Через мост прошел грузовик и, свернув в кусты, остановился. Из кузова выскочили красноармейцы, потащили к мосту ящик, засуетились.
«Взорвать мост хотят», понял Даник и с детским любопытством и нетерпением стал ждать взрыва, прикидывая, может ли долететь до него осколок. Вдруг за мостом раздался стрекот, и из-за поворота шоссе выскочили мотоциклисты. Даник понял, что это немцы, только тогда, когда двое из них, почти достигнув моста, как-то странно перекувырнулись, а один мотоцикл скатился по насыпи в речку, и там все продолжали вертеться его колеса, разгоняя кругами воду. Даник пулей слетел с груши, крикнул в убежище: «Немцы!»и снова полез на грушу.
Он услышал, как вскрикнула Саша. С ребенком на руках она бросилась к выходу.
Поля и соседка вцепились в нее, не пускали. Заплакали дети.
Куда ты теперь убежишь? Куда кинешься? Хочешь, чтобы застрелили?
То ли это страшное слово, то ли частые выстрелы, щелкавшие теперь уже довольно громко, заставили Сашу изменить свое намерение; она снова забилась в угол. Трясясь всем телом, прижалась к влажной земле. Она видела их перед собою, немцев. Перед ее глазами снова, как уже не раз, встал тот, что вел ее на расстрел. Каждая черточка его лица врезалась ей в намять. Молодой, даже красивый, с приветливой улыбкой Теперь, когда она знает, что он вел их на расстрел, от этой улыбки леденеет кровь. Как он мог так улыбаться! А за ним стоит тот, второй, что сказал: «Курт, дэн зойглинг дарфст ду нихт эршиссен» Теперь Саша точно знает смысл этих слов: «Курт, ребенка можешь не убивать». И вот он опять стоит, опять произносит эти страшные слова, показывая пальцем на Ленку и пряча лицо Саше страшно, но ей очень хочется увидеть это лицо. Она напряженно вглядывается в пустоту. В ее больном воображении встает нечеловеческая образина, жуткая, обросшая звериной шерстью. Во время коротких приступов этой непонятной болезни, которая тянется почти месяц, ей никогда не является третий немец, тот, что первым вышел из лесу и что побледнел, когда «герр лейтенант» приказал их расстрелять. Этого она вспоминала, только когда голова была ясная, когда рассказывала кому-нибудь об ужасной встрече в лесу. Тогда вспоминалось все до мелочей. Только лица того, который сказал: «Ребенка можешь не убивать», Саша никак не могла вспомнить, поэтому во время припадков он стоял перед ней, безликий и оттого еще более страшный. Вот и сейчас ей показалось, что его нечеловечья мохнатая рука тянется к Ленке. Саша закрыла глаза и закричала:
Вот он! Спасайте Ленку! Поля!.. Даник!..
Поля обняла ее.
Саша, родная моя! шептала она. Никого нет. Мы тут одни. Погляди Маня, ее дети. ТамДаник. Даник! громко позвала она.
Но в ответ раздалась еще более частая и, казалось, близкая стрельба. Старшая сестра, десять лет заменявшая им, младшим, мать, отошла от Саши и высунула голову из ямы, разыскивая брата.
Ну и задам же я этому мальчишке! Лезет прямо под пули! Данила, сейчас же иди сюда!
Однако брата нигде не было, напрасно она звала. Данила в это время со всех ног бежал вдоль ручья к мосту, где гремел бой. Со своей вышки он увидел, что другая группа мотоциклистов выехала по лесной дороге к западному концу деревни, где был песчаный брод. Он увидел, как они стали перетаскивать через речку свои мотоциклы, и сразу понял их намерение: зайти в тыл группе бойцов, ведущих бой у моста. Недолго думая, он помчался предупредить их. Когда полз от ручья через пустырь, его, видно, засекли, так как пули жужжали вокруг, срезая лозу. Но он не обращал на них внимания. Его цельполуразрушенный кирпичный хлев, откуда бил наш пулемет. Он добрался до этого хлева и увидел там трех бойцов. Один лежал за ручным пулеметом и короткими очередями стрелял за реку, приговаривая: «Что, съели, гады?»
Второй молча набивал диски и подавал пулеметчику. Третий стоял за кирпичной стеной, внимательно следил за мостом, изредка стрелял из винтовки и отдавал какие-то команды. Увидев Даника, проползшего в хлев сквозь дырку в стене, он удивленно спросил:
Ты что тут делаешь?
Дядечка, они переправляются вон там, паренек показал рукой, Они хотят вас окружить.
Ничего, хлопчик, ничего, успокоил его боец. Мы скоро все кончим и, вздохнув, произнес:Эх, товарищ командир! На смерть пошел! Ложись, хлопчик! Бей их, иродов, Степан!
Пулемет ударил длинной очередью. И в ту же минуту раздался взрыв, такой, что Даниле показалосьобрушилось небо. Закачалась земля, а сверху что-то упало, больно ударило по ноге и по плечу. Даник не сразу понял, что это взорвали мост. Ожидая новых ударов, спрятал голову. Чьи-то сильные руки подняли его. В лицо глядели скорбные глаза бойца, стрелявшего из винтовки.
Запомни, хлопчик! тихо и торжественно произнес боец. Чтоб взорвать мост, пошел на смерть наш командирАлексей Кошелев. Запомни это имяКошелев! А теперь осторожно пробирайся к матери.
А мы, товарищи, покуда дым да пыль, сиганем на ту сторону, а тамв лес! За мной! и он кинулся в пролом стены, следом за нимпулеметчики.
Данила ползком добрался до лозняка и оттуда увидел, что осталось от моста. Половина его была уничтожена начисто, частые бревенчатые сваи с густым переплетом подпорок торчали, расколотые взрывом в щепу. В мутной воде плавали обломки дерева и поблескивала оглушенная рыба. Даник подумал, что в другое время тут можно было бы славно поживиться. А сейчас не до того Он смотрел на немцев на другом берегу реки. Они прятались в сосняке и изредка стреляли. Когда же по ту сторону шоссе взметнулось вверх высокое пламя (Даник догадался, что красноармейцы подожгли свой грузовик), немцы открыли бешеную стрельбу. Из-за поворота шоссе выполз танк, остановился и ударил туда же из пушки.
«Бейте, дураки, в белый свет, как в копеечку!»злорадно подумал паренек и пополз к деревне. Добравшись до сада деда Андреясоседа напротив, он встал и пошел во весь рост: ему не хотелось, чтобы кто-нибудь видел, что он ползет или прячет голову. У него даже явилась озорная мысль подшутитьподкрасться к убежищу, где сидят дети и его невестка Аксана, и крикнуть по-немецки какое-нибудь «хзндэ хох!». Но он понимал, что людям не до шуток, и пошел через двор. Отворил калитку и остолбенел. По улице шли немцы в касках. Они шли цепью посреди улицы, направив дула автоматов на дворы: боялись засады. Даник сообразил, что бежать нельзяначнут стрелять, и застыл на месте. Заметив его, немцы быстро заговорили. Один, молодой, подвижный, подбежал к Данику, спросил, показывая на дворы:
Руссиш зольдат?
Даник покачал головой: нету.
Немец засмеялся.
О, гут, и, достав губную гармонику, сыграл прямо в лицо ошеломленному Данику знакомый мотив: «Из-за острова на стрежень» Снова засмеялся, показывая белые крепкие зубы. Потом вынул из нагрудного кармана плиточку шоколада и протянул пареньку. Да-ник взял шоколадку, и немец, довольный собой и всем окружающим, похлопал его по плечу и бросился догонять своих. Даник смотрел им вслед, и сердце его все сильнее и сильнее сжимала какая-то неведомая до того горькая обида. Было обидно за незнакомого Алексея Кошелева, который погиб, взрывая мост. Зачем он погиб, если его смерть ни на минуту не задержала врага? Было обидно за речку, любимую им с детства, что она такая мелкая и в ней так много бродов. За свою землю За Сашу, которая так напугана и дрожит там, в яме. И за себя. Как маленькому, как несмышленышу, сунули ему шоколадку. А может, немец этотсамый злостный и хитрый фашист.
Он зашел к себе во двор, швырнул шоколадку в лужу и затоптал ее ногами. Присел на крыльцо и заплакал, не громко, а по-мужскитихо и тяжко. В сердце его еще не было той сознательной ненависти к пришельцам, которая явилась позже. Но презрение к ним, злость против их гармоники, неуместной игры, шоколадки уже разгорались. А главноепропал страх перед ними. Напуганный Сашиным рассказом, ее болезнью, он хотя и бодрился и не показывал виду, но в душе очень боялся их прихода. Теперь же, когда увидел их, столкнулся лицом к лицу, страха этого не стало.
Даник пошел на огород. Заплаканная, побледневшая Поля, увидев его живым, обрадовалась и тут же с возмущением накинулась на него:
О боже! У меня сердце чуть не выскочило Где ты болтаешься, бродяга ты этакий? Как тебе не совестно!..