Впрочем, это не столь уж существенно, что устроители покушения не отказались, даже с радостью встретили ее предложение: при той нехватке в людях, какая у них была, каждый лишний человек дорог. Недаром же они обратились к чернопередельцам даже, чтобы те отпустили к ним хоть кого-нибудь из своих товарищей. И такой человек нашелсяГартман. Главное, отчего она-то взялась, за чужое ей дело?
И это главное, это самое главное, ничего главнее этого нет и не может сейчас.
Она заставила себя вспомнить, как все было.
К тому времени (конец лета был) уже свершился, как ни противилась она этому, раздел «Земли и воли». Поровну, вполне по-братски, поделили все: деньги, типографское оборудование, шрифт. Само название прежней организации, как зло пошутил однажды Морозов, разорвали надвое: одни взяли себе «волю» («Народная воля»), другие«землю» («Черный передел»).
Народовольцы, прежде их называли политиками, считали, что теперьв условиях, когда репрессалии правительства не дают революционерам сколько-нибудь активно работать в деревне, их долг сосредоточить все силы на террористической деятельности, притом направленной уже не на отдельных царских сатрапов, а на самого царя; это диктуется, утверждали сторонники крайних мер, не только необходимостью дать отпор самодержавию, вставшему на путь кровавых расправ, и тем самым добиться всей полноты политической свободы; не менее важно, по их мнению, то, что террор неминуемо всколыхнет массы, пробудит наконец-то народ от векового сна, покажет ему реальную силу, защищающую его интересы. -
Противники террора, бывшие деревенщики, составившие ныне «Черный передел», по-прежнему звали своих товарищей в народ, считая, что только губители народнического дела могут так просто отказаться от главной своей целидобиваться справедливого передела земли, требуя взамен этого немедленной казни царя; более того, террор, как они полагали, неизбежно усилит ответные репрессии, сделает и вовсе невозможной мирную пропагаторскую работу среди народных масс.
При такой противоположности взглядов, особенно резко обнаружившейся после Воронежа (на съезде Соня немало сил положила, чтобы сохранить единство, и так радовалась, что до разрыва там не дошло, сейчас ей оставалось лишь удивляться своей наивности), при такой враждебности друг к другу уже не избежать было раскола. Постоянные трения, ожесточенные споры (вещь неслыханная в их среде!) так или иначе, но всему этому надо было положить конец.
Другого выхода не было. Собственно, уже и тогда она понимала: разбитые черепки не соберешь, не склеишь. Но понимала не сердцемумом лишь, вот беда-то. Ей трудно было представить себе, дико было даже подумать об этом, что никогда не будут больше вместе, заодно, все эти такие близкие друг другу люди, что отныне Саша Михайлов, Желябов, Тихомиров, Морозов, Фроленко пойдут одной дорогой, а Жорж Плеханов, Ося Аптекман, Родионычдругой. Ну а она, как же она теперь?.. Не покидало ее чувство, что разрыв этот прошел прямо по ней, по самому ее сердцу.
Она не пристала ни к тем, ни к другим, осталась сама по себе.
Но отчего же? Уж не потому ли, что не могла решить, кто дороже ей, роднее?.. Взбредет же на ум такая чепуха! И те, и этивсе они одинаково дороги ей; с одними дружна чуть не десять лет, с Аларчинских еще курсов, с кружка чайковцев, с иными мытарилась вместе на процессе 193-х, с третьими Да в этом ли дело! Другого никак не могла она уразуметь: на чьей стороне истина, чей путь скорей приведет к победе?
Что греха таить, линия «деревенщиков» была ей ближе. Сама ярая народница, больше всего на свете она хотела бы работать в деревне: нигде и никогда она так не ощущала свою нужность людям. Но как быть, если наше дело в народепо крайней мере, при существующем порядке вещейПо сути проиграно? Если правительство, что называется, Грудью загородило путь в народ? Процесс 193-х, когда были схвачены сотни и сотни пропагандистов, а десятки подверглось неслыханно жестокому наказанию, разве он не показателен в этом смысле? И, может быть, не так уж неправы те, кто видит в стремлении чего бы то ни стоило вернуться деревню простое самоуслаждение? Все это, вероятно, так и есть. По-видимому, и действительно, раньше всего нужно добиться политической свободы.
Точно так же невозможно отрицать и то, что мирные в прошлом пропагандисты условиями самой действительности приведены к необходимости вступить в кровавый бой. Ноубийства! Не единичный акт возмездия (каким был, скажем, выстрел Веры Засулич), а целая система, чуть ли не единственный род деятельности!.. Добро еще, если покушение на государя сразу же увенчается успехом. А если нет? Тогда чтоопять и опять? И не получится ли в конце концов так, как предрекал в одном жестоком споре Плеханов, что, уйдя в террор, организация поневоле будет вынуждена покидать одну за другой все наши старые области деятельности, подобно тому как Рим покидал одну за другой свои провинции под напором варваров?..
Вот почему, Гриша (незаметно для себя она уже как бы впрямую говорила с ним), вот почему я не с вами. Нои не с ними. Неужели и теперь не ясно? Ведь все очень просто: поступать против совеститолько из опасения, что кто-то не так посмотрит на тебя, этого я не могу, не умею «А почему, в таком случае, ты все же пошла с нами на это?»не спросил, но вполне мог бы спросить ты. Да, это вопрос! Ей как-то даже не по себе стало, когда вместо Гольденберга осмелилась спросить себя об этом, испугалась, что не сможет внятно объяснить столь явную нелогичность своих поступков. Но хорошо, Гриша, я постараюсь все же ответить. Постараюсь. Если не тебе, так себе хоть. Может быть, на этот раз удастся
26 августаты, конечно, помнишь тот день. С утра было жарко, душно, к вечеру прошла гроза Я тоже жила тогда в Лесном, у Аннушки Корбы; мы с нею долго не укладывались спатьзнали, что неподалеку, на общественной квартире, которую держали Квятковский и Соня Иванова, проходит в это время заседание Исполнительного комитета, заседание, где должно решиться, продолжать ли покушения на генерал-губернаторов или сосредоточить все силы на одном государе. Совсем поздно пришли Михайлов и Желябовоттуда, с заседания; сказали, что Александру II вынесен смертный приговор. Споров не было, решение принято единодушно. Сообщили они также, что установлены и пункты нападения на негоОдесса, Александровск, Москва. Зачем так много? А чтоб осечки не вышло! Исходили из того, что государь, находящийся в Ливадии, на обратном пути в Петербург Обязательно проедет через эти города, и в каждом из них его будет ждать смерть. Еще они сказали, что для осуществления этого предприятия в таких масштабах явно не хватает наличных сил, придется, видимо, обращаться за помощью к «Черному переделу» И все. Больше ничего и этот вечер не сказали. Аннушка предложила им чай, но они отказались, сославшись на поздний час.
Соня не сомкнула в ту ночь глаз, все думала, взвешивала. Одно из двух: либо остаться ей в стороне и тем самым обречь себя на полное бездействиеведь у «деревенщиков» не было пока ни малейших зацепок в деревне, либо примкнуть и народовольцам, но примкнуть на время, для участия лишь и этом покушении, не связывая себя обязательствами на дальнейшее Прельщало ее то еще, что при такой продуманности плана покушения была надежда разом покончить царем и тем облегчить условия работы в деревне
Вот такие, Гриша, были у меня резоны, когда наутро я попросила сделать меня хозяйкой московского дома, не мне судить, насколько они убедительны. Вполне возможно, что со стороны (тем более в глазах человека, который, подобно тебе, не знает сомнений) все это выглядит жалким лепетом, что ж. Во всяком случае, мне тогда казалось (нет, не только тогда, сейчас тоже, тоже!), что, поступая так, я ни в чем не изменяю своим убеждениям. Не знаю, известно ли тебе, что перед отъездом в Москву я передала чернопередельцам имевшиеся у меня связи в провинции и мало того, что отдала им все свои деньги, познакомила их еще с некоторыми состоятельными лицами, сочувствовавшими деятельности в народе?.. Вот так-то!
..Задумавшись, едва не проехала свою станцию, даже зычного оповещения кондуктора не слышала, умудрилась как-то; если бы в последний момент не взглянула случайно в окно, так бы и проехала.
Шла по базару, из ряда в ряд, купила сперва яйца, целую корзину, потом мясо, потом зелень, потом мукувсе делала, автоматически, думая совсем о другом. Вспомнила вдруг, с какой категоричностью она осудила Гольденберга за то, что для него не существует ни в чем неясностей. Поспешный вывод