Как ты сказал?
Фокин аккуратно снял чуть запотевшие очки, подышал на стекла, протер их шерстяной перчаткой и снова надел.
Конь такой был у Дон-Кихота. Росинант.
Конь Хо, смешное имя, по-нашему Рафик, да?
Возможно, возможно растерянно пробормотал Фокин.
Рашид Бейбутов знаешь, да? Умм гость поцеловал кончики пальцев. Большой человек.
Фокин пожал плечами:
Господи, ну при чем здесь Рашид Бейбутов?
Вах! глаза гостя округлились. Почему зачем? Тоже опера поет. Квартира дворесс Умм гость повторил свой жест, прикрыл глаза и опять поцеловал кончики пальцев.
Ну хорошо, Фокин зябко повел плечами. Отказать режиссеру театра несолидно. А что предложишь? И тут меня осенило Орфей! Прекрасно, предложу Орфея. Чем не Росинант Спокойный, невозмутимый конь. И потом, согласитесь, контакт с театром вещь немаловажная. Ну, это я так, к слову. Вызвал я Серафима. «Поезжай, говорю, не ровен час, в историю попадешь». Фокин неожиданно замолчал, будто воспоминания навели его на мысли, высказать которые не представлялось возможным, а пропустить так вот, между прочим, тоже не хотелось.
Ну а дальше? Так получилось, что теперь все слушали Фокина.
Ах, дальше Н-да, дальше все было естественно и значительно. Накрыли попоной, мохнатым ковром в лучших традициях русской классики. Погрузили на машину и
В театре живой конь в диковину. Визг, крики. Однако со временем привыкли. Репетиции шли своим чередом, все ждали премьеры.
Перед спектаклем Орфей волновался. Никак к свету прожекторов привыкнуть не мог. Оркестр исполнил вступление подняли занавес. Мы с Сергеем Орестовичем сидим в партере, ряд девятый, переживаем. Сергей Орестович мне в самое ухо наговаривает: «Пятно бы прикрыть догадались, с пятном вид не тот». «Поздно, говорю. Теперь уж ничего не поправишь».
Проходит одна картина, вторая, а нашего Орфея нет. Директор мне покоя не дает. «Пройди, говорит, за сцену, узнай, в чем там дело. Может, им помощь какая нужна?»
Ситуация, скажу вам. Это на ярусе: захотел вышел. Никто и глазом не моргнет. А тут сидишь, что называется, на самых сверхбронированных местах. Двадцать метров от сцены. Встает человек и начинает пробираться к выходу. Позор!
Только я настроился на свое нескладное путешествие, занавес в стороны пошел. У меня гора с плеч. Наш любимец появляется. Ну и Дон-Кихот на нем. Вытер я испарину, на место сел. Слава богу, пронесло.
Сидит Дон-Кихот прескверно. Чем там Серафим занимался? Ума не приложу. В музыке тема одиночества звучит. Орфей в такт мелодии ногами перебирает артист. Лошади, я вам скажу, вообще музыку великолепно чувствуют. И вот тут Рассказчик сделал многозначительную паузу, обвел присутствующих взглядом самонадеянного фокусника, который разучился видеть неудивленные лица. Решил, что этого недостаточно, прищелкнул пальцами. Н-да, сказал Фокин отрывисто, произошло невероятное: лопнула осветительная лампа звук, знаете ли, такой, будто кто из противотанкового ружья пальнул. Орфея нашего словно кто плетью огрел. Рванулся в одну сторону, в другую. Артисточки кордебалета с визгом кто куда. Конь на дыбы и как заржет. Что тут началось! Дон-Кихот через голову, копье в оркестровую яму. Орфей галопом по сцене. Публика, не сообразив, в чем дело, взбудоражилась, кричит: «Держите его!» И в этот момент Фокин откашлялся, чувствовалось, что рассказ ему самому доставляет удовольствие, над всей этой вакханалией не то из бельэтажа, возможно, с первого яруса, шут их разберет, серафимовский бас: «Тпрру Стой, шельма!..»
И Орфей встал. Замер как изваяние, только ушами стрижет. Крик был зычный, народ в первых рядах даже пригнулся. А конь стоит. Дескать, у вас свои дела, у меня свои. Зал, извините, наизнанку выворачивается. Все, как есть, со своих мест повскакивали, аплодируют. А Серафим эдак картинно вознесся и полупоклоном публике отвечает. Актеры из-за кулис выглядывают, смехом давятся. Положение, скажу вам, фантастическое. А виновник светопреставления словно гранитный монумент. Представляете, зал ревет, со сцены по частям Дон-Кихота уносят, актеры в гриме и без реквизит всевозможный собирают, кто что в общей сутолоке сбросить с себя успел (понятное дело, костюмы, Испания, пятнадцатый век, в таких далеко не убежишь), а конь стоит, вроде его и увести некому. Зал стал успокаиваться. Дали занавес. Объявили антракт.
После представления Серафиму попало по первое число. Конюх напился, лошадь избил. Об этом узнали много позже. Серафим до сих пор отрицает. Но с тех пор между ними мира нет.
Рассказчик умолк. В наступившей тишине было хорошо слышно недовольное бормотание директора, который за что-то выговаривал Зайцеву, кряхтенье седлавшего Серафима и брызги снега, они летели из-под копыт лошади и неряшливой дробью стучали в деревянный барьер.
Орфей тревожным взглядом окинул стоящих невдалеке людей, попытался укусить конюха, который без видимой аккуратности затягивал подпругу. Получил в ответ тычка, зло оскалился и стал пританцовывать на одном месте, никак не давая ни отпустить стремена, ни отладить седло
Люди обманули его Они находились тут же, рядом, о чем-то спорили, кому-то что-то доказывали, над кем-то смеялись. Он знал этих людей. И оттого, что они смеялись именно сейчас, словно совершенный обман не имел для них никакого значения, Орфей страдал еще сильнее.
Он понял, зачем его привели сюда. Он мог бы догадаться об этом раньше, но
Странности начались два дня назад Его освободили от занятий. Такое случалось редко.
На следующий день Орфей опять отдыхал. Его чистили дольше других. Потом приезжала англичанка, и его заседлали. Серафим называл англичанку цаплей Они проработали два часа. А весь остаток дня Орфей снова простоял. К вечеру он стал нервничать. Серафим испугался, побежал за Зайцевым. Тот пришел нескоро. Хмурый, недовольный. Долго бродил по конюшне. О чем-то договаривался с Фокиным. Получалось, что Фокин упрашивает Зайцева. А Зайцев уступать не хочет, упрямится. Спустя час Зайцев заглянул к нему Был он чем-то расстроен. Орфей дал себя осмотреть На прощание Зайцев потрепал его по шее и сунул сахар.
Не волнуйся Вот и Бабочка вздыхает, и Чалый стоит.
От этих слов Орфею стало спокойнее. Раз Зайцев так говорит, значит, на самом деле волноваться не стоит. Скоро, успокоившись совсем, он быстро заснул А утром Про утро лучше не вспоминать Его надо еще пережить.
Сейчас люди начнут суетиться, размахивать руками. Так бывает всегда, когда надо принимать какое-то решение. Его увезут. Он знает точно. Эти вот трое и увезут. Еще один круг галопом, и тогда будет все Он, кажется, понравился. Незнакомцы жмут руку директору. Значит, договорились. Сейчас апп! он сделает разворот, и люди окажутся прямо перед ним. Все сразу и каждый в отдельности. Он чувствовал их слабости, умел прощать. Прощать? Всегда надо уметь прощать. Уж кто-кто, а он знает. Люди каждый день разные. У них это называется настроением. Сколько их здесь? Много Со всего ипподрома. Столько людей, и никто не желает заступиться за него. А может, просто не хотят? Так тоже бывает. Люди каждый день разные.
Долго ему еще бегать по этому кругу? Неужели не надоест? Хорошо хоть седок приличный.
«Стоп!..» Ага, это директор. Орфей, не дожидаясь команды наездника, переходит на рысистый шаг, а затем останавливается.
Умный лошадь, хороший лошадь. Такой голова имеет: начальник сказал «стоп», и встал. Ай какой лошадь!..
Директор сдержанно улыбнулся.
Жаль отдавать, честное слово, жаль
Нехорошо говоришь. Для друга ничего не жалко вот так хорошо говоришь. У нас такой обычай. Пришел гость, увидел красивый вещь. Нравится бери. А ты жалеешь. Не за бутылку коньяку отдаешь. Какие деньги берешь и жалеешь. Шеф называется. Мы вам такой джигит делать будем Вах ой-ей-ей! Витязь в тигровой шкуре вот какой джигит.
Ладно, Муслим, не митингуй Нравится бери.
Кругом засмеялись.
Хорошо говоришь. Большой человек большой лошадь имеет.
Сергей-ага, друг дорогой, разреши, мой человек немного верхом поедет.
Сергей Орестович, конь взволнован. Я возражаю. Зайцев, оттеснив упрямого южанина, встает прямо перед директором.