Марло? переспросил Филипп Демидович. Нужно будет поинтересоваться в библиотеке.
Да нет, пожалуйста, сказал Поликарп Семенович, расстегивая летний полотняный пиджак и извлекая, к удивлению Филиппа Демидовича, толстую книгу, которую, оказывается, прятал под мышкой. Только, пожалуйста, аккуратно, попросил Поликарп Семенович, передавая Филиппу Демидовичу припотевшую книгу. Она принадлежит жене, и жена дорожит ею. Тем более что книга редкая.
Не беспокойтесь, я сразу же оберну газетой, заверил его Филипп Демидович, открывая первую страницу, где старательным каллиграфическим почерком было выведено:
«Дорогой мамочке в день рождения. Со студенческим приветом твой сын Гена. 12 февр. 1959 г.».
Да, теперь второй вопросик. Поликарп Семенович разогнул второй палец. Второй вопрос, второй вопрос напряженно вспоминал он. Первый Китай, а что же у меня было во втором вопросе? Вот крутится в голове и никак Давайте третий, а второй я вспомню. Значит, третий вопрос о разработках сибирского газа японцами. Он разогнул средний палец, а безымянный, означавший забытый им второй вопрос, прижал к ладони.
Но тут он снова запутался в своих пальцах и вопросах и стал нервничать.
Нет, нет, постойте Поликарп Семенович пытался навести порядок в вопросах и пальцах. Сибирский газ это четвертый вопрос, а пятый Пятый, по-моему, у меня опреснение воды
Поликарп Семенович все больше волновался, даже голова у него стала дергаться. И вдруг сказал:
В отношении сибирского газа я решительно с вами не согласен! И вы меня ни в чем не убедили.
Да я вас ни в чем и не убеждал, удивился Филипп Демидович.
Нет, вы убеждали! горячо возразил Поликарп Семенович. Вы за то, чтоб продавать газ, а я против. Зачем нам японцы? И зачем нам китайцы и португальцы? Вы прочтите поход Тамерлана, там все сказано!
Поликарп Семенович, при чем тут поход Тамерлана? мягко остановил его Филипп Демидович. Давайте рассуждать спокойно.
Нет, я спокойно не могу. Сибирский газ мой третий простите, четвертый вопрос, и вопрос острый Поликарп Семенович запустил под пиджак руку и начал нервно чесаться.
Возможно, возможно, я не спорю. Но выслушайте меня, предельно спокойным голосом остановил его Филипп Демидович, как и подобает человеку, занимавшему высокий пост на поприще правосудия.
Однако и его речь была прервана. На крыльцо вышла Поля, хлопая заспанными глазами.
Приве-е-т! полусонно протянула она. Слышу и не пойму, с кем это дядя Филя разговаривает. Здравствуйте, Поликарп Семенович. И, не дождавшись ответного приветствия, тут же спросила: А где наши, в саду? Пора обедать. Дядя Филя, зови их, я буду накрывать. Она снова ушла в дом.
Да, да, и мне пора обедать, поднялся Поликарп Семенович. И стал надевать свою шляпу, говоря: Я еще зайду к вам. Допустим, сегодня или завтра.
Заходите, Поликарп Семенович, милости прошу, приглашал Филипп Демидович, тоже поднимаясь со скамьи.
Он проводил Поликарпа Семеновича до калитки и вернулся к дому. Из сада, позевывая, вышла Таисия.
А мне показалось, кто-то пришел к нам, сказала она. Вроде калитка стукнула. Уж думала, покупатель.
Да нет, это Ко́жух приходил, ответил ей брат. Посидел немного.
И что тебе за интерес с ним сидеть? пожала полными смуглыми плечами Таисия. Давно пора обедать. Совсем заспались Она застучала рукомойником, споласкивая руки и лицо.
С улицы донесся какой-то громкий разговор. Таисии подумалось, что это, быть может, явился покупатель дома (последнее время ей постоянно мерещились эти самые покупатели), и поспешила к калитке, выглянула на улицу. Но это Марфа Конь разговаривала с Поликарпом Семеновичем. Таисия не стала их слушать и ушла в дом.
А если бы не ушла, услышала бы следующий разговор.
Послухайте, Кожу́х говорила Марфа.
Не Кожу́х, а Ко́жух, прервал ее Поликарп Семенович. Я вас пятый раз поправляю. Вы запомните, запомните, пожалуйста: моя фамилия Ко́жух, а не Кожу́х. Ведь я не называю вас Марфой Лошадь, а называю Марфой Конь.
А по мне, так хоть горшком зовите, лишь бы в печь не становили. Я вам про вашу собаку говорю, а вы мне про свою фамилию. Я вам говорю: ваша собака прошлую ночь до утра выла и эту ночь выла. И прямо под моими окнами.
Но ведь собака не человек, отвечал Поликарп Семенович. Я не могу запретить ей выть.
Послухайте, Кожу́х!..
Я вам шестой раз говорю: не Кожу́х, а Ко́жух.
Пускай Ко́жух. Так вы ее хоть от моих окон отведите или в сарай закройте.
Но я не могу этого сделать: собака стережет гараж.
Так что ж, по-вашему, так она и будет все время выть под моими окнами?
Почему же все время? Сейчас у нее такая пора: все собаки гуляют. Пройдет пора, и она успокоится.
Поликарп Семенович элегантным взмахом ног вытряхнул песок из сандалет, вошел к себе во двор и запер за собой высокую калитку на два крючка и на засов. Больше в этот день он со двора не выходил. Только вечером прибежал к Филиппу Демидовичу внук Поликарпа Семеновича, мальчишка десяти лет, приехавший из Житомира на лето к дедушке с бабушкой.
Дядя, вы уже прочитали книжку? Если прочитали, так верните, сказал мальчик.
Что ты, друг мой, когда бы я успел? Я за нее еще не брался. Вот сейчас начну читать, ответил Филипп Демидович.
Ладно, читайте, разрешил мальчик и убежал.
Назавтра он опять явился и сказал:
Дядя, бабушка просила книжку. Это чужая книжка, нужно срочно отдать. За ней тетенька пришла и требует. Таких книжек нету, ее только за сто рублей достать можно.
Это бабушка сказала, что чужая?
Ага, кивнул мальчик.
Что ж, возьми, Филипп Демидович с сожалением вернул мальчику недочитанного Кристофера Марло. Только скажи бабушке, что обманывать нехорошо. Ведь это бабушкина книжка, ей твой папа подарил. И никакая тетенька за ней не пришла, верно?
А я не знаю. Это не мое дело, ответил мальчик, глядя на Филиппа Демидовича ясно-голубыми лживыми глазами.
Взял книжку и убежал.
6
В этот же день во дворе у машиниста Петра Колотухи с раннего утра ширкала пила, стучал молоток, громыхали доски. Это Вася Хомут, уже натянув на столбы и перекладины просторный полотняный навес, мастерил под навесом дощатый стол длиной в пятнадцать метров и лавки к нему. По причине срочного предсвадебного заказа Вася взял кратковременный отпуск, на три дня, в своей конторе, и у Колотух работал не спеша: часто свертывал цигарки и часто заглядывал на кухню, где Настя Колотуха с двумя приглашенными себе в помощь женщинами доводила до ума ладненького кабана, купленного вчера на базаре и вечером забитого.
На кухне начинялись колбасы и кендюх, шпиговался салом и чесноком окорок, жарились в печи кровянки, что-то шкворчало в горшках, высоко обложенных на припечке жаркими углями.
Настя, золотце, детка моя, там три доски с сучками, появлялся на кухне Вася, одетый в свою неизменную спецовку с яркими значками-наградами. Иди, мамочка, кинь оком: класть их или откинуть?
Распарившейся возле печи Насте было не до Васи, и она отвечала ему:
Клади, Вася, клади. Клеенкой накроется не видно будет. Выпей рюмочку и клади. Сам налей, вон на окошке стоит, и закуси чем-нибудь. Да много не наливай, а то еще топором поранишься.
Настя, мамочка, ягодка моя, ты ж меня знаешь! сипел в ответ Вася, наливая себе рюмочку. Все, как надо, будет. Я за свою работу головой отвечаю. На меня ни один человек не обидится.
Да что я, не знаю? отвечала Настя. Ты закуси, закуси! Вот ухвати вилкой печенку жареную!
Не хочу, Настя, золотце, счастье мое! Я закурю лучше, Вася лез в карман за махорочкой. Я никого никогда не обдурил. Потому и меня не обдурят. А если захотят обдурить, я мигом догадаюсь. Глянул и все понял.
А как же! отвечала Настя, держа на весу кишку и заталкивая в нее начинку. Каждый понимает, когда его обманывают.
Не скажи, Настя, не скажи, золотце, говорил Вася, чадя вонючей махоркой. Я тебе, мамочка, вчерашний пример приведу. Сергуня Музы́ка дом через нашу контору ремонтирует. Пришел он вчера с другом ты его видела, он тоже моряк. Ну, пошли мы смету составлять. Сам Кавун наш, прораб, я и Гмыря. Ну, обмерили, посчитали, на две тыщи восемьсот переделка потянула, с верандой, конечно. И Кавун Сергею говорит: «Если прямо сейчас полную сумму оплатите, прямо с понедельника начнем». Я-то знаю, что он брешет. Он этих подрядов по всему городу нахватал, а в кадрах текучка. Клянусь тебе, мамочка, хорошо, как через месяц матерьял завезут. Сергуне бы так сказать: «Как рабочих пришлете, так и заплачу». Тогда б и Кавун раскумекал, что его обман раскрыт.