Это понятно А все-таки, братцы, чтобы от людей не отставать, мы, я думаю, разделим.
Потемнел Куленок, прикусил губу Семен. Архип приготовился рявкнуть, но, видимо, долго не находил что сказать.
Так что, граждане, кто за коренной передел, подними руки.
Кучка человек в десять осталась сидеть неподвижно, весь же сход, как один, взмахнул руками.
Вот это я понимаю, вот это деревня!.. Давай, ребята, напишем протокол? Ладно ли?
А ты пиши, не спрашивай, крикнул Шарганчик.
Да уж вот что, ребята, к слову пришлось раз делить, так давайте и покос разделим.
Голосуй!
Опять всего несколько человек остались сидеть неподвижно. Федька от удовольствия докрасна натер свою лысину.
Раз на то пошло, давай с тебя начнем! крикнул ему Гиря. Выставляй пожню Гринькино! Поставлено у тебя тридцать пять копен, а я беру за тридцать семь.
Я беру за сорок! крикнул Никола Конь.
Гиря посмотрел на него так, будто сейчас только заметил, что Никола тоже присутствует на сходе.
Напрасно, ребята, добродушно сказал Федька, стараясь не смотреть на Гирю. Ей-богу, больше тридцати пяти не будет!
Кто-то из угла накинул еще копну.
За сорок две, сказал Конь, толкая под столом Федьку.
Сорок четыре! крикнул Куленок и сразу осел.
Сорок пять! еще громче крикнул Гиря.
Ну что же, и обирай на здоровье! со смехом сказал Федька. Ребята, ведь я думаю, больше никто не накинет?
В углу засмеялись.
Да будет ли тут и тридцать пять? сказал Игнат.
А вот Семен излюбовал, так пускай берет.
Известно, крикнул кто-то из угла, надо улюботворить мужика покосом.
Федька еле держался от смеха.
Сволочь, ты подзадорил, прошипел Гиря Куленку. Обирай сам!
Нет, мне не надо. Я больше сорока четырех не давал.
Ну и обирай за сорок четыре!
Глядя на двух споривших приятелей, сход покатывался со смеху.
Вот, ребята, оживило голову! Хоть Семен на траву-то забрался Продай мне на будущую зиму возишко, со смехом говорил Игнат.
А ему, ребята, ладно! кричал Конь. Он охотник, а там на болоте сплошная утка. Осибирится мужик: и утка, и сено, и протчая снедь!
Гиря, стиснув зубы, смотрел на мужиков.
Что рады, мать вашу так?
А кто тебя пихал? Больно охочь до мягкого, так получи сырого! сердито сказал Игнат. Вот, ребята, подвезло-то, ей-бо
Сволочь ты! крикнул Семен, в упор глядя на Федьку.
Федька спрятал улыбку.
Это за что же я сволочь-то? спросил он, сразу потускнев. Спасибо. Это за мою работу?..
Шпион ты, вот кто!
Ладно, говори, что знаешь.
Не мог утерпеть Федька, поднял голову. Прямо на него смотрели черные, с огоньками на дне глаза.
7
«Батюшка покров, меня, девушку, покрой», говорят девки, ложась спать на покров, строят из палочек колодцы и прячут их под подушку, чтобы приснился суженый.
С покрова начинаются в деревнях поседки. Девки бросают жребий, с которой избы начинать. Ребята ходят вечерами по улице, собирают у амбаров и гумен костицу, жгут ее в куче, подбрасывают горящие клочья на палках, и звездами летят в темное небо искры. Для каждого есть осенью своя отрада! Мальчишки на коньках, а то и просто на подошвах сапог, носятся по замерзшим лужам, и кажется, что счастливей их нет никого на свете. Хозяин подсчитывает урожай, колет лишний скот свежие розовые туши висят по клетям и сараям. К покрову во многих местах варят пиво, ждут гостей.
Федор Дмитриевич уже второй год не варил пива, праздновал день урожая.
Больше шабаш религиозные предрассудки, сказал он жене решительно и твердо.
А как же гости придут?
Чайком попой, пирог испеки хороший. Вот я засяду и буду газеты читать.
Читать газеты Федьке, впрочем, не пришлось ребята-комсомольцы из соседней деревни утащили его участвовать в спектакле.
Так было в прошлом году. Нынче же Федьке было не до спектаклей хмурый, похудевший, он целыми днями молчал, все валилось из рук его.
Да что с тобой? спрашивала Анюта.
Живот болит.
Было это дня за три до праздника. До вечера Федька пролежал на конике, ночью ворочался с боку на бок, стонал Анюта несколько раз вздувала огонь и смотрела на него. Ей казалось, что муж тает, как свеча.
Тяжело?
Ой, тяжело Да ты ляг, успокойся.
Большая борьба шла в груди у Федьки. Сказать ли жене о своих думах или жить затаившись и мучиться? И видел мужик, заговори он сейчас с женой разлетится, расколется вся их такая налаженная жизнь, и не соберешь ее, не догонишь.
Ой, Анюта!
Ну?
Ничего Хотел спросить, ходила ли ты сегодня в баню?
Господи, да что с ним?
«А вдруг она до сих пор любит того, ненавистного?» подумалось Федьке, и дрожь пробежала по его худому нескладному телу.
Жена! снова окликнул он.
Да что такое?
А вот Не перенесть ли нам, как ты думаешь, на будущий год хмельник на другое место? Али, может, совсем изничтожить?.. Все равно теперь хмель не требуется, пива не варим.
К чему ты о хмельнике-то, ни к селу ни к городу?
В голосе Анюты испуг и тоска. Она всхлипнула и громко заплакала.
Ну, чего воешь, дура, скажи на милость, упавшим голосом пробормотал Федька. Вот, ей-богу, беда-то! Хошь не говори ничего У людей бабы как бабы, а тут и посоветоваться нельзя.
Он уже жалел жену измучил он ее совсем! и жалость смешивалась со злобой. Анюта плакала все тише и наконец, вся в слезах, забылась. Неподвижная тишина стояла в избе, это еще пуще угнетало Федьку, тоскливые мысли не давали уснуть.
Наутро он решил еще раз проверить жену.
Вчера вспоминала, что нужно крупу смолоть, сказал он, так у Гири жернова хороши, давай сходим к нему.
У Игната тоже жернова есть, ответила Анюта.
У него старые, худые, а тут новенькие.
Федька пытливо смотрел на жену. Она отвела глаза, опустила голову.
«Правда, со страхом подумал Федька, теперь хоть не ходи» Но они все-таки пошли. С Гирей встретились в сенях он сколачивал какую-то кадку.
Здорово, Семен.
Здорово, угрюмо пробурчал Гиря, не глядя на Федьку, но по звуку шагов и по теням догадался, что он не один, и поднял голову. Поднял и чуть заметно вздрогнул.
Да ты еще и не один, сказал он развязно, особенно налегая на последние слова.
Федька чувствовал себя как человек, добровольно идущий на посмешище. Анюта стояла рядом точно пришибленная, застенчиво, по-девичьи уставившись глазами в пол.
Так что же, дашь жернов или нет?
На дом не дам, а здесь мелите, просто ответил Гиря. Скоро самим потребуется.
Жернова стояли в задней избе, выходившей окнами в огород.
Ты одна смели, сказал Федька, проводив туда жену, и ушел, оставив ее одну в зимовке.
Сухие головки девясила и старой крапивы лезли в низкие окна, скрадывая и без того скудный предвечерний свет серенького дня. Пахло холодом, старым густым молоком и квашней.
Анюта долго, внимательно осматривала избу. Все в ней было крепкое, слаженное прочно и неуклюже так бывает в старых крестьянских избах, где живет зажиточный хозяин. Толстые сосновые лавки были украшены широкими подпушками и выкрашены красной краской. Широкие плотные полати с резьбой на воронце возвышались над богатой лежанкой с фигурными печурками Все это нравилось Анюте. Понравилась ей и полочка для посуды большая, крепкая, с выжженными фигурками по бокам.
«Федьке такой не сделать», подумала она и сразу устыдилась своей мысли. Но высокий здоровяк с размашистыми движениями, Гиря, против воли вставал в памяти. «Счастлива Варвара с таким мужиком», опять подумала баба и, чтобы избавиться от мыслей, сердито махнув рукой, принялась за работу.
Жернов оглушительно гремел, сердито грыз сухой овес, выбрасывая на подстилку готовую крупу Жернов был тоже какой-то особенно прочный, неуклюжий казалось, ему век не будет издержу.
«Не сам устраивал, поди-ко», подумала Анюта. В это время широкая полоса тусклого света пробежала в передний угол, и Анюта угадала, что кто-то вошел в зимовку. Сильнее забилось сердце, кровь прилила к лицу, и она быстрее завертела жернов.