Хозяин не счел нужным ее проводить.
Ну и ладно.
Всё-таки самый опасный тип козловэто не Ледопат. Самый опасныйэто тот, который кажется не козлом. Даша не была наивной. Но почему-то каждый раз у нее появляется надежда, что вдруг
Но чуда не произошло.
Воскресенье прошло плодотворно. Даша успешно отвлекалась от мыслей о провале миссии, отвечая на вопросы по педагогике и психологии. Это был первый Дашин заработок в свое время, она обросла «поставщиками», ее контакт заочники родного вуза передавали из рук в руки. Время было благодатное, сессии шли одна за одной. Страдать было некогда.
И только поздно вечером, когда глаза уже стали слипаться, Несветаева улеглась на диване, надела повязку для глаз и настроилась спать. Но сон, который не давал ей работать за компьютером, внезапно отступил перед мыслью о том, завтра ей предстоит встретиться с Поляковым.
Кто вообще потянуло ее за язык? То есть про сложно финансовое положениеэто святое. Но жалобно надо. Страдательно. Потом нужно было сделать приветственный утренний минет. Точнеесначала минет, потом жалобно и просительно. И чтобы шеф такси до дома оплатил и на чулочки дал, взамен порванных.
А ее понесло.
Видите ли, оскорбило ее, что Кощей ее не понимает. Можно подумать, в ее жизни народ в очередь вставал, чтобы ее понять. Толпами. С чего его должно волновать, как она живет? С чего это вообще кого-то должно волновать?
И что делать, если завтра она придет на фирму, а ей сообщат, что она здесь больше не работает? Ей ли не знать, какими мстительными бывают начальники
Трясучка не отступала. Даша поднялась, сходила в кухню, выпила успокоительное и заперлась в ванной. Мерный стук струй о дно ванны напоминал звуки дождя. Дарья всегда любила дождь. Казалось, он плакал за нее.
В голове лениво крутилась мысль, что завтрашние проблемы нужно решать завтра. Всё, что можно было испортить, она испортила с утра. Теперь остается только ждать. И раз уж она внезапно решила выступить в роли оскорбленной невинности, то с утра нужно будет продолжить в том же тоне. Лучшая защитаобвинение.
Даша выключила воду, свет, доковыляла до постели и отключилась в один момент.
Утром она проснулась до будильника, тщательно накрасилась, уложила волосы и вызвала такси. Один раз можно шиканутькрасота требует жертв. Купила в пекарне недалеко от офиса свежайшую булочку, кофе в кофейне и была возле кабинета за пять минут до явления начальства.
Начальство явились гладковыбритыми, бодрыми, но недовольными.
Доброе утро, Павел Константинович, с нейтрально-радостной улыбкой поприветствовала его Даша.
Доброе утро, Дарья Владиславовна, столь же дежурно поздоровался шеф, открыл дверь и жестом предложить пройти внутрь.
«Доброе утро, Дарья Владиславовна»оптимистичное начало. Это гораздо лучше, чем «Что вы здесь забыли, девушка».
Ваш завтрак, Павел Константинович, она поставила на стол стаканчик и коробочку с булкой. Сейчас накрою.
Будьте любезны, Дарья Владиславовна.
Он убрал свои вещи в шкаф, Несветаева тоже быстро повесила куртку, обтерла руки влажной салфеткой и сервировала стол.
Кушайте на здоровье, она сделала приглашающий жест.
Спасибо, хмуро поблагодарил Поляков и пересел к еде поближе. А что это вы сегодня такая красивая? подозрительно поинтересовался он.
Так ведь гости у нас сегодня, проверяющий. Или проверяющая.
А. Ради гостей, конечно, можно, пробурчал Кощей.
Спасибо. Он непонимающе поднял голову. Что разрешили, улыбнулась Даша.
И резво припустила в туалет переобуваться.
Невозможно же удержаться, когда он такой.
К тому моменту, когда она вернулась, с завтраком было покончено, а сам начальник сидел на своем высоком начальственном кресле с видом Наполеона периода захвата Европы. Когда он еще не встретился с Россией.
Дарья Владиславовна, уберите здесь, он показал на стол, будто Несветаева сама бы не догадалась. И пригласите юриста, главбуха и начальника отдела кадров. Сейчас. Одна нога тут, другая там.
Рука.
Что «рука»?
Руказдесь, ногатам. Я руками обычно со стола убираю, Даша тем временем собрала посуду.
Ну если вам так удобнее, протянул Поляков ей вслед.
Дарья уже неслась собирать совещание.
Она прошла за свой компьютер. Если что-то секретное, ее попросят выйти.
Нам нужно решить, куда посадим проверяющего, обозначил проблему Кощей.
Все задумались.
Можно ко мне, без большого энтузиазма предложил Богдан Викторович.
Не хотелось бы, качнул головой Поляков. У тебя можно втихую собраться без лишних глаз, в случае чего.
К нам бы тоже не хотелось, добавила Галина Петровна.
Павел Константинович, «неуверенно» подняла руку со своего места Дарья. Может, его на мое место? Всё равно он у вас большую часть времени у вас будет проводить.
А тебя куда? насмешливо полюбопытствовал шеф.
Ко мне можно! уже более жизнерадостно предложил юрист.
Поляков глянул на него так, что Богдан Викторович сразу опустил голову.
К нам на время можно, предложила главбух.
У меня пусть посидит пока, решила за всех Елена Викторовна. А вообще, конечно, не дело, что помощник с вами в одном кабинете сидит. Не по регламенту. Должна быть приемная
И где я вам ее возьму? покрутил рукой директор.
Не знаю Можно отдел охраны пересадить, там у начальника отдельный маленький кабинет, смежный с остальными.
Сделал гадость, на сердце радость? хмыкнул Кощей. Я подумаю.
Пока все проводили перестановку, установку камеры на бывший стол помощницы, Даша незаметно сделала пару снимков, отправив заказчику с гневными комментариями по поводу его неместного вмешательства и вынужденного Дашиного отступления.
Прав Павел Константинович: сделал гадостьна сердце радость.
Глава 27. Павел
Когда в воскресенье за Дарьей захлопнулась дверь, Паша сказал: «Скатертью дорога!», выматерившись для комплекта. На столе остались лежать банкноты, немые свидетели его недавнего провала. Кощей собрал их, обстучал о столешницу, выравнивая края, и вложил обратно в портмоне.
Неудачно вышло.
А ведь когда Паша засыпал, у него были такие грандиозные планы на выходной. Еще бы: у него была такая девушка, и целое воскресенье впереди! От легкой отстраненности Дарьи у Полякова слетали все предохранители. Переход от холодности к страсти, к какому-то отчаянному голодуэто было за гранью. Как разрывная в печень. Пах! И Паша уже даже не дурачок без мозгов, а сплошное похотливое животное. Будто отдавая ей всего себя без остатка, он что-то получал взамен. Что-то, что отдавалось в душе болотной горечью.
И Кощей отчетливо осознал, что хочет ощутить это что-то горькое снова.
Чертовщина какая!
Ведь всё было так замечательно. Они бы съездили в какой-нибудь торговый центр, Даша взяла бы себе обновкиот одной этой мысли в Пашиной душе пахнуло полынной тоской, на секунду перебивая злость на девчонку, потом они бы пообедали в каком-нибудь хорошем месте и вернулись сюда. И Кощей бы уболтал ее поиграть нет, с наручниками, наверное, она бы не согласилась. Но хотя бы с повязкой на глазах.
У него стремительно потяжелело в штанах.
Но она всё испортила!
Она испортила ему такую мечту! Она отобрала у него эту щемящую острую боль, от которой заходилось сердце, и ничего не оставила взамен.
Только злость.
Почему она сводила все разговоры к деньгам? Им что, больше поговорить не о чем?
Поляков перебирал в уме темы, на которые мог разговаривать. По всему выходило, что, да, не о чем. Кроме денег и работы их ничего не связывало. Ровным счетом ничего. Как и с другими его «кисками». Просто другие заполняли паузы бессмысленной болтовней о себе, своих подругах и профилях, тренировках и процедурах красоты, отчего казалось, что между ними что-то есть. А по факту-то та же пустота. Как ни старался, Кощей не мог вспомнить содержания ни одной такой беседы.
Только с Дарьей эта пустота превращалась в настоящую бездну. И Паша в нее падал, падал, падал А дна всё не было и не было.
Кощей пошел в душ, врубил в кабинке "тропический дождь", подставляя затылок и плечи бережным струям. Потом наконец позавтракал, стараясь не вспоминать утренний спор. Хотя творог уже не казался вкусным, а организм-предатель хотел непременно горячей каши. Той самой, которую в него по утрам пыталась впихнуть мама, а Паша плевался от одного вида пыльно-серых «соплей». В армии он приучился есть всё. Не нравится еда? Приходи завтра. Даже одного пропуска пищи достаточно, чтобы любая съедобная гадость стала значительно привлекательней. А после недели одиночной «автономки» горячая еда, приготовленная в посуде, казалась амброзией. Но почему-то Паше сейчас хотелось именно тот, мамин утренний «геркулес», приправленный отцовским выговором за неуважение к ее труду. Из тех времен, когда папа и мама представлялись Пашке единым и неделимым целым.