Наступил день, утро которого (так, по крайней мере, казалось большинству жителей столицы) отмечено было только ледоходом на Неве да соннымпо случаю пасхального праздникамалолюдьем улиц.
В тот день солдаты запасной автороты разошлись от скуки кто куда, без увольнительных, которые стали вдруг ненужными; одни отправились на Невский, теперь уже не запретный для нижних чинов, другиек реке: на ней с шелестом, ропотом, скрипом стремительно плыли льдины, серые поверху и зеленоватые на изломах; третьи брели к Летнему саду, где еще блестел слюдяной коркой уцелевший снег с черными лунками у корней голых лип
Подолгу останавливались перед величественными дворцами и удивлялись, что все они строены в три этажа, не выше.
Шли к Литовскому замку, глядели на черные языки копоти, лежавшие у пустых, выбитых окон сожженной в февральские дни тюрьмы, вспоминали: «Ветер был тогда сильный»
Надумали было пойти на ближайший рынок, сняться всем от нечего делать у фотографа-пушкаря, который бессменно стоял там со своим аппаратом, предлагая прохожим увековечить себя на фоне неправдоподобного моря, как бы гофрированного от обилия мелких волн-складок.
Но сегодня фотограф исчез: пасха!
Пасхаэто означало: магазины закрыты, трамваи не ходят, газеты в продажу не поступили. Пасхамедный звон густо плывет по улицам и переулкам города.
По стародавнему обычаю, каждый, кто хотел, мог взобраться на колокольнюсменить звонаря, для которого ведь тоже сегодня был праздник; солдаты, пересмеиваясь, поднимались по крутой, в несколько маршей лестнице, брались за канат главного колокола: эх, ударить бы так, чтоб повсюду слышно было!
Но и эта забава под конец надоела, да и пора было волей-неволей возвращаться в казармы: время наступало обеденное, а ресторанов для солдат пока что не открыли
После обеда прибежал от соседей, из тыловых автомастерских, разгоряченный вольноопределяющийся, спросил членов ротного комитета, нашел одного Яна Редаля и несколько минут взволнованно с ним толковал о чем-то.
Ян тут же именем комитета разослал по всем авточастям столицы самокатчиков на мотоциклах.
Вольноопределяющийся рассказал Редалю историю, не совсем обычную.
Всего полчаса назад он встретил своего знакомого, человека жизни разнообразной: был в ссылке, бежал, жил за границей, знал английский язык, работал шофером. После революции по долгу службы водил машину, в которой ездил новый министр иностранных дел.
В тот день, который стал одним из самых памятных в истории, министр оказался в автомобиле не один: рядом с ним сидел господин с непроницаемым замороженным взглядомсэр Бьюкенен, полномочный посол Великобритании.
Говорили они между собой по-английски.
Седовласый Павел Николаевич Милюков с профессорской обстоятельностью сообщил сэру Бьюкенену содержание только что доставленной с телеграфа копии важной депеши и осветил все обстоятельства, которые этому событию сопутствовали.
Из депеши, поданной в Торнео, явствовало, что сегодня вечером в Петроград приезжает Ульянов-Ленин. По поводу сопутствующих обстоятельств министр не мог не выразить искреннего своего удовлетворения тем, что встретить большевистского главаря выйдет только кучка его ближайших приверженцев: по исконному русскому обычаю, газеты в пасхальный день не вышли и население никоим образом не может узнать о случившемся.
Посол вежливо перебил:
Но все-таки и покосился на спину шофера.
Все-таки, сверкнул толстыми стеклами очков министр иностранных дел, площадь Финляндского вокзала будет оцеплена войсками.
Вот почему мчались в этот день в разные районы Питера посланные Редалем самокатчики, а сам он спешил в военную организацию большевиков, с которой был связан с начала марта: ему надо было получить указания от товарища Шелягина.
В тот день Тулочкину показали в Петроградском комитете партии телеграмму:
ПРИЕЗЖАЕМ ПОНЕДЕЛЬНИК НОЧЬЮ СООБЩИТЕ
ПРАВДЕ УЛЬЯНОВ
До приезда Ленина оставались считанные часы.
Скоро Тулочкин был уже у себя на заводе и с военной точностью, без долгих разговоров, распоряжался; надо было прежде всего послать кого-нибудь на квартиры к рабочим (все они жили, к счастью, неподалеку), чтобы шли на завод: едет Ленин!
Необходимо собрать музыкантов добровольного духового оркестра. Разучили ли они наконец «Интернационал»? Рассчитать время так, чтобы провести короткий митинг на площади перед заводом: пусть все окрестные жители узнают, кого ждет к себе сегодня рабочий класс Петрограда.
Беда была в том, что под руками у Тулочкина оказалось только двое дежурных из заводской милиции, которую он, как и все рабочие, называл Красной гвардией.
А мальчишки на что? Ребятам питерских окраин не пришлось на пасху даже крашеные яйца покатать с горкиони их и не видывали в тот год, по крайней мере, на острове Голодай.
Куда им деваться? Играют небось где-нибудь в бабки или голубей гоняют.
Собери-ка огольцов побольше! велел Тулочкин красногвардейцу, который сам недавно вышел из мальчишеского возраста. Без них тебе не обойтись.
Первыми пришли к конторе несколько старых рабочих. Пришли без зова, просто понаведались, не слышно ли чего, время-то было необыкновенное
Тулочкин сидел в конторе, поминутно вскакивая от нетерпения, прохаживаясьот железной печки до окна и обратно.
Старый кузнец, пришедший одним из первых (за возраст и сивую бороду все уважительно звали его Тихоном Макарычем), не торопясь рассказывал, как возил он зимой пятого года с Сестрорецкого завода патроныв возах с мороженой салакой. Финские рыбаки сильно тогда помогали нашим рабочим. Снарядили в Сестрорецке сани, нагрузили их навалом рыбой, и Тихон Макарыч въехал в самую середину финского обоза. Ничего, все патроны привез в Питер в целости.
В ту зиму я в первый раз услыхал про Ленина, говорил кузнец. Вот, брат, до чего еще малограмотный был.
Хорош малограмотный! сказал Тулочкин, прислушиваясь одним ухом к рассказу. Патроны боевым дружинам возил.
Возил. Это верно.
А знаешь, отец, для чего мы сегодня народ собираем?
Ну как же не знать: товарищ Ленин приезжает.
Со двора донеслись нестройные звуки медных трубначали сыгровку музыканты.
А, явились, голубчики! воскликнул Тулочкин и побежал из конторы.
Через минуту уже слышался его сипловатый голос:
Митинг будем проводить на площади!
Через площадь торопились к заводу рабочие
В тот день Катя Трофимова вышла из дому поздно.
Все было как всегда на пасху.
В воздухе уже веяло теплом, пахло золой, дымом, талым снегом.
Скучно Пойти было некуда.
Вдруг кто-то схватил Катю сзади за локоть: это была Наталья Егоровна, мастерица швейной фабрики.
Бежим! сказала она жарко, не здороваясь и даже как бы не узнавая Катю. Скорее бежим в комитет.
Районный комитет большевиков помещался в ту пору в двух комнатах небольшого деревянного дома.
В первой комнате сидел за сосновым столом пожилой человек в коротком пальто и барашковой шапке.
Наталья Егоровна закричала на него требовательно:
Ну, что?
Тот развел руками:
Оповестил кого мог. Душ сорок придут.
Мастерица рассердилась:
Нет, товарищ дорогой, неверно ты сосчитал. Тысячи придут. Весь наш район пойдет встречать!
Придумай, как это сделать.
Надо придумать.
Кого встречать? спросила Катя.
Егоровна повернулась к ней удивленно:
Разве я тебе не сказала? Ленин к нам едет!
Человек в пальто проговорил глуховатым, простуженным голосом:
Вот и никто не знает: пасха И вдруг оживится:Путиловцы, те, конечно, все выйдут Как один!
Путиловцы выйдут, подтвердила Наталья Егоровна. И мы выйдем.
Она присела к столу, оперлась щекой о ладонь, задумалась. Потом спросила:
Катюша, умеешь ты красиво писать?
И, не дожидаясь ответа, встала и шагнула в другую комнату: там лежали свернутые в трубку плакаты, стопки брошюр, стояли прислоненные к стене знамена.
Егоровна вернулась оттуда с полосой красного ситца.
Вот тут пиши Она вздохнула быстро и сильно. Пиши: «К нам едет Ленин. Идем встречать!» Всё.