Арестуйте меня, господин студент. ЯПротопопов.
Через полчаса он уже сидел в тепле, в надежной безопасности в думском, так называемом министерском, павильоне (туда наспех сажали арестованных царских министров), а в нескольких шагах от него, в одной из комнат Таврического дворца, шло заседание: составлялся при участии его же коллег по партии[10] список членов Временного правительства.
На следующий день список был опубликован: председательЛьвов, военный министрГучков, министр иностранных делМилюков, юстицииКеренский
Именно в этот частак склонен был думать петербургский обывательсвершилось крушение старого строя: Протопоповпод стражей, могущественный корпус жандармов обезглавлен, полиция обезврежена, незыблемая, казалось, стена рухнула! Первая в мире бескровная революция победила.
В действительности не в тот час совершилась победа революции, которую испуганно-восторженные зрители событий окрестили бескровной.
Еще не был убран с мостовой труп безымянной женщины в поношенном пальто и ситцевой юбке; еще лежал навзничь на углу Невского расстрелянный из пулемета старик; только еще было доставлено в морг тело погибшего от шальной пули студента Хлебцевича, революция уже победила: солдаты отказались стрелять в народ. Именно в ту минуту пала стена, про которую много лет назад юный студент Казанского университета Владимир Ульянов сказал:
«Стена, да гнилая, ткнии развалится».
Нужны были долгие годы подпольной борьбы, бесчисленные жертвы, расстрел рабочих на Лене, гибель лучших сынов народа на виселицах и каторге, нужны были книги, рожденные человеческим гением, очищающая гроза 1905 года и, наконец, бессмысленная бойня, в которой больше двух лет истекали кровью и наполнялись ненавистью многомиллионные армии русских солдат, все это нужно было для того, чтобы произошло событие, для которого думские златоусты и резвые газетчики не пожалели красного словца«бескровная» революция.
Со страниц «Биржевых ведомостей», «Речи», «Газеты-Копейки», «Дня» словно пасхальный благовест лился во славу долгожданной свободы.
На глазах у Григория Шумова дородный барин в хорьковой шубе расцеловался со стареньким извозчиком и поздравил его с праздником.
Все это имело неуловимое, но, вероятно, близкое отношение к появлению в «Пятерке» Евлампия Лещова, к ликованию Дулькина, который вернувшегося из тюрьмы Гришу встретил на пороге возгласом:
Дождались-таки светлого дня, Григорий Иваныч!
На пиджаке Дулькина красовался огромныйчуть не во всю грудьбант из алого шелка
А тут еще подошел на улице к Шумову незнакомый старик с розовыми, как у младенца, щеками, с бобровым воротником на добротном пальто и сказал просительно:
Не соблаговолите ли вы пояснить мне некоторые э-э вопросы. Ну вотоб Учредительном собрании. И вообще. Я, знаете, так далек был ото всего Моя квартира вот в этом доме, рядом. Ради бога! Не заглянете ли? На одну лишь минутку. Погреетесь немножко
Может быть, именно потому, что это был старикправда, очень благополучный, розовый, Шумов согласился.
Мороз был крепкий, шинель у Гришилегкая
Да нет, вспоминал он после, конечно, не в морозе было дело и не в том, что перед ним стоял старик, а просто он сам находился в состоянии чрезмерной рассеянности, когда голова полна была мыслями, очень далекими и от старика с его просительной улыбкой, и даже от Учредительного собрания, о котором старик почему-то хотел с ним поговорить.
Еще в передней (Грише бросились в глаза лепные ее потолки), снимая пальто и жизнерадостно потирая руки, старик упомянул что-то про коньячок. И гостеприимно раскрыл двустворчатую высокую дверь в комнату, где на большом столе дымились на блюде белоснежные пирожки, отливала розовыми и перламутровыми тонами нарезанная ветчина, стоял графинчик, рюмки
Гриша остановился на пороге и начал медленно багроветь.
Прошу! пригласил его широким жестом благодушный хозяин. У нас, знаете ли, в Конюшенном ведомстве
Гриша не стал слушать о Конюшенном ведомстве, резко повернулся и вышел. Ему даже жарко стало.
Черт знает, что такое!
Уже не в первый раз он, задумавшись и забыв обо всем окружающем, самого себя подводитпопадает в нелепое положение.
На улице он даже отплюнулся с досады. Люди ночами стоят в очередях, чтобы получить похожий на кусок глины фунт черного хлеба, а у этого гуся лапчатогопирожки, коньячок И он имел наглость позвать к себе Григория Шумова!
Охваченный возмущением, Гриша шел стремительно, словно за ним гнались, не разбирая дороги, не глядя по сторонам.
Врешь, не уйдешь! послышался сзади смешливый возглас.
Но он только отмахнулся и прибавил шагу.
Нет, не уйдешь, брат! кряхтя и посмеиваясь, сказал кто-то за самой его спиной и схватил его за локоть.
Гриша в сердцах остановился и увидел Шелягина.
Тимофей Леонтьевич! закричал он в радостном изумлении, сразу забыв о своей досаде.
Голосок-то прежний, с шутливой озабоченностью проговорил токарь. Вон барынька шарахнулась в сторонуоглушил!
Рад я вам, Тимофей Леонтьевич!
Шелягин ничуть не изменился: те же очки в железной оправе, через них видны зоркие глаза с крошечным зрачком-точечкой; та же бородка клинышком.
Вот кто сейчас нужен был Григорию Шумову!
Пошли, пошли, не согласен я стоять на таком холоде, с притворной строгостью говорил токарь, а сам тоже, видно, был доволен. Только шаги-то, брат, соразмеряй, помни, что рядом идет человек обычного роста.
А знаете, кто живет в вашей комнате? выпалил Гриша, сам хорошо сознавая, что разговор он началот радостиневпопад. Дулькин!
Торопясь, он довольно невразумительно рассказал, кто такой Дулькин, заодно упомянул о Евлампии Лещове, плуте и пройдохе, карьеру себе, прохвост, задумал сделать на революции, потом вспомнил о старичке, к которому он попал сегодня по недоразумению. И неожиданно кончил: а в правительстве кто? Князь Львов, подумать только!
Шелягин шел рядом, покашливал, поглядывал искоса. Наконец сказал:
Так, так. Значит, в правительствекнязь Львов, а в моей комнатеДулькин?
Не смейтесь! Совсем не «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Я, может быть, говорил не очень связно, но о явлениях одного порядка. И Дулькин, и князь Львов, и Евлампий Лещов, и старичок с его пирожками
Хорошие пирожки?
Не пробовал! гневно ответил Шумов.
Ну, а с виду-то? Белые? Из крупчатки?
Вы насмехаетесь надо мной, Тимофей Леонтьевич! А между тем именно с вами мне хотелось по душам. Скажите, как это получилось, что те, кто не сеял, собирают на наших же глазах урожай?
Урожай осенью будем собирать.
Не хотите всерьез разговаривать? Не хотите взять в толк, что и Дулькины и Лещовывся эта шушера помельче, и те, кто покрупнейЛьвовы, Милюковы, все этоявления одного порядка. Чем, оказывается, кончилось-то все: правительством князя Львова.
Как ты сказал? Кончилось? Да оно только еще началось. Э, брат милый, дай-ка погляжу я на тебя: вот и образовался из крестьянского сына Григория Шумова интеллигент по всем статьям. Подайте мне, мол, все сразу, а иначе не играю, верните мои игрушки назад.
Во-первых, несправедливо то, что вы говорите, понемногу остывая, сказал Шумов, а во-вторых, вам-то самому разве нравится наблюдать деятельность львовых-милюковых?
И во-первых и во-вторых я собираюсь не наблюдать, а бороться. Легальные возможности мы вон как используем! Будем завоевывать массы Этоглавное. На многих заводах сейчас засильевременное, конечноменьшевиков. А солдаты! Не разобравшись, целыми взводами и эскадронами записываются в эсеры. Думаешь, надолго этот угар? От нас будет зависеть рассеять его Большая предстоит работа.
Гриша, слушая Тимофея Леонтьевича, постепенно успокаивался.
Токарь говорил правильные вещи, против его слов что же возражать? А все-таки не того он ждал от разговора с Шелягиным.
Не того я ждал, Тимофей Леонтьевич! Можете, конечно, еще раз посмеяться надо мной Но знаете, как я рисовал себе революцию? Могучий корабль рассекает мятежные волны, буря бушует а на командном мостике стоит зоркий рулевой. Это он проведет корабль, минуя опасные рифы и не боясь урагана Как ясно я его виделмудрого человека с прозорливым взглядом, с прекрасным лбом мыслителя! Лицо у него доброе и непреклонное Ну, теперь смейтесь надо мной.