Дерябин вынул из кармана зеркальце и глядясь в него, осторожно потрогал свой пробор. Пробор был смех один: вокруг него торчали веером рыжеватые жесткие волосы, никак их не пригладишь! Но Дерябина такая прическа в какой-то степени устраивала, иначе он не вытаскивал бы так часто зеркальце из кармана.
Ну, как она тебе понравилась? спросил Петр снисходительно.
Кто?
Та, с которой я катался. Ее фамилия Таланова. Знаешь, мне даже ее фамилия нравится.
А твоя ей?
Что ж. Дерябинфамилия известная.
Гриша насмешливо хмыкнул и промолчал.
Петр, поглядывая на него искоса, все порывался сказать что-то. Наконец не вытерпел:
Она про тебя спрашивала.
Что ж она спрашивала?
Но в это времяпосле звонка, который собеседники пропустили мимо ушейна пороге показался историк, еще мало знакомый им молодой учитель, недавно приехавший из Петербурга.
У него было надменное горбоносое лицо и щегольские черные баки, похожие на ленточки, приклеенные к щекам.
Ученики еще не пригляделись как следует к Ургаповутак звали молодого учителяи пока что не делали ему никаких неприятностей, терпеливо сносили его преувеличенную строгость на уроках; пока неизвестно было, что это за человек, может, и хороший.
Что ж она спрашивала про меня? шепнул Гриша, когда все сели после прихода учителя.
Шумов Григорий, встаньте! сказал в нос Ургапов, у которого был острый слух и отличная память на имена и фамилии.
Шумов встал, возмущенный. За что?
Класс молча выжидал, как будет вести себя учитель дальше.
Должен был, значит, выждать и Гриша.
И он стал как полагаетсяровно, руки по швам. Но лицо у него было оскорбленное.
Ургапов посмотрел на это оскорбленное лицо долгим взглядом и велел:
Сядьте!
Класс еле слышно зашелестел: все разом вздохнули. Что ж, зла от нового учителя пока что не видно. Встать столбом на две секунды за болтовню на урокеэто наказание подходящее. Настораживало первоклассников только чрезмерно вежливое обращение Ургапова с ними: что за этим кроется? Насмешка? До сих пор полагалось говорить ученикам «вы» не раньше четвертого класса.
Первоклассники не подозревали, что с такой же настороженностью ждал и от них чего-то сам Ургапов, вчерашний студент, сегодняшний педагог. Как бы не уронить в глазах учащихся свой авторитетвот о чем напряженно думал молодой историк на каждом уроке.
Это по-своему отразилось потом в его жизни, а в Гришиной жизни послужило причиной того, что он так и не узнал, о чем спрашивала Нина Таланова.
После урока Дерябин говорить об этом уже не захотел. Сказал только:
Ты хмыкал и молчал. Теперь я буду хмыкать и молчать.
Хмыкай, если охота! рассердился Гриша.
Однако пошел за Петром в гимнастический зал и глядел там, как тот с нарочитым усердием скакал через «кобылу».
Когда Дерябин выбился из сил и остановился передохнуть, Гриша спросил:
Ну?
Баранку гну!
Как ты с ней познакомился?
Спросил: «Девочка, ты тутошняя?» Она говорит: «Тутошняя». «Я тоже тутошний, давай вместе кататься». Вот и все.
Ну разве Гриша мог бы заговорить на катке, среди многолюдья, с такой находчивостью и развязной смелостью? Да никогда!
Это было так ясно, что он больше в тот день не расспрашивал Дерябина ни о чем.
39
Какими пустяками показались все эти разговоры с Дерябиным, с Никаноркиным по сравнению со встречей, которая случилась в Гришиной жизни в том же году, поближе к весне!
Среди бела дня неподалеку от квартиры Редалей Гриша увидел Сметкова, того самого, что три дня пробыл в «Затишье», скрываясь в избе Шумовых.
Петр Васильевич шел не торопясь, зорко поглядывая по сторонам. Одет он был в короткое полупальто с барашковым воротником; плюшевая щегольская шляпа сидела на его голове плотно, надвинутая на самые брови.
Все равно, и шляпа не помешалаГриша сразу его узнал.
Петр Васильевич! закричал он обрадованно.
Сметков, не останавливаясь, быстро метнул взглядом в сторону Гриши и проговорил спокойно:
Ошибка, молодой человек.
Да помните же, вы были у нас Три дня пробыли Вы Сметков!
Взгляд у Петра Васильевича стал настороженным, жестким. Этим взглядом он точно отодвинул Гришу с дороги, которую тот загородил.
Говорю: ошибка. Я не Сметков.
Гриша оторопел и шагнул в сторону. И долго потом глядел вслед ушедшему А может быть, и в самом деле это был не Сметков?
Через несколько дней у Оттомара Редаля снова собрались друзья. Двое из них были Грише незнакомы.
Гришу с Яном на этот раз почему-то долго не отсылали из комнаты.
Собравшиеся говорили вполголоса, и всёо вещах обыкновенных, посторонних Словно ждали чего-то.
Вдруг, не стучась, в комнату вошел тот, кого Гриша принял за Сметкова.
Он снял шляпу и тряхнул длинными, зачесанными назад волосами. Они мало походили на ту жесткую щетину, что торчала на стриженой голове Сметкова полтора года назад.
Вот и Кудинов! приветливо воскликнул Редаль. Теперь все в сборе.
Гриша с Яном, не дожидаясь, когда им велят, оделись и пошли к воротамсторожить.
А ты знаешь этого Кудинова? спросил Гриша Яна.
Нет, не знаю. Слыхал только от дяди, что он из Риги приехал. И скоро опять уедет.
Гриша не стал больше расспрашивать, пошел в свой, уже обычный для него, обходкругом дома. Ходил и думал про Кудинова-Сметкова.
Говорят, и Иван-солдат живет теперь под другой фамилией: ему Кейнин выправил новый паспорт на том бланке, что принес в лес Шпаковский
Да и сам Кейнин теперь уже не Кейнин.
Это понятно: революционеры скрываются от своих врагов. Потому и вид у них самый обыкновенный, чтоб никто не догадался, кто они такие.
Посмотришь на Кудинова, на Редаля, на Никоноваи никак не подумаешь, что они революционеры.
Революционеры! Холодок восторга пробежал по Гришиной спине. Он охраняет их!
Григорий Шумов с Яном Редалем не пропустят врагов.
Он так увлекся этими мыслями, что забыл сменить продрогшего у ворот Яна, все шагал и шагал вокруг дома без конца.
А «пирушка» у Оттомара Редаля затянулась надолго.
Когда открылась наконец форточка и в сумрак полился лихой перезвон гитары, мальчики бегом кинулись домой.
Опять бутылки стояли на столе; за столом, облокотясь, сидел Кудинов, длинная прядь волос упала ему на крутой лоб: совсем не похож на Сметкова!
Никонов, сидя у окна, бренчал на гитаре.
Двое гостей уже одевались.
Застыли, ребятки? спросил Кудинов и улыбнулся чуть усталой улыбкой, сразу осветившей его смуглое лицо.
Ничуть! ответил Гриша, отстегивая закоченевшими пальцами пуговицы пальто.
Кудинов поднялся из-за стола:
Ну, простимся, товарищи. Завтра я исчезаю. Помните: с доставкой литературы становится все трудней. А надо, чтобы на каждом предприятии рабочие знали, как оценивает обстановку наш комитет.
Он каждому пожал руку. Как обычно, все начали расходиться по одиночке, по двое.
Пришел черед и Кудинова.
Надев свое полупальто, надвинув на глаза шляпу, он вдруг взял Гришу за плечо:
Как живет Иван Иванович?
Ничего, сдержанно ответил Гриша.
Все там же работает?
Нет. Он теперь в имении Шадурских. Главным садовником.
Ага. Знаю я эти места. Еще не снес Шадурский еврейского местечка с лица земли?
Нет еще.
Кудинов-Сметков повернулся к Оттомару:
Вот тебе, Редаль, живой пример того, о чем мы толковали: людей с малыми детьми хотят согнать с земли потому только, что из окон современного рабовладельца вид получился не очень веселый.
Петр Васильевич не спеша попрощался, пожал руку Редалю и Шумову и ушелнеторопливый, может быть даже слишком медлительный с виду человек.
На другой день чуть было не схватили приехавшего из Риги разъездного агента большевистской партии Сметкова-Кудинова, за которым давно охотилось жандармское управление.
Жандармы ворвались в номер одноэтажной захолустной гостиницы, где остановился по приезде Кудинов.
Сметков-Кудинов, улыбаясь, неторопливо пошел им навстречу, ударил одного из жандармов ногой в живот, с размаху выбил оконную раму и без шапки выскочил на улицу.
Там он снял с первого попавшегося прохожего фетровую шляпу, надел на себя, сказал зловеще: