Не дожидаясь ответа, побежал Федька к старосте. В избе у него первым делом сбросил со стены и смял ногами портрет какого-то генерала в очках и с орденами во всю грудь, вырвал у девочки, игравшей на полу, объявления шестнадцатого года и изорвал их в клочья. Затем полез он к божнице но тут староста Миша Носарь пришел в себя и схватился за полено:
Ежели ты в рассудке, так бить стану, а ежели с ума сошел свяжем.
Молчать, гидра!
Ругань была тем более обидна, что Носарь не понимал ее, и когда Федька снова полез к иконе, попутно швырнув на пол портрет Ивана Кронштадского, он крикнул взрослым сыновьям своим:
Вяжи его, Ванька, чего тут канителиться! А ты, Гришка, за народом беги.
И тут доброго молодца, прошедшего сквозь огонь и грохот бесчисленных кровавых схваток, сквозь революцию, сквозь митинги и солдатские комитеты, двое безоружных, как пить дать, смяли. От неожиданности и злобы Федька даже говорить не мог только лежал да скрипел зубами.
В избу собирались мужики переминаясь с ноги на ногу, стояли в углу и смотрели на связанного. Пришел и Алеха Шарганчик, друг молодости Федькиной.
Что это с тобой?
Развяжи сначала, хмуро пробурчал Федька.
А ты не мели зря, спокойно вставил Носарь, вот все соберутся, рассудим, что с тобой делать. Может, тебя в баню запереть придется, почем я знаю.
От этих слов не стало у Федьки терпения. Изловчился он, поднялся на ноги, вскидывая над головой связанные руки, принялся выкрикивать все то, что приходилось ему слышать за последние месяцы фронтовой жизни. С дикими глазами, растрепанный, худой, оборванный, вертелся он на месте, извергая великое множество слов.
На сколько хватает глаз, все бери, никто не отнимет, захлебываясь, кричал он. Долой!.. Да здравствует!..
Лица кой у кого засветились улыбками. Пыхтя и заикаясь, выступил вперед тугой на ухо старик Игнат.
У-у-ужо стой, Федор. Развязать т-тебя надо. Хм Ишь ты
Теперь, надрывался Жиженок, дадут каждому земли десятин по восемьдесят, а то и больше!
Ну? удивился Носарь. Пожалуй, развязать бы его, ребята.
Развязали узлы на веревках И в то время как разминал Федька затекшие руки, проталкиваясь сквозь толпу, вошли в избу деревенский богач Куленок, имевший большой кусок купленной земли, и длинный, нескладный мужик Архип, которого за непомерный голос прозвали Трубой.
Что тут за собрание? спросил Куленок.
Хотим изничтожить весь капитал в волости, отрезал Федька. И до твоей земли, погоди, доберемся.
Зашумел, заволновался сход, раскололся надвое
С этого и началось. Федька пошел за главного, Алеха Шарганчик, даром что коряво писал, хуже школьника любого писарем, а третьим Никола Конь, мужик мудрый, крепкий и ядовитый на язык. Для начала настояли они на том, чтобы раскидать поровну Куленкову землю, и мужики делили ее всей деревней, с шумом и спорами, три дня подряд. Потом, во время продразверстки, помогали все трое отбирать у кулаков хлеб. А какие речи говорил Федька, каким героем выглядел он в солдатской шинели своей, всегда туго подпоясанный, с наганом в кобуре!.. Два года почти был Жиженок в деревне большим человеком, заправлял всеми делами и однажды побывал даже на уездном съезде А затем стала Анюта, жена, все чаще и чаще заговаривать о том, что совсем опустилось их нищее хозяйство, что впору ей с Васькой идти по миру. Да и сам Федька видел если не взяться как следует за работу, изба и та развалится: вся на подпорках стоит куда ни взглянешь, всюду дерева, как в лесу И решился Федька, пришел как-то на сход, выложил дела на стол:
Вот вам, ребята, колокола и книги. Чем могу помогать буду, а бегать круглы сутки некогда. У нас молодых много, пусть приучаются.
Взялся вести общественное дело молодой мужик Мишка Зайцев. А Федор Дмитриевич Жижин с того времени день и ночь колотился вокруг дома, подрубил двор, поставил баню, разворочал на полосах своих межи, и хоть хозяйство не больно ладилось, все же кое-как перебивался. На сходки он по-прежнему ходил аккуратно, первым А на восьмом году революции не вытерпел: снова стал в Красном Стане «начальником» сельским исполнителем.
3
Наконец заявление было написано, и Алеха бережно убрал его в карман.
Пошли, што ли?
Да вот сейчас, соберусь только.
Федька приказал жене достать гимнастерку, старую, засаленную, видавшую многие виды, и пока одевался он, смотрела Анюта на мужа как и десять лет назад, внимательная, покорная, и вспомнился ей Федька, по-молодому бойкий товарищ Жижин семнадцатого года. Вспоминался рядом и другой черноглазый, чернокудрый парень Сенька Нет теперь ласкового парня Сеньки, есть богатый молодой мужик Семен Гиря, первый хулиган в волости Нет и Федьки, боевого, крутого, есть сельский исполнитель Федор Жижин, смирный и кропотливый
Приятели молчаливо вышли за околицу.
А все-таки, Федька, уж десять лет прошло, первым заговорил Шарганчик.
Федор Дмитриевич ничего не ответил.
А все-таки, парень, сколько за это время людей наделано, продолжал Алеха. Уж и в деревне не то стало И сами мы не те
Опять промолчал Федор Дмитриевич, улыбнулся студеному солнышку, огляделся кругом. Из-за амбаров, из-за гумен, по дорогам, по застывшим пустым межам шли люди. Высоко задрав голову, бодрый и веселый, шел Никола Конь, махал Федьке с помощником шапкой, кричал им что-то. Длинный, белея холщовыми штанами, размахивая палкой, шел Труба. Что думал он в это время? За кого раскроет он сегодня свое широкое горло?.. А там у околицы, белый, как холщовые штаны Трубы, плетется Игнат Будут сегодня мужики подтрунивать над ним, над тем, что женился старый второй раз на молодой бабе, накопил две семьи.
В поле, на горушке начиналась пустующая несколько лет полоса. Это была самая лучшая земля из всего того, что думали делить сегодня.
Граждане, товарищи, начал Федька, мы, как сознательная прослойка, мирно, без греха будем делить сегодня эту землю. Вон ту первую полосу отдадим по мере, кто больше всех нуждается.
Мужики одобрительно зашумели, и это еще пуще развеселило Федьку.
Как, будем ли межи в счет класть? крикнул он.
Межа така же земля, ответил Труба, мы в прежние годы такие ли межи ворочали!
Ребята, Мишке накиньте полбатога на нос! кричал Никола Конь. У его отрока нос больше, чем у батюшки.
Тебе бы на ноги аршина три приставить, так вышло бы как леший, полушутливо ответил Мишка Носарь.
А что есть, брат, так не скроешь. Ноги да нос всегда на виду, чистое наказание.
Мужики смеялись.
Будет зубить, уговаривал их Жиженок, принимайтесь за дело. Алеха, пиши по́мерки для жеребью. Али, может, братцы, так уложим, которому краю забой?
Мишка, обратился к Носарю Куленок, ты с краю живешь, что берешь ноги или голову?
Ноги, немного смущенный, сказал Мишка.
То-то, дурья голова, небось знаешь, что лучше, вмешался Конь.
Носарь мышонком вертелся на полосе, чуть не касаясь лицом земли, заглядывал на мерку, которую твердой рукой ставил Конь, охал, качал головой:
Прикинь, прикинь немного. Урезал этого батога, сукин сын.
Не ершись, наглотаешься, спокойно ответил Никола. Мера как в аптеке, что твоя стролябия. Вот тебе межи кусок, на, ешь на здоровье, ковыряйся носом.
Тьфу, сердился Носарь, ей-богу, ребята, где бы ни делили, межи везде мне. Пра
А ты, братец, охочь по вечерам чужую травку косить, так вот тебе травка.
Ты что, видал меня на чужой меже?
Вот Матрена души не съест, у нее спрашивай, лукаво улыбаясь, сказал Никола, указывая на вдову Матрену.
Но с Матреной Носарь говорить не стал она застала его однажды с косой и кузовом у своей полосы.
Назад-то не оттягивай, сказал он, как будто не слыша слов Николы. Ишь, гнилые лытки, опять пол-аршина съел.
Уйди, не мешай Ну вот тебе семь батогов. Комиссар, заноси в главную книгу.
Шарганчик, пыхтя, присел на одно колено и вывел: «Михайлу Окульмину семь батогов с забою».
Куленок услужливо забил в границу Носаревой полосы приготовленную им заранее свайку. Семен Гиря написал на свайке химическим карандашом имя владельца.