Потрёпанная книжка была обновлена. Вишнёвым клеем он прилепил оторванные листки, выстрогал из дерева крышки. На чердаке хаты он устроил хранилище, куда и прятал свою книгу.
Тем временем староста готовился к выступлению сына. Желая проверить его знания, он заставил Данилу читать. Но сын схитрил, выбрав в Часослове место, которое не раз читал у дьячка. Староста остался доволен и на другой день отправился к дьячку. Харитон Иванович, ничего не подозревая, сказал:
Пусть Данило читает первым, мне всё едино.
Петрусь, узнав, что ему придётся выступать в церкви, заволновался:
«А что, если испугаюсь? Собьюсь?..»
Не раз прибегал мальчик к дьячку читать. И читал так хорошо, что даже дьячиха, равнодушная к чтению, и та сказала:
Вишь, мальчишка, а читает не хуже попа.
И вот наступило рождество.
На второй день праздника дверь в хату Потупы отворилась, и вошёл староста, окутанный клубами морозного пара:
Здравствуйте, добрые люди!
Здравствуйте.
Слыхал яваш хлопец будет читать в Церкви. Так дай, думаю, принесу бедным людям сапоги, а то знаюнема у вас. А послушать родное дитя всякому охота. Правду я говорю?
Ой, как хочется, что и не скажешь! подхватила Катерина. Спасибо вам, Силантий Денисович, за ваше добро.
Спасибо, благодарил Степан.
Не за что. Божье дело.
Староста протянул с порога две пары старых сапог.
Когда дверь захлопнулась, Степан сказал:
Видно, и у волка иногда сердце бывает.
Наступил вечер.
Бом-бом-бом протяжно разносилось в морозном воздухе. Селяне кучками потянулись к церкви. Вскоре людская толпа переполнила храм.
Мальчики давно уже стояли наготове.
Данило волновался. Время подошло, и дьячок шёпотом подбодрил его:
Иди, читай. Не бойся только, не торопись.
Данило, тяжело переступая, взошёл на клирос. Внутри у него похолодело. Иконы, люди, свечи закачались, строчки запрыгали перед глазами. Данило широко открыл рот, словно Подавился воздухом.
Го произнёс он на всю церковь.
Чтение началось. Данило спотыкался, пропускал целые фразы, не договаривал, трудные слова заменял словами из молитв.
Казалось, что телега, которой надлежало идти по ровной, гладкой дороге, съехала за обочину и пошла переваливаться по буграм, колдобинам, канавам
Отец Евлампий вышел из притвора, посмотрел на Данилу и укоризненно покачал головой.
Зарезал ты меня, Харитон Иванович! хрипел староста на ухо дьячку.
Растерянный дьячок платком тёр глаза и в смущении бормотал:
Господи Иисусе! Что ж то с Данилом стало? Ведь читал же, читал
По церкви пополз шёпот, люди задвигались, кто-то засмеялся. Это ещё более смутило Данилу. С трудом закончил он чтение и поплёлся с клироса.
Наступила очередь Петруся. И когда он стал читать, словно свежий ветерок пробежал по лицам людей. Все головы повернулись к мальчику.
Тишину церкви нарушал треск горящих свечей да шелест перелистываемых Петрусём страниц.
Напрасно пытались скрыть охватившее их волнение Степан и Катерина. Смущённо оглядывались они на прихожан.
Петрусь чувствовал себя легко. Наконец его остановил дьячок. Мальчик дождался конца службы и вышел из церкви одним из последних. Катерина и Степан давно ушли вперёд.
Ночь выдалась морозная, светлая. Снежные кристаллики мерцали в серебряных лучах месяца. Было так тихо, что скрип снега под ногами далеко разносился в воздухе. Петрусь шёл домой не торопясь.
Хотелось ещё раз пережить своё торжество наедине.
Уже перейдя церковную площадь, Петрусь неожиданно столкнулся со старостой.
Постой-ка, хлопче! окликнул он мальчика.
«Что ему от меня нужно?»с тревогой подумал мальчик, останавливаясь невдалеке.
Ты вот что: подойди поближе
Петрусь недоверчиво приблизился. Староста с быстротой, которой трудно было ожидать от этого грузного человека, схватил мальчика за ухо.
Смеяться над головой задумал? Дурнем прикинулся? хрипел он, туго выкручивая Петрусю ухо.
Дяде-е-енька, за что? взвыл Петрусь.
Прикидываешься, вражий сын, голодранец! В пастухи отдам, до пана!
Не помня себя от боли и обиды, Петрусь, изловчившись, впился зубами в волосатую руку старосты. Глухо крякнув, тот отпустил ухо мальчика, но тут же влепил ему затрещину, от которой Петрусь отлетел на несколько шагов в сторону.
Волчонок!.. донеслось до него, когда он уже во весь опор мчался по деревенской улице.
У самой хаты своей он остановился, чтобы перевести дыхание. Как ни странно, никакого страха Петрусь не испытывал. Он был даже доволен собой.
Что с тобой? удивилась Катерина, взглянув на возбуждённого сына.
Батько, маты, слушайте!
И, передохнув, Петрусь стал рассказывать
Степан внимательно слушал, и лицо его, сперва мрачное, постепенно прояснялось. Он любовно смотрел на сына, и глаза его весело сверкали.
Как же ты его, сынку: прямо-таки зубами и вцепился? Ох, и дитына у меня, палец в рот не клади!.. смеялся Степан. Хотел над нами посмеяться, да, видно, сам же в дурни пошился
Тату, что мы ему сделали?
Ничего не сделали, сынку. Бедные мы, вот и вся наша вина.
А Катерина шептала:
Господи, отведи от нас его руку!
Но староста не забыл угрозу: весной Петрусь был отдан в панские пастухи.
5В ПАСТУХАХ
Полдень. Знойная тишь повисла над бескрайным лугом. От земли струится душный, горячий воздух. Кажется, что это колеблются бесцветные языки пламени. В зелени берегов серебристой лентой сверкает река, а поперёк её зеркальной глади медленно плывут с одного берега на другой выпуклые облака.
У отмели сгрудилось стадо коров. Одни из них забрались в воду, другие развалились на берегу. Полузакрыв глаза, они сонно жуют жвачку, обмахиваясь хвостами, и кивают головами, словно кланяясь.
А вот и пастухи, поодаль от стада. Их группа выделяется белым пятном.
Вся природа охвачена истомой, но мальчики не чувствуют этоголица напряжённы.
Старший, шестнадцатилетний Василь, рассказывает, остальные пастухи слушают. Петрусь лежит в стороне и что-то палочкой чертит на земле. Василь часто на него поглядывает, словно ему важно его внимание.
А дальше пошло тянет Василь. Дядько Барило как кинется грести до берега, а водяной обхватил руками чёлн и не пускает. Тут Барило понатужился так, что очи вылезли, как у жабы. Вырвался-таки. Подплывает до берега, глянул, а рыбы немаводяной утянул, да ещё разом с садком!.. Вылез он из челна, снял шапку. «Крый меня, боже!»шепчет. А тут он сам и выплывает.
Кто?
Водяной.
Белоголовый Мирон испуганно оглядывается. Лаврик подтягивает ноги, словно ему холодно. Один Петрусь остаётся спокоен, хотя слушает с любопытством.
Вылез он вон из той гущи
Глаза пастухов следят за рукой товарища и словно впервые видят широкий раструб реки, где на середине горстями снега белеют лилии.
Между ними плавают зелёные блины листьев, торчат жёлтые головки кувшинок. Заслоняя горизонт, прямо из воды поднимается стена тростника. Отсюда, всколыхнув тишину, нет-нет да и выпорхнет стая уток, а то вылетит и жалобно заплачет чайка. Но сейчас всё было тихо, лишь сорванным бурей листком под облаком кружил ястреб.
А тут голова раскидала листья и поднялась, продолжал Василь уже шёпотом. В волосья понабилась тина, сучья, что в невод. После вышли из воды руки, длинные, чёрные, на пальцах ногти, будто он их год не стриг, и давай чиститься. Почистился, протёр кулаком очи, осмотрелся. Но тут вышло из-за тучки солнышко, ослепило чертяку, он и пошёл под воду.
А что с Барилом?
Трясётся. Прочитал молитву, а потом и говорит: «Чтоб тебе там и потонуть!..» И пошёл до дому. Говорят, с того часу и рыбалить бросил.
Наступило короткое молчание.
Теперь я не пойду купаться, боязливо говорит Мирон.
И я, вторит ему маленький Лаврик.
Третий, низенький и коренастый Панько, растерянно оглядывает товарищей:
А как же не купаться? Жарко ж.
А как хотите: купайтесь не купайтесь, а водяной сидит и своего дожидается, равнодушно, как о чём-то непреложном, роняет Василь и взглядывает на Петруся. А ты, Петрусь, будешь купаться?
Буду. Да ещё поплыву туда, где водяной сидит.