Как же ее зовут? спохватилась Настя.
Люда она, Люда Шорох. Толик подошел, поцеловал мать и сказал: Да ты не волнуйся, она нормальная девчонка. У нее мать и отец инженеры, на капронке работают.
Вот что, сынок, помолчав, сказала Настя. Я тебе не враг. Раз ты решил, так и будет. И тебя и Люду мы с отцом будем любить. И денег я тебе дам, купи в том магазине, что вам нужно. Но с таким условием, что свадьба ваша здесь будет, в нашем доме. Распишетесь в Чернигове, а после загса сюда. С ее родителями, конечно. Вот это мое желание.
Что за вопрос, мама! обнял ее Толик. У них своя «Волга», зелененькая, вся блестит. Последняя модель. На ней и прикатим. В субботу распишемся и к вам.
Вот и хорошо. Ну, будь же счастлив, сынок, поцеловала его Настя и опять заплакала.
Брось, брось!.. снова обнял ее Толик.
В тот день Петро повел поезд на Ворожбу и задержался в поездке. Толик, не дождавшись его, уехал последним вечерним автобусом.
Вернувшись ночью из поездки, Петро добродушно поворчал, узнав, что сын так быстро ускакал. К тому времени Настя многое передумала, пришла к выводу, что это совсем неплохо, а даже очень хорошо, что Толик женится, поэтому и Петро, живший с Настей в полном душевном согласии, тоже понял, что это замечательно, и они стали готовиться к свадьбе.
В этот день Петро опять задержался в поездке. Настя не слышала, когда он вошел во двор. Но как только сказал Васе Хомуту: «Привет трудовому народу!» сразу вышла на крыльцо.
Ох, и продержали ж тебя где-то! Давайте обедать, у меня давно все готово. Вася, мой руки, а то ты у меня совсем заработался.
Изрядно протрезвевший Вася Хомут уже подходил к Петру, тянул ему руку:
Привет, пан машинист.
Был Вася Хомут тощ и хлипок, до плеча не доставал Петру Колотухе. А Петро могучий, грузноватый, железнодорожная форма сидит на его крепком торсе, как влитая, прямо генерал, только что без регалий.
Ну жизнь! говорил Петро Васе Хомуту, поливая ему на руки из кружки. Сейчас пообедаю по-скорому и пойду в депо с начальством ругаться.
Настя услышала его слова, отозвалась с веранды:
Ты уж у меня ругальщик! Что там у тебя случилось?
А то, что у твоего мужа в этом месяце двести килограммов пережогу по топливу, отвечал жене Петро. Встречаю сейчас главного инженера, он говорит: «Мы тебя за это дело на проработку вызовем». Вот я им и устрою проработку.
То экономил, а теперь пережигаешь? спрашивает с веранды Настя.
То когда было. Сейчас попробуй сэкономь, говорит Петро и объясняет Васе, поднимаясь с ним на веранду: Наш начальник депо совсем тормоза потерял. Уреза́ли, уреза́ли норму топлива, и, кажись, доуреза́лись. От Толика нет известий? спросил он Настю, садясь за стол, на котором дымился борщ в тарелках, стоял чугунок с гречневой кашей, только что вынутый из печи, и шкворчало мясо на сковороде, прикрытой крышкой.
Есть ему время известия тебе подавать, улыбнулась Настя. Он там, наверное, без ног от беготни.
Это уж точно. Петро тоже улыбнулся, взялся за ложку.
А вы чего ж по маленькой?.. спросила Настя, указывая глазами на початую бутылку.
Я нет, мне в депо идти, сказал Петро. Вот Вася другое дело.
Тогда и я нет, решительно отказался Вася.
Вася, ты что? Ты на Петра не смотри. Настя взяла бутылку, желая налить Васе. Много не надо, а для аппетита.
Настя, мамочка, рыбка моя, нет и все! Я лучше ко второму блюду приму, сказал Вася. И, отхлебнув борща, спросил Петра: Так что с пережогом?
Понимаешь, отозвался Петро, смачно потянув борща из ложки, я двадцать лет поезда вожу и всю эту механику знаю. Почему последний раз норму на солярку снизили? Ясное дело очки втереть, хороший процент экономии показать. За это начальству почет и премии. А с чего началось, мы тоже знаем. Нашлись такие, кому сверх положенного солярочку подливали, вот у них большая экономия и получилась. А были умники, которые сами топливо прикупали, если заправщик свой человек. И у этих экономия в показателях. Вот всех и резанули.
Интересно, кто ж это прикупал и кому подливали? спросила Настя.
Ну, зачем фамилии называть? усмехнулся Петро. Не в них дело. А в том, что на сегодняшний день двадцать машинистов с пережогом. Что ж получается? Четвертая часть машинистов! Как послать такую цифру в управление? А вдруг там скажут: что ж это за нормы такие вы установили? И наши разумники что делают? Тринадцати машинистам пережог покрывают, а семерых оставляют «для принятия мер». Нет, други мои, так дело не пойдет, сказал Петро с прежней своей улыбкой.
Э, Петя, мамочка, ничего ты не докажешь, с хрипотцой сказал Вася Хомут. Вон мне машинист Стригун говорил, что у вас на транспорте до сих пор профессиональной болезнью уши считаются. Как до революции постановили, так и осталось. Тогда, видать, паровозы так гудели, что машинисты глохли.
Верно, Вася, верно, сказала Настя. Я по нашей больнице знаю. Тепловозники сейчас или глазами болеют, или желудком, а глухих я никогда не встречала.
Петя, мамочка, ты мне как другу, кажи. Вася Хомут отодвинул пустую тарелку и придвинул к себе другую, с гречневой кашей и куском только что сготовленной колбасы. И налил, конечно, рюмочку. Вот ваш Кнут, орден Трудового получил. Я сам в районке читал: вон какой наш Кнут, по всем показателям первый! За год пятнадцать тонн топлива сэкономил. А тот же Стригун мне говорил
Да верно, верно Стригун говорил, сказал Петро, опережая Васю. Такой другой экономии нигде по Союзу нет, за нее Кнуту Нобелевскую пора дать. А я своими личными глазами вот какую картину видел. Подошли мы с ним в Гомеле вместе на заправку, его тепловоз слева, мой справа. Я в окно смотрю: спрыгнул он на землю, идет к заправщице и зубы до ушей скалит. Раз и шоколадку ей в карман. А плитка здоровая, мне заметно. Ладно, и я сошел. Стали заправляться. Кнут в одной стороне ходит, покуривает, я в другой похаживаю, а заправщица в дежурку ушла. Минут десять прошло она к счетчикам вернулась. И я подхожу. Смотрю на счетчик, а Кнуту уже двести кило лишних накачало. Я ей говорю: «Барышня, здесь уже перебор». Она заахала: «Как это я прозевала?» Тут и он подходит. Посмотрел на меня, а я на него. Он понял, что я понял, и я все понял. А барышня наша милая и говорит ему: «Вы у меня лишнее по ошибке получили. Следующий раз не долью». Понимай теперь, Вася, откуда эти пятнадцать тонн.
Петро встал из-за стола.
Спасибо, Настенька, поцеловал он в русую голову жену. Ну, пошел твой Петро к начальству.
Вернулся он не скоро. Настя успела сходить к сестре Татьяне, примерить новые платья к свадьбе (сестра не только пела в церковном хоре, но и была искусной портнихой). Прибежав от Татьяны, она первым делом спросила Васю, не пришел ли муж. И потом, мельтеша во дворе, все время приговаривала:
И где ж он так долго? Не случилось ли чего?
И когда он явился, Настя, бросив мыть в сенях полы, пошла ему навстречу, говоря:
Ох, и долго же ты!
Да и Вася Хомут немедленно кинул топор и подал голос:
Петя, мамочка, ну как, чья победа?
Моя, конечно, улыбаясь, отвечал Петро, снимая фуражку. Это только моя Настя думает, что я тихий, поругаться не могу. А в тихом омуте как раз и водятся черти. Он присел на верхнюю ступеньку крыльца. Начал с топлива, кончил вот этими игрушками, дернул он за петлицу на пиджаке. Тоже вот штука. Издали приказ по депо, чтоб без кокарды, петлиц и нашивок на тепловоз не являться. А нигде их не купишь: ни в Гомеле, ни в Минске, ни в Конотопе. Все кинулись родичам в разные города писать, а те отвечают, что и там ничего нет. Кому одни петлицы шлют, кому звездочки, а кому привет в конверте.
Ну, будут тебе и петлицы и звездочки, раз ты часа три из-за них ругался, засмеялась Настя.
Не потому я задержался. Там Груня Серобаба народ потешала. Сейчас расскажу, закурю только. Петро полез в карман за папиросами.
7
Гнат Серобаба не ночевал дома. Груня провела ночь без сна все прислушивалась, не стукнет ли калитка, не идет ли он. Да так и не дождавшись, отправилась спозаранку в пионерлагерь. Шагала с пустыми ведрами по лесу туча тучей, думала и придумывала, как отомстить мужу за эту ночку.