Уже несколько дней подряд его мучил жестокий бронхит, в груди хрипело, голос пропал. Совсем еще недавно это очень его беспокоило бы, а сейчас не имело никакого значения.
На улицах, почему-то больше на перекрестках, толпились кучки людей. Словно ждали чего-тонастороженно и упрямо.
Дворники второй день не подметали мостовых и тротуаров, и на снегу фигуры прохожих чернели с непривычной для глаза четкостью.
Поближе к Среднему проспекту на унылом длинном заборе рядом с сине-розовой афишей Александринского театра висела размером в четверть печатного листа бумага с заголовком, который издали казался траурнымтаким жирным шрифтом он был набран:
Объявление командующего Петроградским военным округом генерал-лейтенанта Хабалова
«Воспрещаю всякое скопление на улицах Предваряю население Петрограда употреблять в дело оружие, не останавливаясь ни перед чем для водворения порядка в столице»
Барятин читал второпях, невнимательноэто было уже не первое объявление командующегои тут же забыл о прочитанном; осталось только смутное впечатление от противоречивой смеси угроз и увещаний. Хабалов утверждал, что запас хлеба в столице достаточный, а жителям, не желавшим ходить по городу в одиночку, грозил расстрелом.
На углу Среднего Барятин остановился в удивлении: на привычном месте не было городового.
Попрятались, словно в ответ ему, проговорил кто-то вполголоса.
Главные-то их силы на чердаках сидят, у пулеметов. Чуть чтоони сверху поливать нашего брата примутся
Пусть только попробуют.
За последние дни каким-то путем широко стал известен среди населения хитроумный план министра внутренних дел Протопопова: вызвать преждевременную вспышку народного гнева и погасить еесилами полицииповсеместным обстрелом с крыш.
Заводы роптали открыто, озлобленно, с каждым днем все решительней.
Голодные рабочие бросали станки и выходили на улицубезоружные, хорошо зная, что часом раньше или часом позже их встретит пулеметный огонь. К рабочим присоединялись женщины, случайные прохожие и, конечно, вездесущие, неутомимые мальчишки.
Собиравшиеся на перекрестках кучки людей росли, вырастали в толпы, шли куда-то, движение это с первого взгляда казалось стихийным, и только посвященные знали: есть сила, которая всем этим руководит, ее так и не смогли подавить бесчисленные и бессмысленные аресты.
Барятин к посвященным не принадлежал.
Он потолкался в толпе Какой-то солдат, тревожно оглядываясь во все стороны, позвал его к воротам и спросил сиплым шепотом:
А что, вертаться нам в казармы или нет?
Ни в коем случае! с неожиданной для себя решительностью велел Барятин и вдруг сообразил: надо что-то делать. К кому-то идти. Но к кому?
Многих он знал в Питере, начиная с мадам Клембовской и кончая добродушнейшим Семеном Шахно.
А пойти в такое время было не к кому.
Растерянный, он поспешно шагал по улице, все ускоряя для чего-то шаг, вдыхал крепкий морозный воздух (мельком подумал: окончательно застудил легкие, умру) и вдруг увидел себя перед знакомым домиком на Черной речке: здесь жила Даша.
Он увидел ее на пороге, закутанную в теплый платок, бледную, с лихорадочно горящими глазами.
Винтовки начали давать на Восьмой линии, сказала Даша, глядя не на Барятина, а куда-то поверх его плеча. Погодите, Борис Сергеевич, вместе пойдем. Только вот комнату закрою.
Через минуту она вышла, застегивая на ходу шубку, и они почти побежали вдвоем, словно боялись опоздать.
На углу Восьмой линии, на втором этаже неприметного каменного дома, в обширной пустой комнате сидели за конторским столом двое: низенький усатый человек, по видурабочий, и военный с погонами прапорщика, с лицом желтым и нездоровым. На столе перед ним лежали груды винтовок, шашек и даже два кинжала, один из нихв дорогой оправе из слоновой кости.
Усатый посмотрел на студенческую шинель Барятина и велел прапорщику:
Выдать одну винтовку.
Одну на двоих? зазвеневшим от обиды голосом спросила Даша.
Нет, на одного. Ты, девушка, останешься здесь, мне помощница будет нужна.
Желтолицый прапорщик, болезненно хмурясь, выдал Барятину винтовку и узкую полосу красного ситца.
Даша торопливо пошарила у себя в карманах шубки, вытащила английскую булавку и зашпилила полосу на рукаве Барятина чуть повыше локтя.
Твой пост, товарищ, сказал низенький рабочий, будет на углу Среднего проспекта и Шестой линии. Гляди веселей: там винный склад имеется, как бы не разбили. Разобьютответишь! Понятно?
Понятно, с чувством огромного душевного облегчения ответил Барятин и, крепко держа винтовку обеими руками, стал спускаться по грязной, заляпанной талым снегом лестницепо ней навстречу ему шли рабочие, студенты, солдаты
Ты уже получил оружие? с радостным удивлением спросил знакомый голос.
Барятин в волнении не разобрал, его ли это окликнули, так торопился к выходу.
Уже выйдя на Шестую линию, он услышал откуда-то сверху отрывистые, сухие выстрелы, что-то резко щелкнуло рядом с ним на покрытой снегом мостовойраз, другой
Растерянно оглянувшись, он встретился глазами с широколицым матросом, стоявшим в нише раскрытых ворот с карабином, надетым через плечо дулом вниз; скаля не то весело, не то свирепо белые зубы, матрос махал ему бескозыркой.
Барятин нерешительно пошел к воротам и вдруг услышал женский вопль:
О господи, да скорей же! Убьют!
Подойдя ближе, он увидел, что за матросом стоит в воротах целая толпа. Тут были рабочие, солдаты, женщины
Одна из них, должно быть, и крикнула: «Убьют!»
Ты такой отчаянный или просто не разобрался, что к чему? спросил Барятина матрос. Это ж по тебе, по твоей повязке садили с колокольни
Никак не пристреляются, проговорил бородатый солдат-ратник, снял с всклокоченной головы папаху, почесал за ухом, снова надел:Сверху трудно
Снизу легче? засмеялся матрос.
А снизу ты и вовсе его не зацепишь. Он в укрытии.
«В укрытии»! Что ж, так мы тут и будем хорониться? Или как, по-твоему: должны мы спустить фараонов с неба на землю?
В обход надо. (Барятин оглянулся на голосговорил стоявший в углублении ворот пожилой рабочий.) В обход, с Малого проспекта
Веди! сразу же решил матрос.
Он первый высунулся на улицу из ворот, и тут же о фундамент дома цокнула пуля.
Не так просто, сказал рабочий. Придется по одному перебежать на другую сторону, а уж оттудаподаться на Малый проспект.
Наступило молчание.
Кто-то прошептал, вздохнув:
Ох, лютуют над народом!
А ну, кто за мной? закричал матрос и, сорвав с плеча карабин, бегом кинулся на мостовую.
За ним выбежал пожилой рабочий, следом за рабочимБарятин и солдат-ратник.
На колокольне, что стояла между Малым и Средним проспектами (церковная паперть выходила на Восьмую линию), словно провели железной палкой по частоколу.
Из пулемета садят, драконы! пробормотал матрос, перебежав на другой тротуар, снял бескозырку и вытер рукой потный лоб.
Жарко стало? с насмешливым участием спросил пожилой рабочий, добежавший секундой позже.
Жарко! Ну, друг, показывай, где тут твой обход, я нездешний.
Надо будет так: до Малого проберемся без помехесли будем держаться ближе к стенам, тут пуля нас не достанет, по Малому проспекту тоже. А с Восьмой линии надо пробиваться в открытую, с боем. Правильно? неожиданно обратился рабочий к Барятину.
Правильно, просипел Борис, от волнения судорожно поводя шеей.
А ты как считаешь? Матрос поглядел на ратника. Ты из Павловского полка, что ли?
Ага! Солдат озабоченно глядел на верхушку колокольни. Нелегкое, братцы, дело будет снять их оттуда.
Там видно будет, хмуро отозвался рабочий. Мы на легкие дела подряда не брали. Цепочкой шагайте, потесней к стене!
С минуту шли молча, прижимаясь то к стенам, то к оградам, которые, на счастье, были здесь высокие, каменные.
На углу Малого к ним присоединились еще несколько солдат. Двое из них были без винтовок.
Вы что, папахами воевать собрались? насмешливо кивнул им матрос на ходу.