Откуда звонил?
Из той квартиры, куда сейчас мать отвели.
След от машины тогда уже был?
След? Истопник задумался. Не помню Наверное, был, не по нему же она проехала.
У кого в доме есть машина? Я взглянул в сторону железных гаражей.
У него и еще
У кого это «у него»?
Да у отчима, и у того, на пятом этаже, старик указал на противоположный дом.
Судя по следу, машина направлялась отнюдь не в гараж, не сговариваясь, мы с лейтенантом пересекли двор и очутились возле елки с ободранной корой.
Бампер «Волги», уверенно произнес лейтенант. Я уже проверял.
И вдруг я вспомнил, что до сих пор не высказал терзавших меня сомнений. Мне показалось, что я молчал слишком долго и что молчания этого уже ничем не восполнить.
Мы стояли вдвоем, но я все-таки отвел лейтенанта еще немного в сторону.
По телефону вы говорили о самоубийстве. Какие у вас основания?
Вот протокол, уважаемый Заал! он с готовностью протянул мне протокол устных показаний. Он давно держал этот листок в руке, видимо, думая, что я знаю о его существовании, и ждал только знака, чтобы передать его мне.
Гражданка Муджири, проживающая по Виноградной ул., 15-б, свидетельствовала, что в течение двух последних недель ее сосед Иродион Парменович Менабде держал взаперти своего пасынка Паату Хергиани.
Почему он не отпускал ребенка в школу, чем провинился Паата гражданка Муджири не знает, только каждый вечер из квартиры Менабде доносились крики и детский плач. Раз или два, спускаясь по лестнице, она слышала голос Иродиона Менабде. Он кричал: «Я тебя убью, негодяй, за то, что ты меня на весь город осрамил! Лучше бы ты под машину попал или в реке утонул!..»
Иродион Менабде бил мальчика. Об этом гражданке Муджири рассказывала мать Пааты Хергиани
По тому, как поспешно отвернулся лейтенант, значительно более опытный в таких делах, чем я, я понял, что не сумел скрыть волнения. Да, я ужасно волновался Что же получается? Отчим довел мальчика до самоубийства? Нет, я не мог в это поверить. Всем своим существом, обретшим неведомых ранее союзников, я был готов бороться за свое убеждение, заключавшееся в том, что ребенок, подросток н е м о г пойти на такой шаг.
«Сегодня, сейчас, в наши дни, думал я разгоряченно, когда я, когда мы все живем на этой земле, в этом городе, не может мальчишка кончить с собой. А если это так, значит, я виноват, значит, все мы виноваты» Нет, я не мог смириться с этой мыслью, тогда все теряло смысл солнце, цветы, радость.
Выходит, что в это утро я не преступника искал, а спасал свою собственную веру в жизнь.
«Из тебя судьи не получится, часто говорил мне отец, ты слишком веришь в добро А следователь и подавно! Ты даже не можешь смотреть, как курицу режут»
А впрочем, я ведь еще ничего не выяснил. Может, парень под машину попал, может, случайно из окна вывалился Все может быть. Да и врач еще не сказал своего слова. Все еще впереди.
Выберите двух понятых и следуйте за мной, приказал я старшему лейтенанту. Надо вызвать автоэксперта
У мальчика на руке часы начал неуверенно лейтенант.
Знаю. Проследите, когда они остановятся, подхватил я.
Понятно. Чтобы узнать, когда их завели
Попросите врача без меня осмотра не начинать, крикнул я уже из подъезда.
Этер Муджири дверь открыла не сразу. Серые глаза ее под воспаленными веками были влажны от слез. Она пригладила ладонями обесцвеченные краской волосы и провела меня в комнату. На столе рассыпанная горка ткемали, в пепельнице несколько еще не успевших обсохнуть косточек. Узнав, кто я такой, Этер Муджири подтвердила свои показания и сказала, что в протоколе все записано верно.
Вы уверены, что Иродион Менабде выразился именно так или его слова вы привели по памяти?
Нет. Он говорил точно так.
Вы так хорошо запомнили?
Я не могла этого забыть, она нервно оглядела стол, потом достала из кармана своего желтого халата сигарету, помяла ее в пальцах, сигарета лопнула, и ей пришлось взять другую. Глубоко затянувшись, она повторила: Он сказал именно так.
А вы не могли ошибиться? Вдруг это кричал кто-нибудь другой?
Оба раза? Но я прекрасно знаю голос Иродиона. Мы давно знакомы.
Давно? Ведь ваш дом заселен всего год назад.
Мы соседи по старой квартире К сожалению.
Как по-вашему, зачем Паата чуть свет спустился во двор? осторожно спросил я.
Ни на рассвете, ни в полночь Паата не мог никуда спуститься, раздраженно ответила женщина.
Почему же не мог?
Потому что его заперли, понятно вам это или нет? в голосе ее звенели слезы.
Зачем его заперли? Чтобы он не ходил в школу?
Не знаю Наверно. Однажды утром Паата убежал, но отчим поймал его на лестнице и снова запер. Этер Муджири опустила голову, дым от сигареты заструился над самым полом.
Где находится комната мальчика?
Лоджия у них перегорожена пополам. Паату он запирал в правой половине. Пока отчим был на работе, Мака выпускала сына.
Ясно, сказал я, хотя все было по-прежнему неясным и запутанным. Вы одна живете в этой квартире?
Да, Этер Муджири, прежде чем ответить, опять нервно огляделась по сторонам. Потом резко поднялась и, не прощаясь, вышла из комнаты.
Я достал авторучку и принялся составлять постановление о возбуждении дела, сознавая, что немного поспешил, что, возможно, даже ошибся, но поступить иначе я не мог. Что-то подсказывало мне, что следствие не даст никакого материального подтверждения моим подозрениям относительно преступления, если таковое имело место, или несчастного случая. Только скрупулезное изучение жизни мальчика, с детства до сего дня, могло что-нибудь прояснить. Помню, один знакомый эксперт рассказал мне занимательный случай. Изучая почерк обвиняемого, он обратил внимание на то, что тот пишет букву «о», начиная не слева, как обычно, а справа. Даже такая мелочь требует подробнейшего анализа физической и психологической структуры личности. Возможно, в детстве человек подражал кому-то, кто обладал таким странным почерком, и сохранил привычку на всю жизнь. Так вот, эта самая буква навела эксперта на одно интересное воспоминание: точно так писал его дядюшка. И что же? Дядюшка с обвиняемым, как выяснилось, учились в одной школе, у одного и того же учителя, обладавшего своеобразным почерком, который переняли у него все его ученики
Так вот. Дело-то я возбудил, но тотчас почувствовал, какая страшная тяжесть легла на мои плечи. Какая ответственность. Я стоял перед входом в лабиринт. Тысяча извилистых тропинок каждая ведет в душу незнакомого человека. Мне предстоит одолеть эту самую сложную и таинственную в мире дорогу, не упустив ни стона, ни смеха для того, чтобы раскрыть, расследовать, понять, почему одно сердце вдруг перестало биться.
Разумеется, прокурор может со мной не согласиться и упрекнуть меня в том, что я возбудил дело, не имея на то никаких оснований, потому что пока в руках у меня нет конца нити, способной вывести из лабиринта.
Нам еще придется встретиться с вами, обратился я к Этер Муджири, которая вышла из соседней комнаты, изменившаяся до неузнаваемости. Туфли на высоком каблуке, узкое яркое платье подтянули, преобразили ее, настроили, как настраивают музыкальный инструмент.
Простите, что я вас оставила, но я опаздываю на работу. Она прошла вперед и открыла мне дверь.
В подъезде меня поджидал старший лейтенант с двумя понятыми.
Мать все еще без сознания? спросил я.
Лейтенант кивнул.
Я возбудил дело.
Я так и понял.
Дверь была открыта, но я все же постучал, а заметив кнопку звонка, нажал на нее. Раздалась мелодия, напоминавшая отрывок из старинного менуэта. Я снова прижал пальцем кнопку. Заводные куклы в напудренных париках заскользили в заученных пируэтах, многозначительно и таинственно кивая головами. И пока я пытался разгадать их знаки, они спрятались, растворились, исчезли.
Кто там? хрипло донеслось из глубины коридора. Мака, открой, кто-то там пришел.
Я снова позвонил: раз проснулся, выйдет
Мака! Ты что, оглохла?!.
Вслед за этим раздалось шарканье шлепанцев и на пороге появился полный рыжеватый мужчина. Его пронзительные бегающие глазки, почти не видные за опухшими веками, так и сверлили нас.