Больно? горестно вскрикнула Вера.
Ему всяко больно, спокойно сказал Иван Иваныч, пристально наблюдавший за ней. Макся, тебе, может, водицы? Нет, не хочет. Это Максим, с ногой он мучается. Мы здесь все с ногами мучаемся Но это пройдет у него: у меня так же было, а теперь ничего, слава богу, смотрите вот
Он, с наслаждением улыбаясь, пошевелил пальцами ноги, ступня которой выглядывала из-под гипса.
Только тут Вера ощутила, что в палате необычайно тихо. Девушки уже не было. Вера оглянулась и приметила быстрый, темный, горячий взгляд бойца, что лежал напротив Воронова. Это был смуглый горец, красивый и какой-то весь встопорщенный. Встретившись взглядом с Верой, он молча и поспешно отвернулся..
Воронов, это к тебе, что ли, гости? послышался слабый, ломкий голос того раненого, возле которого только что сидела девушка.
Не все же к тебе, Васенька.
Васенька приподнял голову, пытаясь понять, не шутит ли Иван Иваныч, и Вера увидела лицо, прозрачное от худобы, совсем молодое и только у рта отмеченное темными, глубокими, почти старческими складками.
Это Вера Николаевна, товарищи! другим, торжественным и авторитетным, тоном сказал Воронов. От шефской мастерской, жена нашего брата фронтовика. Пришла ко всем к нам.
Просим, просим! слабо и обрадованно вскрикнул Васенька, опускаясь на подушки.
А я думал, вы представлять будете, разочарованно и звонко протянул кто-то от окна. Очень вы на артистку похожая.
Вера встала, улыбаясь, и тотчас же увидела широкоплечего парня, стоявшего у окна, бритого, в лыжных штанах и в майке.
Я немного почитаю вам? спросила она у всех, не узнавая своего звенящего голоса.
Почитайте.
Ну и что же!
Пожалуйста откликнулось ей сразу несколько голосов, и среди них отчетливо прозвучал тенорок Ивана Иваныча.
Только не про войну, просительно сказал Васенька. Можно?
Вера вышла на середину палаты, к общему столику, и опять поймала странный взгляд горца.
«Что-то неладно у этого», смутно подумала она.
Парень в майке предложил ей табуретку и налил воды из графина. Заодно он уж и представился:
Толя. Выздоравливающий.
И Вера с удовольствием пожала ему руку, такой он был весь ясный, со своими голубыми, навыкате, глазами и круглыми, юношескими щеками.
Она начала читать рассказ. Хуже всех слушал Толя. Он решительно не мог усидеть на одном месте и сновал по палате, переговариваясь громким шепотом то с одним, то с другим раненым. Иван Иваныч, изловчившись, поймал Толю за руку и усадил к себе на кровать.
Горец лежал, совсем не улыбаясь и, может быть, ничего не слыша. Но Вера чувствовала, что он смотрит на нее так пристально, что строки временами путались в глазах. Максим, безучастный ко всему, закрыл глаза и, кажется, дремал.
Васенька смеялся тихонько и бессильно. Толя, поневоле прислушавшись, громко ему вторил. Иван Иваныч довольно, задумчиво улыбался. Вера кончила рассказ и положила книжку на стол она решила оставить ее здесь. Иван Иваныч поблагодарил ее за всех.
Она спросила, не нужны ли конверты и нет ли у кого писем, которые она сейчас же могла бы занести на почту.
Горец резко, с акцентом, сказал:
Здесь письмо.
Вера подошла к нему, и он вложил ей в руку тяжелый конверт, залепленный хлебным мякишем.
Заказным можете? Он бросил на нее из-под ресниц свой странный взгляд. Благодарю.
Она положила ему на столик чистый конверт и отошла.
Возьмите, сестрица, под подушкой прошептал Максим.
Вера бережно вынула из-под подушки треугольное письмецо и робко оправила одеяло.
Это он матери все пишет, зовет к себе, не приедет ли, объяснил Иван Иваныч, хозяйственно припрятывая в шкафчик чистый конверт и бумагу.
Матери?
Голос у Веры надломленно зазвенел. Иван Иваныч закрыл шкафчик, оглянулся и увидел, как Вера, бледнея и ища опоры, опускается на табуретку.
Вера Николаевна шепотом позвал ее Воронов. Эх, Вера Николаевна!
Он тяжело повернулся на бок, словно желая защитить ее, закрыть своим плечом от всей остальной палаты.
Это ничего Я вспомнила я подумала хрипло шептала она, глядя на него сухими, замученными глазами.
Вижу, тихо, с суровым участием проговорил Воронов. Про кого вспомнила-то? Про мужа иль про сына?
Сын. Муж живой пока. Она провела дрожащей рукой по виску. Жду его на побывку.
Ну и славно. Ступай-ка домой. Отдохнешь, будет время к нам в гости приходи.
Обязательно приду, Иван Иваныч.
Она уже оправилась и даже порозовела немного, и Воронов, словно решившись, задержал ее руку в своей.
А ты приласкай его, Максю-то! И тебе легче будет, и ему. А? Вера Николаевна? Прости ты меня, пожалуйста.
Обязательно, шепнула она и крепко закусила губу. Не за что прощать.
IX
Вера медленно шла по неосвещенному бульвару, безраздельно отдавшись горьким, палящим мыслям о сыне. Звал ли он ее, как Максим? И где похоронен Леня, в какой безвестной братской могиле?..
Она посидела на скамье, молча прижав руки к груди, успокаивая себя, и побрела домой.
В темном коридоре она вдруг наткнулась на маленькую неподвижную фигурку.
Галя! тихонько вскрикнула Вера.
Девочка сделала смутное, почти незаметное в темноте движение плечами, но промолчала.
Галюша!..
Она попробовала осторожно подтолкнуть ее к своей двери. Девочка покорно пошла.
Что-нибудь случилось? шепотом спросила Вера, тщетно пытаясь всунуть ключ в отверстие английского замка.
Я к вам стучала Да! шепотом ответила Галя. «Да» означало, что и в самом деле что-то случилось.
Вера открыла дверь и ввела Галю в темную комнату. Подумав, что не следует зажигать верхний свет, она включила только настольную лампу и при слабом розовом свете тотчас же увидела, что лицо у Гали заплаканно.
Погасите, тетя Вера, пролепетала Галя, не поднимая головы.
Вера поспешно выдернула шнур и подсела к Гале на диван. Галя повалилась к ней в колени и вся так и задергалась. Она плакала со стиснутыми зубами, мучительно стараясь не вскрикнуть.
Что с тобою, маленькая? спросила Вера, стараясь говорить спокойным голосом.
Она гладила девочку по спине, потом разобрала ее спутанные волосы и крепко поцеловала.
Галя вдруг замерла и несколько раз судорожно сглотнула слезы.
«Еще», не то услышала, не то догадалась Вера и снова поцеловала Галю.
Говори теперь.
Галя села, ощупью оправила платье на коленях у Веры и сказала медленно, с горечью:
С Танькой на веки вечные
Поссорились?
Да! Она мне завидует ругает меня. Я ведь теперь за станок встала, я теперь шлифовальщица и норму выполняю взрослую. А Танька, как узнала, в угол меня загнала у нас есть такой темный угол и смеется. «Мастерицей, говорит, стала?» Я говорю: «Кто тебе не велел учиться?»
Галя повернула лицо к Вере, должно быть, слезы так и лились по нему.
Я говорю: «Вот я шлифовальщица теперь», а она меня к стенке приперла. «Ты» говорит
Галя помолчала, трудно дыша.
Я еще так сказала: «Я в цехе остаюсь, и после звонка остаюсь, потому что мне это интересно». А она говорит Галя тяжело опустила голову и пробормотала быстро и неразборчиво: она говорит: «В жизни не видала такую врушу». Говорит: «Ты подхалимница»
И что ты ей ответила?
Я ей ничего не сумела сказать, а только заплакала. Это я-то, я-то подхалимница!
Неправду она говорит, Галюша.
Бабушка тоже ужас как ее не любит. Я бабушке ничего не скажу. На веки вечные снова шепотом повторила Галя и даже скрипнула зубами.
Да она первая к тебе прибежит, уверенно сказала Вера.
Галя быстро повернулась к ней.
Может, и прибежит. Да нет уж не прощу И Галя добавила с отчаянием: Вот и клятву порушил кто? Я же. У меня тяжелый характер.
Галя даже затаила дыхание, она ждала, что скажет Вера. И Вере самой было трудно в эту минуту, как бывало трудно, когда сын, уже совсем взрослый и все еще немного ребенок, задавал ей неожиданный сложный вопрос, и молча ждал ее решающего материнского суда, и посматривал на нее серыми, как у нее, глазами. В такие минуты она словно держала сыновнее сердце в своих руках и в ее власти было прижать сына к себе, еще и еще раз влить в него свою силу и любовь.