Попробовав представить себе Антарктиду, она поднялась и пошла окрепшей опять походкой. Она не знала, что сейчас выглядит еще лучше, моложе, чем на фотографии в каюте китобоя, да и не думала о себе. Привлекательность Ольги Николаевны была не обольщающей, не обволакивающей природы. В тридцать пять лет она сохранила крепкую ладную фигуру, очень нежную кожу щек и губ, лицо энергичной лепки. Глаза у нее были синие, пронзительные, волосы черные с синеватым отливом, в приподнятых уголках губ чудилась улыбка, ирония. На нее оглядывались прохожие. Когда же она миновала краснокирпичные стены бывшего Рождественского монастыря, вслед ей долго глядела старушка в черноммонашка, доживающая свой век в одной из келий, отошедших к жэку. Старушка узнала ее: уж очень запоминающееся лицо. Когда-то, еще студенткой, Воронцова практиковала в этом районе и выправила монашке вывих.
На пути попался телефон-автомат. Ольга Николаевна с минуту постояла, подумала и вошла в будку. Она звонила Алику, Альберту Семеновичу, заведующему одной районной больницей, и напряженно ждала первых интонаций его голоса, загадав: «Если обрадуется мневсе у меня будет хорошо и не только с Альбертом, если нетто все плохо». Она закрыла глаза, когда услышала вялые тона. Он что-то стал говорить, кажется, пошутил: не только бери новую больную, но и клади к нам, мы хоть и невидные, заурядные, нисколько не гремим, но под нашей скромной крышей главное, чтобы ты появилась, светило; что же касается благодатных условий, то для некоторых особых больных можно создать неплохие в любой больнице Какой же у него голос! Словно кое-как сшитые лоскутья, ветхие, разного цвета, троньрасползутся, ничего единого, не за что держаться, не во что поверить. Когда же он притворяется, а когданет? Она неспокойна, думая об Альберте. Не вовремя позвонила. Зря! Так хорошо начинался день Ее до этой минуты как будто несла волна, и надо было удержаться на гребне Она торопливо закончила и бросила трубку. Слава богу, у нее есть куда идти, с кем говорить, у нее есть дом.
До домавысокого здания совсем недалеко от «ямы» станции «Тургеневская»она дошла быстро. В этом здании, кажется, в правом корпусе, Маяковский расписывал «Окна РОСТА». О других памятных событиях повествуют мемориальные доски. Вообще-то до революции это был просто доходный дом, правда с чрезвычайно дорогими квартирами для тех, кто не прочь был поселиться поближе к такому прославленному тогда, злачному месту Москвы, как Сретенка. Дом разнолик, поскольку отдельными своими частями удовлетворял разнообразным вкусам. На его обширной крыше к одному краешку пристроилась красивая, но нелепо поставленная башенка, словно единственная свечка в уголке торта. Со стороны бульвара на стене вместо кариатид, атлантов лепятся каменные нетопыри. Эти летучие мышиозорство или сумрак чьей-то фантазиипугали Олю, когда она была маленькой девочкой, потом смешили, теперь даже полюбились, как и весь «мамин дом», как и жизнь с мамой. Досадно, что «увели» ее на пенсиюскучает, хворает. Теперь даже мышечные токи записать некому. Прекрасно было вдвоем на работе! Воевали, зубастые, вместе писали статьи, монографию Встанет ли она на ноги?
Мать встретила Ольгу Николаевну в прихожей: «Видишь, встала?» Говорит, будто заглядывает в мысли. Дочь испугалась:
Ты сиди, лучше сиди.
Я, моя высокочтимая, и так сижу. Детские передачки смотрю. Сейчас будет приключенческий фильм, многосерийный.
Помешаю?
Помешаешь. Нет, чтоб прийти попозже.
Мать смотрела выжидающе, бледная, может быть, от комнатной духоты. Впрочем, нет. Вызов в министерствособытие не очень привычное для этих двух женщин, хотя сами они там бывали не раз, о чем-то хлопотали, ходатайствовали. И неясно было заранее, зачем вызывают. Да и вообще, навряд ли можно когда-нибудь уверенно предречь, что из того или иного вызова выйдет. Мать перешла в комнату и села в кресло перед телевизором. Там замелькали титры фильма.
Не угодно ли? О разведчиках, сказала мать и выключила экран.
Так. Первым деломинъекция Дочь вошла в ванную, вымыла руки; в кухне, сдвинув сковородку, поставила кипятить шприц. Ты, мама, приготовься, крикнула она оттуда.
Уже готова. Давай. Лишила меня фильма. Подвинуться? Я послушна Вот лежу и думаю: фильмы о следователях, разведчиках, контрразведке Прямо идеальные герои нашего временимужчины этих профессий, эдакие истинные рыцари двадцатого века без страха и упрека
Не больно? спросила дочь.
Нет зерцало всех добродетелей. А все остальные немного поплоше или вовсе никуда не годятся, не такие красавцы актеры их играют, цена им не та, выходит.
Ну, суждение эмоциональное Мамочка, ох и крепыш ты у меня Тело нестарое, здорово!
а таким, как ты, моя дочь, вообще место отведут где-то на задворках славы. Как бы ты ни поднялась.
Зачем мне слава? И не будет у меня никакой, рассеянно сказала Ольга Николаевна, разбирая шприц. Ты сказалао разведчиках? Занимательно, вот и сочиняют. Давай лучше к делу. Мне предложили заведовать городским отделением лечебной физкультуры.
Наконец-то изрекла! Я извертелась вся от нетерпения.
Обещали также к весне на базе одной клиники организовать Восстановительный центр, и меняв начальство.
Да? уже менее доверчиво посмотрела мать. До весны далековато, обещаний стреляные воробьи наслышались, доживем лучше до заведующего отделением. Если это случитсяскажу: добро вознаграждается.
Иронические губы дочери улыбнулись:
Добро не должно вознаграждаться. Нет такой закономерности, есть только пожелания. А то, что я делаю, это требует моя натура. За то, что я дышу и ем хлеб, меня награждать не надо.
Мать не стала спорить, только спросила:
Хватит ли сил заведовать там и там? А теперешняя твоя работа?
Сил много! Но я еще не все рассказала. Главная причина вызоваменя разыскивало болгарское посольство. Пути неисповедимые! В Болгарии узнали о моей работе от одного японского специалиста, но к его совету не сразу прислушались. Затем туда попала наша с тобой книга. И вот теперь, мама, приходится платить дань за смелость публикации. Книгу уже переводят на болгарский. А ко мне обратились, чтобы я посмотрела одну их больную, да нет, не просто посмотрела, но взялась бы лечить, заставила двигаться. Словом, будьте факиром. И это после того, как она побывала в Англии у профессора Гуттманна
У самого Гуттманна! Первого, кто доказал, что такие инвалиды небезнадежны!
И ничего! Безрезультатно. Возили ее чуть ли не по всем известным клиникам, была в Чехословакии, в США, в Японии, наконец, побывала в Ленинграде у профессора Громова.
И что?
И опять ничего. В одиннадцать лет получила травму. Автомобильная катастрофа. Шесть лет лечится, теперь ей семнадцать.
Гуттманн, Громов не вылечили, а ты решишься? И кто эта болгарка?
Ольга Николаевна сказала.
Дочь министра берешь? За что хочешь взяться, подумала? У тебя больше пядей во лбу, чем у Громова? Правда, не твой он кумир, методы другие. Но ведь шесть лет! Да и ответственность-то какова!
Мать внезапно замолчала и долго смотрела на дочь. Глаза ее блестели тем же блеском, что у дочери.
На глубинувброд вполголоса проговорила она. Дочь расслышала, но не ответила: зазвонил телефон.
Звонили из горздрава. С завтрашнего дня, сказали Ольге Николаевне, вы назначаетесь заведующей городским отделением Ольга Николаевна растерянно поблагодарила и не нашлась что спросить.
Диву даешься, как быстро иногда все делается! воскликнула она, положив трубку. Завтра Дай-ка позвоню на работу Занято Ой, ты пообедала, мам? Ну, да Ладно, лечу. Мудрая ты у меня. Промолчишьи то много скажешь, не то что некоторые
2
Ненадолго она задержалась мыслью на «некоторых», пока ехала от «Тургеневской» до «Лермонтовской». Сегодня Альберт Семенович звал к себе на вечерокдля вида, конечно: знал, что откажешься. Отказалась. Потом вдруг предложил посидеть в ресторане: «Убьем тоску», сказал он. Принять? Не принять? Друг его защитился, будет банкет, но как же мама одна? И лучше б дома выкроить хоть часик для кандидатской. Самой бы давно пора защититься, но куда там! Все больные, больные, отданные часы. «Чересчур деловая, будто гений», говорит Альберт. Летом отказалась от отпуска, не поехала с ним, о выходных днях тоже забыто. Ему, недовольному своей женой, своей семейной жизнью, нужен ли озабоченный вид еще одной женщины?! Вот уж Альберт-великомученик Бойся, Ольга Николаевна, бойся! Но что толку, даже если все понимаешь?