Ну и предприимчивый, только и мог ответить Иван Евдокимович.
Со мной не пропадешь, твердо заверил Федор Иванович и, подхватив два чемодана, пошел к выходу.
2
Был поздний час, и город уже спал
Спали магазины, лабазы, дома, дремали пустующие улицы. Около фонарей сонно вились тучи мошкары. Только Волга жила своей особой жизнью: отовсюду неслись разноголосые гудки, то густотрубные, то пронзительные до визга, то пискляво-гневные, напоминающие людей злых, но бессильных.
Во тьме не было видно ни пароходов, ни барж, ни баркасиков, но всюду что-то урчало, хрипело, било по реке лопастями и подмигивало разными светящимися глазамиодин красный, другой зеленый. И по тому, как эти фонарики передвигались, мелькая то тут, то там, можно было заключить: на реке шла своя большая ночная жизнь.
Когда машина выскочила на паром, Аким Морев, облокотившись о крепкие перила, неотрывно стал смотреть на ночную Волгу, пригласив и Ивана Евдокимовича.
Дорогу знаете? спросил шофера академик.
Дорог на Черных землях полно. Куда прикажете?
Держите на Сарпинские озера.
Бывал, ответил шофер так, словно его просили зайти в знакомый киоск и купить там пачку папирос.
«Самоуверенный. Опасные такие шоферы», подумал академик и, чтобы проверить Федора Ивановича, снова спросил:
Километров двести пятьдесят будет?
С гаком. А ежели собьемся, не в ту сторону ударимся, так-то может вырасти километров в триста.
И такое бывает? вмешался Аким Морев.
Степь-матушка. Туда глянешьничего не видать, сюда глянешьничего не видать. Туда-сюда километров на двеститриста ни жилья, ни забегаловки, ох, горе мое. Сбился и считайпогиб в расцвете сил.
Вот и завезете нас туда, где «считайпогиб в расцвете сил», проворчал Иван Евдокимович, забираясь в машину. Спать, сказал он, удобно устроившись.
Федор Иванович некоторое время молчал, видимо занятый какой-то своей мыслью, затем, встрепенувшись, сказал:
Ох, нет. Глаза завяжинайду. Впрочем, на Сарпинском я был года три, а то пяток тому назад. Дичи тамух! Попалите. Ружье раскалится до огненности: стволы кипят.
Как же из него стрелять, ежели оно огненное, сдерживая смех, произнес Аким Морев.
А так уж. На то и охота. Впрочем, руки в воду обмакнешь и за ружье. Выпалил, и опять в воду, нашелся с ответом шофер и сам рассмеялся. Минутку терпения, сказал он, сводя машину с парома. А когда свел ее на правый берег Волги, снова начал: Я вот вам расскажу про собаку. Гончая, сука у меня была, но тут же услышал, как издал легкий посвист задремавший Аким Морев. Эх, не дослушали, сокрушенно проговорил Федор Иванович и обратился к машине: Ну, Стрелушка, ведь не впервые нам: всегда по ночам наши пассажиры спят. Да мы с тобой не дремлем. А ну-ка, прибавь газку. Давай-давай-давай, легонько вскрикнул он и затянул какую-то древнюю песенкуне то татарскую, не то калмыцкую. Временами он обрывал тягучий мотив, полушепотом рассуждал то со Стрелой о своих делах, жалуясь ей на то, что жена, провожая, отобрала поллитровочку, и на то, что завгаражом вчера косо посмотрел на него, заявив: «Ты, Федор, закладывать брось».
А я и не закладываю. Стрелушка, сама знаешь, ибо ты мой единственный честнейший свидетель: видишь, пью умеренно. Оно, конечно, когда водка своя, а ежели поднесуттут пей сколько влезет. А вот еще хочу я, Стрелушка, домик срубить. Он шептал больше часа, выдавая Стреле все свои затаенные помыслы, уверенный, что никто, кроме машины, его не слышит.
Но Аким Морев уже не спал.
Он напряженно и с большим удивлением смотрел на то, как машина, несясь по равнинной дороге, разрезая фарами тьму, освещает по обе стороны то дубравы, то березовые рощи.
«То ли спросонья это у меня, то ли в самом деле тут густые леса растут? А говорилигладь», думал он, вначале не решаясь спросить шофера, чтобы не показаться наивным, и все-таки спросил:
Леса-то тут какие? Дуб? Сосна?
Одно воображение. Вы откуда?
Из Сибири.
О! Матушка Сибирь. Там далеса. А у нас под Астраханью что? Коблы. Ветлу коблом прозывают.
«Ну вот, начал рассусоливать», подумал Аким Морев, всматриваясь в леса, освещаемые фарами машины.
И как он был удивлен, когда на заре увидел по обе стороны дороги только пустующую степь! И еще больше его поразил восход солнца.
В предгорье Кузнецкого Ала-Тау Аким Морев десятки раз наблюдал, как медленно поднимается солнце: оно сначала бросает лучи на верхушки гор, откуда потоки, точно золотистые реки, стекают вниз, а само солнце еще где-то кроется, словно осматривая, прощупывая все, боясь попасть впросак и только через час или полтора оно появляется на небе, будто говоря: «Ну вот наконец-то и я».
Здесь, в степи, все было необычно: солнце, вонзив лучи в края облаков, тут же выскочило и моментально заиграло в разноцветных травах обширнейшей равнины. Удивительно было Акиму Мореву видеть и эти разноцветные травы: они лежали огромными пятнамитут чересчур зеленые, там вонсизые, будто наждак, а вонголубые, пестрые, красные, как маки. И все низенькие, точно подстриженные. Казалось, кто-то всю степь устлал коврами причудливой вышивки, и Аким Морев не мог от всего этого оторвать глаз.
Где мы? спросил он шофера.
На Черных землях, ответил тот.
Черные земли?
В представлении Акима Морева было: Черные землизначит, богатейшие черноземы, а тут земля рыжая, местами сизые плешины, будто умазанные глиной. Сейчас глина растрескалась и квадратиками задралась.
Почему же Черные, когда рыжо? опять спросил он шофера.
Снегу почти никогда не бывает, потому и называются Черные. Им здесь конца-краю не видать.
Не земля, а горе, проговорил Аким Морев, досадуя.
Нет, не горе, проснувшись, ответил Иван Евдокимович. Земля богатейшая. На такой временами урожай бывает до тридцати центнеров с гектара Но все зависит от того, как небушко на нее глянет. Да и не за зерном мы сюда направляемся, а за мясом, за шерстью, за сырами, за маслом, за рогатым скотом, за конским поголовьем и за садами. Давайте-ка посмотрим, он выбрался из машины, весь собранный, сосредоточенный, напоминая собой хирурга перед сложной операцией.
Вот, сорвав траву, похожую на карликовое деревце сосенку, заговорил академик. Это солянка. Соленая, горькая и жесткая, как проволока. Дрянь. А этасизенькая, полыноквеликолепная пища коз, овец. Запах-то какой! А это вот житняк, равен люцерне. А здесь вот, показывая на падину, говорил он, можно развести чудесный сад. Он ходил от ковра к ковру, поясняя, что растет и что можно здесь вырастить. Затем ковырнул носком ботинка землю, взял пригоршню, показал Мореву: В этой земле много питательных веществ. Но нужна вода Вода, Аким Петрович. Лежит вот тут, в глуши, до десяти миллионов гектаров такой земли Здесь десять да за Волгой столько же пустующей земли. Милый мой, до двадцати миллионов гектаров земли, к которой надо приложить человеческие руки. И они будут приложены. Скоро сюда хлынут воды Цимлянского моря и Волги. А придет водапридет и человек. Он принесет науку.
Что же из науки принесет он? уже зная, что академик порою в своей фантазии заходит очень далеко, насмешливо спросил Аким Морев.
Бактерию, например, ответил Иван Евдокимович.
Какую? Тифозную, что ли? вмешался Федор Иванович.
Разные существуют бактерии: есть вредные, но есть и весьма полезные. Наши бактериологи нашли, вернее захватили такую, например, бактерию, которая при любых обстоятельствах повышает урожай зерновых на пятнадцатьдвадцать процентов. Подобную бактерию уже размножают и в бутылях рассылают по колхозам.
Да неужели? уже серьезно спросил шофер.
Точно. Придет сюда водапридет человек, вооруженный наукой, организует здесь круглогодовые великолепные пастбища и тогда мы, милый мой Аким Петрович, превратимся в мировую державу шерсти, мяса, масла.
Едемте! запротестовал Федор Иванович. А то опоздаем на Сарпинское: дичь полетела уже.
Успеем, успокоил академик. Там стой и весь день стреляй. Но согласен, поехали.
И машина снова понеслась по ровной, гудящей под колесами дороге, временами ныряя в огромные песчаные котлованы, выдутые ветрами. Обычно на дне таких котлованов виднелись колодцы, около которых стояли деревянные колоды для водопоя.