Макс, ты не ответил на мой вопрос.
Пошёл.
Ну и? Рисуешь?
Нет, пробовал писать, ничего не получается.
Сиди дома, вечером загляну, после непродолжительного молчания: Послушай, Макс, а что если попробовать с музыкой?
Это как, Агата?
Сиди дома не выходи, скоро подъеду, бросая трубку
Ханс Циммер«Пираты Карибского моря», палитра, краски, кисть, холст, первый мазок, за ним второй, начинают появляться первые контуры человека в камзоле пирата, лицо, нос, немного больше краски на волевой подбородок, агаглаза, опять её взгляд.
Я вижу, ты стараешься, бодрый голос Агаты, тихо подошедшей к нему, до этого молчаливо сидевшей за столом, работая на компьютере. О да, она умеет вселять надежду, всегда была такая, редкий дар заставить человека поверить в себя.
Камзол вышел неплохо, угу, пойдёт, рассматривая нижнюю часть портрета. Лицо бледное, вот только глаза не его. Откуда ты взял этот разрез и ресницы длинные, ты отошёл от фотографии которую дали. Ну и как, ты запросил ту сумму, что я тебе посоветовала? снимая с себя кружевные трусы голубого цвета типа «стринги».
Да, конечно, поднимая юбку обратной стороной кисти в красной краске.
Осторожно, не выпачкай меня, расстёгивая блузку на груди. Я сегодня останусь у тебя, ты не против? кокетство, крутя зрачками.
Когда-нибудь мне, видно, придётся привыкнуть к этому.
Не болтай глупости, знай, я только твоя и больше ничья.
Она осторожно подымается с дивана, наверное, думает, что сплю. Нет, я давно проснулся, имитирую сон, как она оргазм, мне нравится, как она уходит от меня, странно, но мне всё приятно в ней, даже уход, это целый ритуал. Она всегда одевается сидя, сначала нижнее бельё, застёгивает застёжку на белых сандалиях с коротким каблуком. Потом смотрит на меня, минуты две, три. Лёгкий скрип половицы, шаги, сейчас она стоит перед зеркалом и разглядывает себя со всех сторон, взгляд её задерживается на грудях. Иногда мне кажется, что она прекрасно знает, что я не сплю, это последний штрих нашей любвипозволить себя созерцать, крохотная пауза, электрический скрип надетой блузки, ещё одна небольшая пауза, она сейчас последний раз окинет меня своим непонятным взглядом, иди и догадайся, о чём она думает на прощание, лёгкий хлопок двери, затем пустота вокруг и внутри меня.
После неё звуки за окноммашины, визг тормозов, чей-то крик. Если открыть входную дверьу соседей поют, стреляет преступник в американском сериале, бубнит зарвавшийся политик по телевизору, где-то танцуют над головой, вроде я не один в этом многоэтажном доме, и в то же время каждый раз, как она уходит от меня, это моя душа уходит вместе с ней, уступая место одиночеству. Счастье ты моё кратковременное и несчастье моё бессрочное, ты прекрасна, как день, и темна, как ночь, когда тебя нет рядом со мной, я знаюу тебя есть муж и дети, а у меня есть только ты, да я с моими холстами.
После того как Агата последний раз была в нашей деревне, прошло целых два года, двадцать четыре месяца телефонных звонков, писем и грусти. За это время я успел окончить школу, уйти из дома (старик на пенсии стал просто невыносим), превратиться в голодного художника. Продажа моих пейзажей и натюрмортов не приносила доход, разве чтобы не сдохнуть с голоду. Я жил только одной мечтойуехать в Париж, чтобы быть рядом с Агатой. Монмартр тянул меня, как муху дерьмо. Нет, конечно, я не был весёлым юношей-балагуром, счастливым сынком богатых родителей, я знал прекрасно, что такое сон на голодный желудок и носить обноски старшего брата. Нелегко смотреть на мир глазами художника, через призму красок и очертаний, особенно когда ты сыт через день. Наконец этот день наступил. Я еду к Агате.
Париж меня встретил октябрьским хмурым утром, когда поезд въезжал на вокзал Gare de Lyon, я был немного взволнован и раздражён от долгих лет расставания, как мне казалось тогда, и длинной дороги, проделанной уставшим провинциалом, чтобы быть спокойным и хладнокровным на пути к новым испытаниям. Я вышел тогда на перрон с потёртым чемоданом в руке, купленным в последний день на барахолке и плащом через руку. В глубине вокзала появилась до боли знакомая тоненькая фигура Агаты, которая шла прямо на меня, улыбаясь во весь свой чувственный рот, те же коротко постриженные волосы, серые глаза с искринкой. Через минуту она с искренностью старого друга, любовницы была прижата к груди, и этот долгожданный вкус её губ, как всегда, отдающий шоколадом, она без него жить не может. Всё такая же, суетливая, вечно спешащая, деловая до невозможности, успела даже схватить чемодан из моих рук и несёт, не обращая внимания на все мои уговоры отдать его назад.
В такси, ещё пахнущем новой кожей сиденья, которое нас везло в двадцатый округ Парижа, меня буквально разрывало от любопытства, я не знал куда смотретьна неё, которую не видел целых два года, или на великолепие проплывающих мимо парижских улиц. Словно прочитав мои мысли, она положила руку мне на колено и, показывая пальцем в окно, сказала:
Смотри, сейчас будем проезжать возле «Одеона».
Вскоре появился и сам театр в своём архитектурно-позолоченном великолепии. Когда-то, а точнее 9 апреля 1782 года сама королева Мария-Антуанетта присутствовала на открытии,этого шедевра архитектуры. Впоследствии бедная королева закончила свои дни с супругом на плахе, так и не насладившись плодами своей совершённости.
В подвальном помещении, которое она арендовала для меня, было сыро и пахло ветошью: очевидно, когда-то здесь был склад какого-то бутика. Единственное окно, выходящее на улицу, было вымыто, так что отдавало синевой тусклого стекла, стол, пара стульев и кожаный диван, в углу была небольшая плита с кастрюлей на ней.
Агата стала сразу разогревать суп, от которого распространился аромат свежих овощей и лука. Она звенела посудой, вилками, на столе появилась ваза с орхидеями и зажжёнными свечками вокруг, хотя ещё всего лишь полдень. Я понял, что вечер пройдёт без неё. По окружающей меня чистоте было видно, что она мыла полы, протёрла полиролем редкую мебель и выбила пыль с единственного ковра перед диваном.
Сам дом находился на небольшой улочке около улицы Пиренеев.
Ну как, тебе нравится? допивая бокал шампанского.
Лучшего я себе и представить не мог.
Довольствуйся пока этим, потом, может, придумаем что-нибудь получше, снисходительно заявила она, польщённая моим растерянно-счастливым видом.
Ты издеваешься над бедным художником, впиваясь поцелуем в её тонкую шею.
У нас мало времени сегодня с тобой, прости, я спешу, снимая с себя ситцевое платье в цветах.
Новый диван, куда мы плюхнулись с ней, пару раз браво крякнул, зато с честью выдержал испытания, выпавшие ему в первый же день новоселья. Уходя, она, конечно, забыла некоторые элементы нижнего белья, как это похоже на неё, наверное, тем самым желая отметить свою территорию раз и навсегда, оставляя мне свой аромат на память. А я, словно старый фетишист, с улыбкой положил их в мой чемодан к одежде, рядом с осколком стекла в картонной коробочке из-под шоколадных конфет, потому что шкаф для белья пока что отсутствовал.
Так весело начался мой первый день в Париже. Впоследствии моя жизнь превратится в сплошное ожидание. Приходила она ко мне часто, но всегда ненадолго, не знаю, если бы она появлялась реже, но надолго, было бы лучше для меня или нет. Каждое её появление наполняло смыслом и радостью мою уютную каморку художника. Были ли у меня другие женщины, кроме неё? Могу с уверенностью сказать, что нет. Мы были тогда слишком юные с Агатой, когда познакомились, и слишком наивны, чтобы врать друг другу, может, именно эта чистота отношений и сыграла с нами эту роковую шутку, полюбить друг друга на всю жизнь. Почему же она тогда вышла замуж за нелюбимого человека? Десятки раз я ставил себе этот вопрос и не находил на него ответа. Спрашивать её об этом мне не очень хотелось, омрачать лишний раз и без того короткие минуты счастья. «Если она пожелает когда-нибудьсама расскажет обо всём, а я её внимательно выслушаю, успокаивал я сам себя, и приму всё так, как оно есть». Ведь когда ты в первый раз очутился в большом неизвестном городе, где у тебя нет никого, а только любящий друг, готовый пожертвовать ради тебя своей репутацией, семейным положениемведь ты не будешь задавать лишних вопросов, а примешь свою неизбежность такой, какой она есть.