Саша послушно опустилась на колени рядом с Тихоном.
Знаете ли вы, куда вступаете? спросил голос.
Знаю, ответила Саша; эта таинственность не понравилась ей. «Как в секте какой-то». Голос неизвестного показался как будто знакомым, но вспомнить, кто это, она не могла.
Проверьте, чувствуете ли вы в себе силу мужественно встретить любую опасность на этом пути?
Если бы не чувствовала, не пришла бы сюда. Меня никто не тянул. В голосе ее послышалась обида, и человек в углу за соломой смущенно кашлянул и помолчал немного.
Дайте руку вашим товарищам и повторяйте за мной слова присяги.
Данила и Тихон протянули руки и крепко сжали ее маленькую, уже загрубевшую от тяжелой работы ладонь.
«Я, гражданин Советского Союза»
«Я, гражданка Советского Союза»поправила Саша.
Неизвестный снова кашлянул.
«Член Ленинского комсомола»
«Член Ленинского комсомола»
«Вступая в подпольную организацию для борьбы с фашистскими оккупантами и их прислужниками, клянусь»
И вдруг от Саши отошло, исчезло все внешнее: таинственность, которая ей не понравилась, руки ребят, сжимавшие ее руку, голос неизвестного. Слова присяги вливали магическую силу. Быстрее заструилась кровь, чаще забилось сердце, глубоким и прерывистым стало дыхание. Голос ее крепнул с каждым словом.
«За смерть наших матерей и детей, за их кровь и слезы»Саша на миг умолкла. Ребята почувствовали, как дрожит ее рука. Но вдруг голос ее как бы прорвался сквозь преграду и зазвенел с повой силой:«я клянусь мстить проклятым фашистам беспощадно, всеми средствами подпольной борьбы»
Она сказала это громче, чем следовало, и человек в углу понизил голос. Но Саша не обратила на это внимания, так как подсказывающий больше не существо-вал для нее. Ей казалось, что горячие и суровые слова идут из глубины ее собственного сердца. О Даниле и Тишке она забыла. Она смотрела в темный угол, а видела огромные просторы родной земли, толпы людей, колонны красноармейцев Всему народу она давала клятву!
«Если же я нарушу эту клятву, изменю, струшу, выдам тайну организации, пусть рука моих товарищей безжалостно покарает меня».
Саша была еще там, в неведомой дали, где идет борьба, когда над самым ухом услышала тихие простые слова:
Добрый вечер, Саша.
Она опомнилась. Из темноты склонилось к ней знакомое лицо. Толя Кустарь приветливо улыбался и протягивал руку. Саша даже не сразу поняла, откуда он взялся. С Толей она вместе училась в семилетке. Но это был «чужой», он жил в поселке Кустари, километрах в трех от их деревни, за лесом. Встречались они только в школе и нельзя сказать чтобы дружили. Саша никогда потом не интересовалась судьбой Толи и других одноклассников из поселка. Слышала она как-то краем уха, что Толя окончил ФЗУ и работает в Минске электромонтером.
Догадавшись, что это он подсказывал ей слова присяги, Саша обрадовалась: есть, значит, в организации более взрослые люди! Толяее ровесник, самостоятельный человек, рабочий.
Толя крепко пожал ей руку.
Вот как мы встретились с тобой!
Ни он, ни брат, ни Тишка не проронили больше ни слова об организации, куда она вступила, о том, что должна делать, как вести себя. Саша поняла: все сказано в словах присяги. Она священна, эта клятва, нельзя разбавлять ее обыденными словами. Да и вообще лишнего тут никто не говорил. Толя Кустарь подвинул свечку, снял пальцами, как щипцами, нагар и тихо сказал:
Начнем, товарищи.
Даник придвинулся поближе к нему, обхватил руками колени и наклонил голову, приготовившись слушать. Тишка не шевельнулся. Он, как и прежде, лежал на животе, подперев голову руками. Ладони закрывали щеки, рыжеватые волосы, лоб, и Саша видела одни глаза, большие, оттененные ресницами, усталые, как у ребенка, превозмогающего сон, и грустные. У Толи, наоборот, глаза были ясные, веселые, пламя свечки, горевшей у его ног, отражалось в его зрачках странным, будто живым, огоньком.
Прежде всегоо самом главном в нашей работе начал Толя несколько официально и торжественно, но тут же окинул всех довольным взглядом и, понизив голос, сообщил:Радостная новость, хлопцы: «Старик» установил связь с партизанами!
Ну-у? вскочил Тишка, сел, и глаза его заблестели. Как? Где?
А Саша подумала: «Значит, есть кто-то посолидней, кого они называют «стариком». Кто же это?»
Не имеет значения, Тихон, как и где Главное, что связь есть. Будет! Мы должны послать в отряд своего человека и договориться о постоянном контакте. «Старик» скажет, куда идти.
Я! горячо прошептал Тишка. Меня
Погоди, остановил его Толя. Я думаю, лучше пойти Даниле. Нам с тобой есть другое задание. Первое задание от партизанского командования Оно вынесло приговор человеку, выдавшему фашистам раненых партизан. Нам поручили выполнить этот приговор
Саша поняла, что надо кого-то убить, покарать смертью, и ужаснулась: вдруг когда-нибудь такое задание дадут ей, а она она не сможет убить человека.
Кто? спросил Тишка, и глаза его погасли, а губы передернулись как от боли.
Лесничий.
Наш? У него четверо детей! вырвалось у Саши.
Лесничий был чужой для нее человек. Она познакомилась с ним недели две назад. Он приехал вечером и умолял принять роды у его жены. Саша не хотела, даже боялась ехать в лес. Но лесничий был такой растерянный, да и Поля, обычно осторожная, шепнула, что надо ехать: лесничий всегда пригодится.
Измученная родами женщина, тихая и ласковая, когда все благополучно окончилось, попросила повеселевшего мужа: «Лексей, ты ж отблагодари докторку как следует Не скупись». На прощание он положил ей три больших куска старого сала. И Саша, которая там, на работе, обижалась, когда ее пытались чем-нибудь отблагодарить, взяла сало. Она брала его не для себя, а для всей семьи, сидевшей на одной картошке. Все это мгновенно встало перед ее глазами и ярче всегодети, мал мала меньше, не разобрать, где старший, где младший; три нары глазенок, вечером, когда ребят отправили в другую комнату, испуганных, а утром, когда они узнали, что у них есть новый братик, удивленных. Дети, которые завтра станут сиротами. Она лучше чем кто бы то ни было знает, как это тяжело и страшно: сама росла сиротой и сама теперь мать
Саша смотрела на хлопцев, надеясь услышать, что лесничий осужден не на смерть.
Они переглянулись между собой и умолкли. Caine показалось, что ребята увидели в ее словах слабость, женскую чувствительность, и испугалась, что теперь они перестанут доверять ей тайны подполья. Она хотела объяснить, что жалости к этому человеку в ее сердце нет. В самом деле, разве можно жалеть того, кто выдал врагам своих людей, партизан, да еще раненых, беспомощных? Для такого гада она сама придумала бы самую страшную кару! Но дети Она, мать, не могла не вспомнить о них. Пусть товарищи правильно ее поймут
Я принимала роды у его жены, сказала Саша. Я думаю, дети не виноваты, что у них такой отец
Детей никто и не винит, сурово ответил Тишка. Мы не фашисты.
Саша обрадовалась, что молчание нарушено. Но тут Толя Кустарь заговорил совсем о другом.
Товарищи, приближается праздник Октября. Мы должны отметить его! Пусть люди знают, что есть силы, которые борются с врагом что фашистская пропагандабрехня. Предлагаю Первоерасклеить листовки Будем надеяться, что получим их из партизанского отряда, если же нетнапишем сами. Второе Предлагаю на всех общественных зданияхна школе, сельсовете, клубевывесить красные флаги. Сшить флаги поручим Саше. Согласна? обратился он к ней.
Саша кивнула. Но первое боевое задание не порадовало ее, показалось мелким: большое делосшить четыре флага!
Ребята обсуждали, где взять материю на флаги, как лучше их вывесить, кому писать листовки. А Саше казалось, что это они нарочно, чтоб не говорить при ней о более важных делах. Даник предложил в день праздника взорвать мост на шоссетот самый, который взорвал Алеша Кошелев и который оккупанты восстановили. Предложение его почему-то не приняли. И Саша опять подумала: не приняли потому, что присутствует она, слабая женщина, которая как будто пожалела предателя.