорит, что он подчеркивает мои светло-каштановые волосыджинсовка сверху. Надо было подумать, не будут ли его раздражать эмалированные значки и пуговицы на передних карманах. На одном из значков надпись: «Нью-Йорк для чудаков», который явно не очарует Рида, учитывая, что нью-йоркское чудачество занимает первое место в его списке причин ненавидеть этот город.
Я поднимаю взгляд, Сесилия и Лашель уставились на меня с недоумением, возможно, из-за моей непривычной молчаливости. Они хорошие друзья: где-то пять лет назад Лашель сходила на мастер-класс Сесилии по каллиграфии и так быстро всему научилась, что теперь они часто вместе работают. И в целом общаются. Обе замужем с детьми, хотя подростки Сесилии старше. Вместе у них возникает эта магия каллиграфиимягкость, уверенность и стабильность, благодаря которым они создают нечто прекрасное, касаясь пером бумаги. Ни прерывистых линий, ни пауз, чтобы стереть и начать сначала.
Снова чувствую укол одиночества, тоски. Я зашла сюда за компанией, хотела сбежать от этого шуршания. Но теперь даже простой светский разговор кажется риском: нельзя говорить о Риде, не рассказав, как мы познакомились, а это совершенно недопустимо. Я пока не могу говорить о проекте, и мне стыдно за свой творческий ступор.
Абсолютно точно, задорно отвечаю я.
Сесилия пожимает плечами и отодвигает стул рядом с Лашель.
Не буду пока отказывать, на всякий случай.
Она передумает, говорит Лашель, смотря на меня с улыбкой, и подмигивает. Сейчас у нее одно свидание на уме.
Сесилия замирает в полуприседе, глаза ее загораются:
Ух ты, свидание? Как мило!
Женатые люди всегда говорят «как мило», узнав о чьем-то свидании. Как будто после 86 % свиданий в этом городе тебе не хочется поклясться самой себе на крови, что ты больше ни с одним мужчиной не свяжешься.
Это не свидание. Я вложила в эту фразу столько убедительности, сколько смогла, с тех пор как вошла в магазин. Сидя, Сесилия тычет Лашель в бок, и обе смотрят на меня, улыбаясь. Добродушно закатываю глаза и смотрю время на телефоне. Я еще успеваю, но нервы за время в магазине не успокоились.
Возьму этот Tombow, запишешь на мой счет? спрашиваю Сесилию, бросая ручку в сумку.
Не вопрос, отвечает она, а сама уже тянется за новым листом бумаги, на которой писала Лашель.
Увидимся, говорю я, выходя из-за стола.
Мэг. Лашель останавливает меня почти в центре магазина. Кто-то в курсе, куда ты идешь?
Я застываю на месте. Хотелось бы ответить ей без раздумий. Но от этого маленького жеста заботыэтого шифра дружбы, которая всегда предполагает защиту, у меня слезы встают в глазах. Я быстро глотаю их и с широкой улыбкой оборачиваюсь.
Да, разумеется, вру я. Но из чувства благодарности добавляю: Променад. Общественное место, все такое.
Ну, веселись! кричит она. Они с Сесилией уже склонили головы над чернилами. Не знаю, удастся ли мне в жизни еще раз испытать легкость и тепло подобной дружбы.
Открывая дверь, слышу звонкий смех Сесилии, и на меня накатывает то же одиночество, что и все эти месяцы.
«Шурх», закрывается за мной дверь.
И все же я на шесть минут раньше времени.
На улице Монтаг много людей: погода теплая, светит солнце, и все ходят с изумленным видом, говорящим: «Ничего себе, дождь наконец прекратился». Я смотрю не на знакибудто боюсь спугнуть их до встречи с Ридом, а на людей. Прохожу мимо кафе Häagen-Dazs, мужчина внутри смотрит на свой шоколадный коктейль, как жених на вошедшую в церковь невесту. Девочка радостно размахивает их сцепленными с мамой руками и лижет мороженое в рожкетреть его уже у нее на щеках и на футболке. Пара пожилых мужчин стоит у входа, прищуриваясь, чтобы прочитать меню на витрине. Мужчина пониже восклицает:
У них есть клаб-сэндвич. Ты любишь клабсэндвичи!
Как будто клаб-сэндвичэто деликатес, а не то, что можно найти в любом районе города.
Выйдя на Пиррпон-плейс, вижу голубую гладь Ист-ривер. Вода светится на солнце так, как я не видела долгие месяцы, а лицо обдувает ветерок, успокаивающий, но недостаточно сильный, чтобы волосы стали липнуть к помаде. Просто идеальный ветерок. На велосипедной парковке женщина жонглирует мотками пряжи и напевает песенку про котов-космонавтов (Нью-Йорк для чудаков, а как же). Обычно я бы притворно уставилась в телефон, но сейчас наблюдение за людьми меня очаровало, и я совершенно не боюсь, что один из этих мотков прилетит мне в голову. На краткий миг я понимаю, что чувствовал тот мужчина с коктейлем и старики с клаб-сэндвичем, и наконец впервые с того самого «шурх», вспоминаю, почему решилась на эту прогулку. Даже если Рид откажется, мне нравится быть здесь, в окружении этих людей.
Надо просто пережить встречу, на которую я, повторюсь, пришла на целых шесть минут раньше. Это отличная возможность настроиться на
Ну, конечно! Он уже здесь.
В двадцати метрах от меня, на Променаде, предплечья на перилах, руки сложены в замок, он смотрит на город на том берегу. Снова никакого бизнес-кэжуал, Рид одет в том же стиле, что и неделю назад: кеды, джинсы, куртка. Может, это его воскресный наряд. Так и обозначен в его шкафу. Профиль его лица парадоксально красив даже издалека.
Вытаскиваю пару букв из преследовавшего меня слова. Его профиль выглядит как слово «шок».
Он выпрямляется, будто почувствовав мое приближение. Рид поворачивается, и мне остается сделать несколько неловких шагов, когда оба только молчат и ждут. Чувствую себя так, будто иду по доске к этим голубым глазамрезким и застывшим на мне. Интересно, он скажет: «Добрый день»?