Шайыр без умолку нарочито покровительственно болтала:
Сижу в зале, волнуюсь, как дурочка, за него, думаю, хотя бы один раз взглянул в мою сторону, а он А он, конечно, совсем забыл обо мне
Маматай рассмеялся и мягко сказал:
Ну как я мог кого-то увидеть со сцены?..
Да, но ты ведь различал тех девушек, что выступали рядом с тобой, нарочито ревнивым, капризным голосом проговорила Шайыр.
Господи, мы же исполняли номер!
Да, конечно, они после концерта, получив свои цветы, разбежались и бросили тебя Ах ты мой бедный
Шайыр, заглядывая Маматаю в глаза, теплой, мягкой ладонью ласково провела по щеке, сильная и властная тяга охватила его, и он, забыв обо всем на свете, сжал ее в объятиях.
Шайыр жила одна в небольшой квартире, состоящей из комнаты и крохотной кухни. Но, к удивлению Маматая, дверь им открыла молоденькая девушка лет пятнадцати-шестнадцати, тоненькая и изящная, с множеством блестящих косичек-змеек на голове. Ее звали Зейне. Шайыр тут же объяснила, что Зейне приехала из деревни, чтобы поступить на комбинат, ну вот она и взяла ее к себе пожить.
Пока Шайыр говорила, Маматай огляделся: у окна накрыт стол, правда, небогато, но явно заранее, и он подумал, что, наверное, Шайыр рассчитывала, что приведет его к себе, а может, ждала и кого-то другого. Впрочем, какое его дело, снисходительно решил он.
Вошла с кухни Зейне, не глядя на Маматая, поставила горячий чайник на стол.
Зейне, обратилась к ней ласково Шайыр, тебе ведь рано завтра вставать, так ты ложись на кухне.
Девушка тихо кивнула головой и так же тихо вышла.
Маматаю стало не по себе, он неловко, не зная, куда себя девать, топтался на месте.
Шайыр включила проигрыватель: комнату заполнила чарующая, немного грустная мелодия. Откинувшись на спинку стула, хозяйка дома закрыла глаза, покачивая головой в такт музыке, низким, грудным голосом стала подпевать, казалось совсем забыв о госте.
А Маматай все больше и больше сокрушался: «Ну зачем ты здесь, Маматай? И что подумает эта девчонка? Что, мол, здесь на комбинате все такие, как он и Шайыр» И тут же сам себя успокоил, мол, что ж тут плохого, зашел выпить чаю.
Шайыр наконец уменьшила звук проигрывателя, погасила верхний свет и включила ночник, медленно стала раздеваться. Увидев, что Маматай застыл, с испугом глядя на нее, Шайыр подошла к нему, и ловким, кошачьим движением прижала его голову к своей груди.
Что ты, миленький ты мой теленочек мой, пылко зашептала она ему в ухо. Ну кто же ты, если не теленочек? А? Неужели тебе не хочется приласкать твою желанную Она ведь рядом с тобой Ждет
Маматай решительно отвел руки женщины.
Шайыр, ты что? За дверью ведь девочка!..
Ну и что же? недовольно возразила она. Что же я теперь из-за нее должна в святые записаться?
Подойдя к постели, она вдруг покачнулась и с легким стоном опустилась на кровать.
Иди ко мне, нежно выдохнула она.
Маматай готов был провалиться сквозь землю.
Нет, Шайыр! твердо сказал он. Ни к чему все это
Шайыр медленно поднялась с кровати и, подойдя к нему, со всего размаха ударила его по щеке раз, еще раз Опомнившись, он сильно стиснул ее руки, и та по-бабьи громко и отчаянно заплакала. Маматай окончательно растерялся: уйти ли, обидевшись, или, несмотря ни на что, успокоить эту несчастную, одинокую женщину.
Шайыр подняла голову и хрипло сказала:.
Ты ты самая последняя из всех сволочь!.. Изображаешь из себя, что ты ни при чем У тебя, видите ли, есть гордость, и у меня она есть, слышишь, теленочек ты мой!..
Шакин, ради бога, скажи, что с тобой? как можно мягче спросил Маматай, он впервые обратился к ней уменьшительно-ласково, как к ребенку.
Ненавижу всех, может быть, от этого еще сильнее разрыдалась Шайыр. Еще один, такой же, как ты, ходит по земле, будь он проклят!.. Исковеркал мне жизнь
Злость погасила все другие чувства, и Шайыр, закурив сигарету, замолчала. Маматай, обрадованный тем, что она чуть-чуть успокоилась, все же решил разобраться, в чем причина ее несчастий. Он обнял ее за плечи и потребовал:
Или рассказывай все толком, или не отпущу
В какую-то долю секунды Маматай почувствовал, что он теряет равновесие, так сильно Шайыр толкнула его в грудь. Отлетев к стене, он услышал:
Убирайся, пока не поздно, убирайся!
Рука ее потянулась к пустой бутылке, и Маматай испуганно попятился к двери и выскочил во двор. Уже во дворе он услышал, как за ним захлопнулась дверь и хриплый голос Шайыр с презрением произнес: «Теленок»
Что же ему делать? Маматай, никогда не встречавший женщин такого крутого нрава, чувствовал свое бессилие и еще долго стоял у дверей, потом медленно направился в общежитие, убитый, одинокий, чувствуя себя совсем зеленым, ничего не смыслящим мальчишкой.
* * *
В один из майских дней среди молодых рабочих в просторном кабинете директора комбината сидел Маматай. Бегло просмотрев список, директор Темир Беделбаев, пожилой, седой человек, в очках с толстыми линзами, поднял от бумаги плоское костлявое лицо и окинул внимательным взглядом присутствующих, потом густым, тяжелым басом медленно проговорил с назидательной интонацией пожилого и уже уставшего от дум человека:
Джигиты, мы вместе с нашими комсомольцами тщательно отобрали пятьдесят молодых людей. Вот список, он чуть-чуть приподнял листок. В чем цель? Нам нужно пополнить технические кадры. С этим заданием мы и отправим их, то есть вас, друзья, в Ташкент на шестимесячные курсы поммастеров. Потом половина вернется, а остальные останутся на стажировке. Понятно, джигиты? Директор воспрянул духом. Вернетесь сюда уже специалистами. Как смотрите на это, согласны ли?
Согласны! шумно откликнулись джигиты.
Просторный кабинет директора сразу наполнился возбужденным шушуканьем. А сидящий у самой двери хрупкий подросток робко спросил:
А почему среди нас нет девушек?
Джигиты, опять бодро произнес Беделбаев, сдвигая очки почти на кончик носа, девушки уже стажировались как прядильщицы. Вы будете работать на тяжелых станках, а это мужское дело.
Понятно, но жаль, разочарованно протянул тщедушный паренек, скучновато будет там.
Директор широко и доброжелательно улыбнулся, да и на маленьком, как у ребенка, личике Черикпаева юркнула быстрая улыбка.
Не огорчайся. Там есть и наши девушки на стажировке.
Ребята возбужденно зашевелились, заплескался смех.
У меня есть вопрос, Маматай поднялся с места. Я еду на курсы. Это моя мечта. Но мне еще хочется поступить в институт в Ташкенте, заочно. Как вы на это смотрите?
Директор повернулся к главному инженеру, мол, давай отвечай, и тот, не спугнув с лица улыбки, ответил Маматаю:
Конечно, одобряем. Дадим отпуск. А не сдашь вернешься на курсы. Понятно?
Поможем, поддержал директор, будет учиться за счет комбината.
* * *
Слова главного инженера окрылили Маматая, и он все эти дни с радостью готовился к отъезду, но что-то все же не давало покоя, будоражило душу, а связана была его душевная неустроенность со странным поведением Шайыр. За день до отъезда решился он зайти к ней попрощаться.
Не выгонишь, как в тот раз? робко переступил порог ее дома Маматай.
Шайыр долго и изучающе смотрела в упор на гостя.
Теленок медленно и задумчиво наконец протянула она.
Как-никак, а живое слово. Маматай искренне обрадовался и такому приему.
Они сидели друг против друга за столом, и от выпитого вина лицо у Шайыр разрумянилось и в глазах появилась детская беспомощность.
Шакин, тихо сказал Маматай, я уезжаю на полгода в Ташкент. На курсы. Вот пришел попрощаться.
Шайыр ничего не ответила, только одобрительно кивнула головой.
Шакин, опять тихо и робко попросил Маматай, ей-богу, в тот раз я ничего не понял, о ком это ты говорила и что он тебе такого сделал?
Она почему-то глубоко вздохнула, плечи у нее опустились: ей не хотелось, чтобы прошлое снова возвращалось к ней.
Мне было тогда семнадцать лет, тихо, с трудом начала говорить Шайыр, и я его полюбила, словно на меня нашло затмение. Ничего от него я не скрывала, ни сердца, ни чувства, потому что я верила ему. Но он меня бросил, подло, воровато. А я осталась, что страшнее всего, в положении Мой отец, очень религиозный, фанатичный человек, сразу вынес свой суровый приговор: «Род наш гордый, мы никогда не склоняли ни перед кем головы. А ты осрамила нас. Как теперь смотреть в глаза людям? Нет, я спасу честь рода. Я готов пожертвовать тобой Вот так!» Больше трех месяцев держали меня в глухом сарае, как узницу, представляешь? Родила я зимой в нетопленой конюшне, и у меня тут же отобрали ребенка. Шайыр с всхлипом втянула полной грудью воздух и осторожно выпустила его это она боялась разбудить свои страшные думы.