Перед рассветом, снова напившись, шли мимо избы Нософырки, который в этот праздник, кроме ежегодно выбиваемой одной и той же оконницы своего хлева, выломал еще две рамы в зимовке и забросил их на крышу.
Услышав за занавешенными каким-то тряпьем окнами голоса, хулиганы притихли.
Лахудра, спи!.. Я хозяин в доме!
Будь ты проклят хозяин!
Ненила, смотри, встану!..
Семен поманил мужиков в сторонку и стал им что-то нашептывать. Корчась от холода, нашли где-то ведро, почерпнули из колодца воды. Семен встал с ведром у окна, а один из мужиков пошел к воротам.
Молчи, лахудра, золотые рамы вставлю! доносилось из избы.
Стоявший у ворот постучался. В избе стихли.
Ненила!
Ненила молчала.
Ненила, что это?
Сам слышишь. Кто-то в избу просится.
Иди, отопри.
Мне-то что, на то муж есть.
И пускай стучит, с места не сдвинусь.
Опять наступило молчание.
Хозяин, пусти погреться, донесся с улицы старческий голос.
Нософырка повернулся на постели, прислушался.
Сходила бы, Ненила, узнала.
Сказано, не пойду.
Ну, лахудра!
Он поднялся и направился к двери.
В окно-то посмотри сначала.
И то, в окно
Нософырка приподнял одежину, робко взглянул наружу.
Кто крещ
Договорить он не успел: Семен опрокинул на голову ему все ведро.
А фрр!.. о го-ос-по-ди!
Бросив ведро, двинулись дальше. Добравшись до избы Жиженка, уселись на бревнах.
Что бы еще, ребята, сделать? соображал Семен.
Напугать Федьку.
Как?
Постучимся давай.
Нет, брат, старо. А вот звону наделать это да!
Все согласились. Семен выбрал в канаве большой камень, то же сделали и другие. Потом, выстроившись в ряд, по команде пустили гостинцы в Жиженковы окна Звону было действительно очень много. И вот от этого-то звону Федька и проснулся.
Днем собрали сход.
Семен и приятели его, казалось, вели себя свободно шутили, смеялись, перешептывались друг с другом, но чувствовался за этими улыбками, за этим коротким смешком большой страх.
Мужики сурово ждали, когда заговорит Жиженок.
Ваше дело, ребята, сознавайтесь, кому больше? тихо сказал Федька.
Что такое? спросил Семен.
Вот видишь, указал Федька на разбитые рамы. Чем же рамы-то виноваты? Бей меня, ежели в чем, граждане Ну, как я теперь, ведь холода наступают!
Все молчали, было тихо в избе. Стоял Федька за столом бледный, растрепанный, в заношенной синей рубахе
Ведь ежели, братцы, судить, так небольшое я начальство. Сами знаете для вас все, для общества служу, никакого жалованья не получаю. Чем бы, кажется, досадить в толк не возьму! Ведь это беда, разор. Худым концом, по полтиннику рама. Три разбиты, значит, выходит, на полтора рубля пожалели Я говорю, уж ежели досадил чем бей меня, а не тронь рамы. Потому не надо наносить урон хозяйству
Снова повисла в избе неподвижная тишина. Хмуро молчали мужики. Притих Семен, притих и весь «трест» Наконец неторопливо поднялся с лавки Труба.
Вот что, мужики, грозно заговорил он, будет нам на них любоваться До чего дошло живи и бойся.
Написать прокурору! крикнул кто-то.
Да, братцы, это уж ни на что не похоже, выступая вперед и показывая ссадину на лбу, заговорил Игнат. Меня вот избили Тоже они кто другой?.. Ну чего им от меня, старика, надо?
Нософырка сидел на лавке молча. Он боялся говорить.
Напишем прокурору, откажемся от них, гремел Труба, убирайте куда знаете, нам таких разбойников не надо.
Голосуй, Федька, чего ты! крикнул Шарганчик.
Приговор, братцы, кто желает? неуверенно обратился Федька к собранию.
Хорошо придумано. Надо!
Пускай лишат родного места!
Федька мельком взглянул на Гирю и уловил в его взгляде что-то похожее на мольбу. Сейчас в глазах Семена не было ничего, что напоминало бы Ваську, и, быть может, поэтому Федьке показалось, что Семен стыдился своего поступка, что он уже раскаивается
Пиши! Пускай убирают поскорей.
Твое дело, Федька, тебя больше всех обидели, сказал Игнат. Как ты скажешь, так и будет.
Опять тихо стало в избе. Федька понурившись думал.
Ну, леший с ними, пускай вставят рамы, сказал он вяло и махнул рукой.
9
Что это ты, Федька, скис? обратился однажды к другу своему Алеха Шарганчик. Ходишь как в воду опущенный, будто и не были мы с тобой первыми закоперщиками!.. Тебе бы жить да радоваться. Сила у нас теперь больше, не то что раньше. Покос вон разделили по-своему, землю будем верстать Я, на тебя глядя, похудел даже, ей-богу
Долго молчал Федька. Ему самому было совестно, что изменился он, растерял пыл свой в семейных делах. Но как ни старался он успокоить себя ничего не выходило. Нежданно-негаданно вломилась в его жизнь темная сила, и уже не мог он одолеть ее.
Я к тебе всегда с чистой душой, как бумага белая, продолжал Алеха, а ты хоронишься от меня, скрываешь
Федька взглянул на него потянуло рассказать о своих думах, открыться во всем, облегчить накипевшее горе.
Ну что ж, Алеха, скажу я тебе Только тебе одному и могу сказать, ты уж смотри
Вот лопни мои глаза!
Васька-то
Ну, ну?
Не сын он мне.
Будто Алеху ударил кто крепко и неожиданно вздрогнул он, привстал даже на месте.
Ох!.. Так это как же, Федька? Как же быть-то?
У тебя хотел спросить.
А отец настоящий неужто Гиря?
Федька замолчал, отвернулся в сторону.
То-то я замечаю, смотришь ты на него начал было Алеха и не кончил, зло сдвинув брови, сказал: Да, брат, на бабу никогда нельзя надеяться.
Смотря какая баба.
Стой, Федька! вскрикнул вдруг Шарганчик, оживляясь. Да что это ты, мать твою так! Да помнишь, как бывало Плюнь! Законы знаешь? Отдай парня отцу.
Он близко придвинулся к другу, заглянул в глаза ему. Федька улыбнулся жалкой, бледной улыбкой и опустил голову.
Не могу я, Алеха Да и не сделаешь этого ведь девять лет прошло.
Ну, а ты все-таки не унывай, что-нибудь придумаем
Что тут придумывать? Развестись, скажешь, из-за этого? Ее загубить?.. Да и мое житье без бабы тоже незавидное будет.
Найдешь другую.
Федька не ответил и, помолчав, сказал горько:
Пятнадцать лет жил, надеялся, считал за жену
Вот что, опять встрепенулся Алеха, ты знаешь, махни рукой на все да береги свое здоровье! Забудь все, ей-богу!.. Ну мало ли что бывало? На позиции-то, поди, тоже не жил святошей
Вспомнил Федька фронт, девиц, ночные встречи, вечеринки по деревням.
Всяко бывало
Ну вот А другого тут ничего не придумаешь. Верно?
Верно.
Вот то-то, давно бы надо сказать. Ум хорошо два лучше Надо тебя, брат, расшевелить Что ты теперь все дома сидишь? На народе-то поваднее. Приходи сегодня к Николе сидеть.
Ладно, ответил Федька, и в голосе его уже не было прежней горечи.
Любили мужики проводить длинные осенние вечера у Николы в разговорах о деревенских новостях и нуждах, в рассказах о всякой всячине коротали время Федька пришел, когда все были уже в сборе не хватало только Архипа, да вряд ли его и ждали сегодня: уж больно здорово ругались они с Николой на пожне.
Плешивый пришел, приветствовал Федьку Конь. Начальство лешево, комиссар!.. Вот бы, ребята, кому ноги-то обломать, не носил бы черт по солдаткам от своей бабы. Вот наказанье-то в деревню послано! Того и гляди, под носом напроказит. Недаром у нас в деревне ребятишек много Навалить бы всех на плешивую голову, на, мошенник, корми! Начальник тоже Этот начальник не только мужиков, и баб улюботворит.
Мужики смеялись, вставляли кой-что от себя, и, не успевая отвечать им, чувствовал Федька, как тает в этом родном кругу вся печаль его.
Неожиданно, кряхтя и ругаясь, ввалился в избу Архип.
Я у тебя, у прохвоста, на крыльце чуть голову не сломал. Отсохли руки поправить-то!
У меня не крыльцо, а слопец, примиряюще ответил Никола, как зашел, так и с катушек долой.
Приходу Архипа никто не удивился: этот горластый мужик не умел сердиться. Кричать было его потребностью, и, бывало, доставалось от него совершенно безвинному человеку; а через какой-нибудь час, прочистив горло, Труба подходил к обиженному и заговаривал с ним как ни в чем не бывало.