Академикитоже народ сознательный: понимают, что мясо зря тратить не полагается.
Но тут все стихли, повернулись в правую сторону: там шел смертельный бой.
По степи, кроясь в травах, неслась пламенеющая, как кровь, лиса, а над нею, расправя могучие крылья, парил степной орел. Он плыл очень низкометров на пятнадцатьдвадцать, делал круги, как бы намереваясь приостановить бег зверя, затем, сжавшись, выпустив когти, падал. Лиса в этот миг резко переворачивалась через голову, оскалив зубы, бросалась на орла, тот взвивался, и снова начиналась та же самая гонка. В этом бою они, очевидно, не видели другой грозящей им опасности, и оба приближались к машине.
Аким Морев выхватил из кузова ружье, прицелился. Раздались раз за разом два выстрела: лиса сунулась мордой в траву, будто подкошенная, орел перевернулся в воздухе и стукнулся о землю, словно мешок с песком.
Ловко! воскликнул Федор Иванович.
Вот так-то, по-нашему, бьют, не без гордости ответил Аким Морев.
А вы, оказывается, чудесный стрелок, со скрытой завистью произнес Иван Евдокимович. Эдак вы меня на Сарпинском вмиг обставите. Куда там: лиса на бегу, орел в полете, а вы раз-рази оба валятся.
Лиса была сражена насмерть. Орел лежал, раскинув крылья, припав грудью к травам. Он, тяжело дыша, то приподнимал, то опускал гордую голову с белыми наглазниками и с такой ненавистью смотрел на подошедших, что даже шоферу стало страшновато.
Разорвал бы нас на клочки, волю дай, проговорил он.
Да. Сила в нем могутная, согласился Иван Евдокимович и шагнул было к орлу, чтобы лучше рассмотреть его, но Аким Морев преградил дорогу:
Хотите, чтобы он когти в вас всадил?
3
Солнце взошло и палило так, что в машине пришлось открыть дверки, и все равно было душно и угарно от запаха трав, которые, казалось, поджаривались на гигантских сковородках.
Впереди уже лежали Сарпинские степи, ровные, как море в тишь, только временами попадались пригорки и выдутые ветрами огромные песчаные котлованы, заросшие травой-колючкойлакомой пищей верблюда. Здесь вид степей был уже иной, чем на Черных землях. Там все покрыто разноцветными коврами, здесь почти всюду житняк и седой ковыль. Но все такое же безлюдьени человека, ни подводы, ни встречной машины Только степи, седой ковыль, пожелтевшие травы в низинах, жаркое солнце, удушливый запах полынка и миллиарды бугорков-могильников, созданных сусликами.
Отметьте в своей памяти, Аким Петрович, проговорил Иван Евдокимович, опять став собранным и сосредоточенным, там, где ковыль, обычно целина и земля хорошая. В этих степях, понимаете ли, пасти бы неисчислимые гурты овец, стада коров, табуны коней, разводить бы хлопок, выращивать бы чудесный рис: солнца-то сколько, охапками хватай. Воды, водички бы сюда. Заметьте еще, мы с вами едем по левую сторону бывшего русла Волгибудущего канала ВолгаЧерные земли. Представьте себе, что будет через пять или десять лет. Водойжизнью степейзаполнятся все озера, котлованы, вода хлынет по оросительной системе на поля, разработанные электротрактором. Все оживет от прикосновения человеческой руки.
Возвышенно говорите! досадуя на то, что так много зря пропадает здесь земли, воскликнул Аким Морев.
И уверенно, подтвердил академик.
Часа через два, когда спидометр показал, что от Астрахани отмерено двести семьдесят километров, на пути снова попался огромный песчаный котлован.
Кстати, попьем, а то на озере вода неважнецкая, посоветовал Иван Евдокимович. Да и с собой бы захватить. У вас есть посуда? спросил он у шофера.
Имеется, с живостью и хитрецой ответил Федор Иванович. И для воды и для особой влаги.
Особой-то влаги пока трудно достать. Подождите лет десяток: тут рестораны на пути вырастут.
Нам так долго ждать нельзя: сайгак протухнет, отшутился и шофер.
Машина перевалила через песчаную кромку и остановилась.
Весь огромный, пылающий жаром, как раскаленная плита, котлован был забит сизо-лиловатыми, тонкорунной породы овцами. Они даже не блеяли, а, уткнув в землю морды, слившись в единый поток, всей массой в две-три тысячи голов напирали на небольшую колоду у одинокого журавля-колодца.
Старший чабан Егор Пряхинчеловек несокрушимой силы: мускулы на его обнаженных плечах так и перекатывались, вместе со своим молодым помощником качал воду и лил ее в колоду, а другие два, тоже бронзовые от загара, палками отталкивали овец, которые, казалось им, уже напились. Но те заходили в тыл отаре и вместе со всеми продолжали напирать на одинокую колоду.
Дальше, за отарой, на желтом бугре, виднелись кибитки, запряженные красными волами. Около них стояли понурые верховые кони, лежали, свернувшись клубочками, широколобые собаки-волкодавы и седоватый козел. Этот при появлении машины вскочил, поднялся на дыбки и начал что-то быстро-быстро пережевывать, делая паузы, словно произносил с запинками речь.
Да что это за издевательство над животными? проворчал академик, выбираясь из машины, и, подойдя к чабанам, сурово заговорил: При уме ли? Столько овец в такую жару из одной колоды решили напоить?
Егор Пряхин зло покосился на него.
С неба свалился? Ай не знаешь, воды кругом даже глаза помочить и то нет. Все озера как моя ладонь. Он протянул огромную руку, показывая загрубевшую широкую ладонь.
Гнали бы на Сарпинское.
И в Сарпинском, говорят, пусто.
Ну уж пусто. Озеро в тридцать километров длиныи пусто. Чепуху мелете.
Мы чепуху, а ты муку мелешь. Вон гляди, показывая на пустующие землянки в стенках котлована, проговорил Егор Пряхин. Видишь: вода ушла, и люди ушли. Давай! Давай, ребята! А то перемрут овцы-то! прокричал он и смолк, уже не отвечая на вопросы академика.
Обида, брат, плохой помощник в труде, под конец заметил Иван Евдокимович, желая этим вызвать на разговор чабана, но тот качал воду, отворачивался, затем прорвался:
Уйди-ка! Я вот одного слушал такого на курсах, он и то и се, в небеса взовьется, аж пятки сверкают. А тутна грешной-то землевон чего. Давай! Давай, ребята, а то помрут овцы-то! снова прокричал Егор Пряхин, отвернувшись от академика.
Но Иван Евдокимович не отставал, и Аким Морев, понимая, что дело может закончиться шумной руганью, стыдясь за грубость чабана, вышел из машины и спросил:
Да вы из какого колхоза, товарищ?
Я-то? сразу присмирев, проговорил Егор Пряхин. Из «Гиганта» Разломовского района мы.
Да ну! обрадованно воскликнул академик. А я у вас там бывал в Разломе, невольно приврал он, желая скрыть то, что обрадовало его: в Разломе живет Анна Арбузина.
А вы кто, между прочим? произнес Егор Пряхин, у которого неприязнь уже прошла, но он еще упорствовал, грубовато спрашивая: Кто вы, между прочим?
Академик Бахарев, Иван Евдокимович, вместо академика ответил Аким Морев.
Ну-у! Ой! Стеганул было я вас, товарищ академик, Иван Евдокимович. А я вас знаю. Ну, пшеницу-чудо вывели вы. Как не знать?
Я-то, может, и чудо вывел, а вы-то вот что выводите? продолжал так же сурово академик.
Но Егор Пряхин, не обращая внимания на тон его голоса, обрадованно говорил:
Вот расскажу своим. Впрочем, весной уж: гоним овечек на Черные земли Утта и Халхутта, а между ними наша база. Вот расскажу. Не серчайте за овечек, товарищ академик: на нашей точке вода есть. А тут что ж? Туда сунулисьпусто, сюда сунулисьпусто. Пересохли озера. Вы вот что, товарищи, помогите-ка нам. Давайте качайте воду, а мы тех, кои хоть малость водицы хлебнули, из котлована выгонять будем, и, не дожидаясь согласия, закричал: Митрич! Иди-ка сюда! Махорки хочешь? Митрич! А когда к нему подскочил козел и, потряхивая бородкой, заглянул ему в глаза, Егор Пряхин добавил: Давай работать, Митрич. Нечего дурака-то валять. Веди овечек. Ну-ка, и отбив две-три сотни овец от отары, он повел козла из котлована, а за козлом тронулись и овцы.
Так, проредив отару, вместе с чабанами напоив половину овец, академик, Аким Морев и шофер, набрав в бак воды, сели в машину и помчались дальшена Сарпинское озеро.
Не верю, садясь в машину и помогая шоферу установить бачок со свежей водой, проворчал академик. Лень погнать на Сарпинское, вот и болтаютпересохло. Аким Петрович, соберите-ка и второе ружье, да и патронов надо приготовить. Скоро Сарпинское. Постреляем, да и в Разлом, посмотрим, что колхозники делают, а оттуда в город. Вы поди-ка соскучились? Янет. Так и жил бы в степи.