Расставшись надолго с тобой,
Увидел я блеск штыков,
И грозный, жестокий бой,
И на траве засохшую кровь
Взрывов зловещий чад,
Ночную тьму без огня,
Дороги, ведущие в ад,
Приготовила смерть для меня.
Вынесу все на войне,
Все, что дано мне судьбой
Только бы помнила ты обо мне,
А я всегда с тобой
Она прочитала эти строки два раза, переписала стихи в блокнот со старыми номерами телефонов, потом снова сгребла бумажки в кучку, завернула в чистый лист бумаги и почему-то спрятала.
VII
Было воскресное утро.
Во дворе шумели празднично приодетые ребятишки, хозяйки вешали белье, выбивали ковры, раскидывали на заборах полосатые матрацы. Галина бабушка, позвякивая спицами, медленно ходила по огороду и была сейчас похожа на деревенскую почтенную старуху инспектора по качеству, потому что за бабушкой шла то одна, то другая хозяйка грядок, покорно и уважительно выслушивая скупые замечания. Поднявшись в цветничок, бабушка наклонилась над грядами, положила вязанье на скамью и принялась быстро и тщательно выдергивать крапивные ростки.
Галя в своем единственном праздничном сарафанчике выскочила из парадного, сияющая и торжественная: сегодня был ее первый выходной день. Заметив Веру, сидевшую у окна, она без нужды одернула свой сарафанчик и со всех ног побежала со двора.
Вернулась она почти тотчас же, но не одна: с нею быстро шагала рослая, статная девчонка, даже скорее девушка, с рыжими кудрями и синими кукольными глазами на безбровом лице, пушистом, как персик, очень веселом и лукавом.
Это Танька, с гордостью сказала Галя, и Танька без всякого смущения, посмеиваясь, через окно протянула Вере руку.
Подождите, девочки, я выйду, сказала Вера.
Очень они были разные, эти девочки, худенькая, порывистая Галя и Таня, пышущая малиновым румянцем и, кажется, чрезмерно уверенная в себе.
Втроем они уселись у крыльца на бревнышке.
Первой заговорила Таня:
Ужасно вчера было весело у ремесленников. Аккордеон, и вальсы все время, старинные такие, представляешь? Она коротко и самодовольно засмеялась. А куда ты-то провалилась? Анекдоты рассказывали, представляешь? Я умирала просто
Хохотуша ты, Танька, задумчиво сказала Галя. Она, верно, думала про свое, потому что прибавила неожиданно: А помнишь, как я тебя проклинала?
Таня помолчала с приоткрытым ртом, должно быть, что-то вспомнила, и досадливо усмехнулась.
Пустяковина.
О чем это вы? спросила Вера.
Таня пожала плечами, а Галя принялась сбивчиво рассказывать об одном поверий школьников: если ничего не знаешь к экзамену, нужно, чтобы тебя проклинал кто-нибудь из друзей, тогда может вывезти удача.
Таня совсем не слушала, а только обмахивалась веточкой клена и улыбалась. Вера легко представила себе, как смирная и приодетая Таня идет на экзамен рядом с маленькой Галей. Перед дверью страшного класса Таня, сжимая под мышкой трепаный учебник, с отчаянием шепчет Гале:
Проклинай, проклинай!
Проклинаю, медлительно, серьезно говорит Галя.
А Галя, наверное, училась неторопливо, ровно, прочно, так все делалось в этой ладной мастеровой семье
Там у нас речка Чонка была, карасики плескались тихонько сказала Галя, глядя мимо всего своими широко расставленными глазами.
Таня быстро глянула на нее, потом на Веру и потупилась. Вера поняла, что обе вспомнили о родине.
Летом вода в Чонке зеленая станет, и лилии по ней, тихо и мечтательно говорила Галя. Как ветром полыхнет все белым-бело. А между стеблями утки плавают
Ну и плавают! сердито откликнулась Таня. Никто там сейчас не плавает.
Галя будто ничего не слышала.
А помнишь, Танька, в канаве-то мы с тобой
Таня только возмущенно фыркнула: она явно не одобряла этот разговор и исподтишка даже дернула Галю за сарафан. Скорее всего, Тане просто не хотелось себя растревоживать, выражение счастливой лени так и сияло на круглом ее лице.
Расскажи про канаву, Галюша! осторожно попросила Вера.
Ну конечно, это случилось летом 1941 года. Галя и Таня сдали экзамены за седьмой класс. Страшный рассвет 22 июня они пережили вместе и вместе убежали из тихого украинского городка, от речки Чонки, от вишневых садов, от своего детства, окончившегося так внезапно. В первую эту ночь взрослой жизни, лежа у шоссе в канаве, девочки обнялись, заплакали и поклялись друг другу в вечной дружбе и в верности
Рассказав все это, Галя смолкла и требовательно взглянула на Таньку.
Упрямая ты, спокойно и звонко проговорила та.
Вера поняла, что их клятва возникла по страшной случайности, от войны, от ужаса, и легкомысленная Танька быстро обо всем забыла.
Сердито помолчав, Танька спросила:
Это для того ты меня позвала? И добавила, повернув к Вере румяное, усмешливое лицо: Ей-богу, все девчонки на нашей улице говорили, что у Гальки Неволиной тяжелый характер.
Галя нервно подобрала пальцами челку, падающую ей на глаза, и пробормотала, покосившись на Веру:
Ну, и тяжелый, и что же?
Видно было, что не впервые она слышит насчет характера и сама, наверное, думает, что так это и есть.
Дружить не умеет совсем, Танька обличающе подняла коротенький толстый палец. А уж рассорится никак не простит.
А зачем они врут? упрямо, не поднимая глаз, шепнула Галя. Нынче с одними дружатся, завтра с другими. Надо уж одно.
Вот видите! Таня торжествующе расхохоталась. Тяжелый характер! Я одна с ней только и могу!
Она, верно, соскучилась сидеть, вскочила, отряхнула платье, отбросила веточку клена и независимо сказала:
Ну, чего торопила меня? Я и позавтракать как следует не успела.
Галя тоже встала.
Подожди, я хлебца вынесу.
В голосе ее слышалась покорность, она, верно, боялась, что Таня уйдет. Вот как любила она эту румяную хохотушку, единственного друга, напоминающего ей о родине.
Она вынесла краюшку белого хлеба, обе подружки снова уселись на бревно и принялись аппетитно хрустеть корочкой.
И все-таки недолго пробыла Таня в гостях у Гали, заторопилась в парк культуры. Гале же хотелось посидеть с Верой, они не виделись целую неделю.
Спеша, волнуясь, даже сердясь, Галя принялась рассказывать обо всем, что произошло с нею, когда она вдруг сделалась работницей, правда, пока еще подсобной. Вера слушала внимательно, молча, боясь спугнуть девочку неосторожными расспросами: она, Вера, сразу поняла, что маленькая, пыльная фабрика, скорее всего мастерская, выделывающая, всего только бельевую пуговицу, явилась для Гали чем-то заветным, желанным, вроде страны чудес, такой это был удивительный маленький человечек, Галя
Директор фабрики принял обеих подруг, Галю и Таню, сверх комплекта, из сочувствия, и они работали сначала без нормы. Галя бегала взад и вперед с громоздкой корзиной, поднося ракуши к шлифовальным станкам. Кругом стоял колдовской шум, стенанье и скрежет. Сама того не замечая, Галя торопилась, как одержимая.
В первый же день она успела тайком сунуть нос в соседний цех. Там, в сумрачной комнате, стояла почти непонятная тишина: люди сидели, склонившись над маленькими шепелявыми станочками. Что они делали? Галя не посмела спросить.
Пробегая по «своему» шумному цеху, еле видная из-за корзины, она пристально рассматривала работниц и неловко им улыбалась. Она искала женщину, у которой было бы доброе лицо. И вот после некоторых колебаний остановилась возле худенькой шлифовальщицы.
Свалив очередную корзину ракуш, девочка нырнула за спину женщины и принялась наблюдать, как та работает. Шлифовальный камень напоминал обычную базарную точилку, ко только был больше. Он крутился перед глазами работницы с неудержимой быстротой. Вот работница взяла ракушу и осторожно, с силой прижала к плоскому, струящемуся ребру камня. Послышалось пронзительное шипенье, и от ракуши посыпались пыль и осколки.
Галя боялась дышать, пристально глядя на руки работницы и мысленно повторяя ее движения. Женщина опять взяла ракушу и прижала ее к камню.
Ты что, девочка? спросила она, внезапно обернувшись.